Тут-то на Милое-Сердечко и обрушился Танк со своими упреками, о которых мы рассказали в начале этой главы.

Когда они наконец кончили пререкаться, началось горячее обсуждение новости, которую сообщила девочка. Приятель Эрве никому не был симпатичен на улице Норвен; но прежде чем навлечь на него такое серьезное подозрение, надо было все же хорошенько подумать.

— Как мог Фрэд узнать, что у Фаншетты лежит портфель, набитый деньгами? — спросил адвокат, боясь, что увлеченные новой догадкой дети примут свои желания за реальность.

— Может быть. Фрэд видел, как подрядчик вошел к Фаншетте с портфелем, а вышел без него… — предположил Танк.

— Если даже допустить, что это так, откуда он все-таки знал, что в портфеле деньги? Кому из вас, например, пришла бы такая мысль при одном взгляде на этот портфель?

— Мне… — заговорила Милое-Сердечко, но, наученная горьким опытом, раньше чем продолжать, встала из предосторожности за стул адвоката. — Мне, мсье. Теперь я вспомнила… Только, честное слово, когда те, из полиции, меня допрашивали, я все позабыла, — сказала она и снова заплакала под яростным взглядом Танка.

— Как можно быть такой… — снова обрушился на нее главарь банды.

Но он не докончил своей фразы — жестом руки адвокат заставил его замолчать. Надо было слушать терпеливо, чтобы девочка не заупрямилась, надо было вытянуть из нее все, что возможно.

— Ну, Милое-Сердечко… расскажи-ка нам получше, что ты там видела, — спокойно продолжал новый друг марсиан. — Может быть, ты очень поможешь Фаншетте. Ну, рассказывай же поскорей!

Милое-Сердечко энергично потянула носом, поглядела на своего нового друга — высокого, спокойного молодого человека, на марсиан, которые смотрели ей в рот, и начала:

— Ну, вот… Я вам уже говорила. В тот день я пошла первый раз за окурками на площадь дю-Тертр. В харчевне «Матушка Катерина», в самом далеком уголке зала, два человека доедали обед. Толстый подрядчик и еще… и еще один такой же толстяк. А совсем рядом с ними Фрэд сидел за столом один и пил. Когда я нагнулась, чтоб подобрать у них под ногами окурки, я слышала, как оба толстых господина громко спорили о плате рабочим и хлопали ручищами по той кожаной штуке, которая лежала на столе. «Я им несу деньги, они их получат сегодня же в шесть часов», — говорил толстый, тот самый, что заходил к Фаншетте.

— Ну и дура же ты! — снова не сдержался мальчик, охваченный яростью. — Подумать только, что ты об этом молчала…

Милое-Сердечко немедленно принялась плакать с новой силой, в перерывах между рыданиями объясняя, что, во-первых, она не думала… (Неужели это так важно, что она встретила Фрэда?) И потом, она так боялась полицейских, что от страха все на свете позабыла, когда они ее допрашивали… А теперь ее, конечно, поколотят Мэго, потому что они ведь ей приказали «не говорить ничего лишнего», чтобы не привлечь внимания полиции к ним самим, пьяницам, промышляющим сбором окурков.

— Ты скажи только, что видела Фрэда в вагоне, больше ничего. Это необходимо, и это не грозит тебе никакими неприятностями. Во всем остальном довольно будет свидетельства официантки из «Матушки Катерины», — успокоил ее мэтр Дюбост.

Молодой адвокат погрузился в свои мысли, а мальчики, сидя вокруг него, молчали, чтобы ему не мешать.

Наконец-то можно сделать что-то полезное для последнего из тех, кого они приняли в свою бездомную семью, — для веселой тоненькой Фаншетты, без которой все стало так удивительно пусто вокруг! Кто будет теперь расчесывать волосы Милого-Сердечка и говорить с ней о ее матери? Кто помешает Танку в первом порыве ярости ринуться в драку? Кто будет каждый вечер поджидать Головешку, волнуясь за него, когда он остается один в материнском доме? Кто еще сможет заставить близнецов произнести подряд целые четыре фразы, не заикаясь? Кто будет утешать их доводом: «А что, если бы вы были немыми? Или глухонемыми? Вот когда вы могли бы жаловаться!»? Это она доказала Красивым-Листьям, что его можно полюбить; она доверила Нерону принести сдачу с рынка, чтобы он устоял перед соблазном ее стащить. Все это сделала она, Фаншетта, светловолосая девочка, у которой всегда были про запас мечты для маленьких и мужество для больших.

А самой Фаншетте жилось теперь очень нелегко. Следствие не двигалось с места, и она с каждым днем все больше приходила от этого в отчаяние. Как ни старалась девочка, она не могла привыкнуть к жизни в Центральном распределительном приюте, куда ее поместили на время следствия. Едва она переступила порог, ее охватил прежний страх, словно он уже давно сторожил ее здесь, за входной дверью: «А что, если меня оставят в приюте до совершеннолетия? Что будет тогда с моим Бишу?»

Чтобы девочка не беспокоилась о брате, марсиане каждый вечер совершали очень трудное для них дело: они все вместе писали Фаншетте письма, которые адвокаты поочередно ей доставляли. Танк и близнецы когда-то ходили в школу, но едва умели читать; Красивые-Листья, Нерон и Милое-Сердечко в школу и ногой не ступали, поэтому Головешка — единственный кто «был при аттестате», — записывал послание, хором диктуемое всеми членами банды. И вот наконец-то настал вечер, когда можно было сообщить узнице нечто большее, чем «Бишу в 4 часа съел 2 бутерброда. Головешка спит по-прежнему с ним. У тетки болят ноги, у Милого-Сердечка — зубы. Новостей больше нет. Жмем пять…»

Но, главное, с этого вечера можно было уже действовать.

— Ну как, мсье Дюфут, что завтра будем делать?

— Завтра и ежедневно, начиная с сегодняшнего дня, вы все шестеро — прости, Милое-Сердечко, — все семеро, сменяя друг друга, ни на минуту не должны терять Фрэда из виду. По вечерам вы будете давать отчет мне или мэтру Мартэн обо всем, что у вас происходит, даже если вам покажется, что ничего существенного не произошло. Идет? Могу я на вас положиться?

— Идет! — серьезно ответил маленький вождь от имени всей банды.

Остальные молча выразили свое согласие кивком головы. Это «идет» прозвучало как торжественная клятва.

Мэтр Дюбост, немного взволнованный, поглядел на несчастных, истощенных мальчишек в изношенных рубашках, в штанах с заплатами. Их внешняя наигранная развязность прикрывала подлинную человечность. Надо лишь проявить к ним немного любви и доверия — и эти босяки вырастут великодушными людьми, требующими от других тон же доброты и безграничной щедрости чувств, на какую способны сами. Пусть неотесанными, грубоватыми, но зато какими искренними были эти маленькие марсиане с Монмартра!

Даниэль Мартэн не могла удержаться от улыбки, вспоминая о недавней выходке Танка, заботливого покровителя Бишу. После того как увели Фаншетту, Танк взял малыша под свою могучую защиту. Однажды, во время долгого совещания банды, вождь марсиан внезапно скрылся, ни слова не сказав. Через минуту он появился опять, неся на руках сонного Бишу, по-видимому очень недовольного тем, что его так бурно разбудили. Танк положил ребенка на колени молодой женщины.

— Вот он, мадемуазель… — сказал он. — Я его вам принес, чтобы вы его немного приласкали. Потому что во всем остальном я отлично справляюсь сам. А вот приласкать, как Фаншетта, — этого я не умею…

— Кто заступает на дежурство завтра утром?

— Завтра? Красивые-Листья.

Чтобы лучше организовать «службу наблюдения» и сделать ее не такой утомительной для ребят, молодые адвокаты поделили между марсианами часы дежурства, совсем как это делают офицеры на борту корабля.

Каждый из марсиан дежурил по шести часов. Близнецы, конечно, выслеживали Фрэда вдвоем. А Милое-Сердечко оставалась в резерве, на случай, если что-нибудь вдруг сорвется. «В серьезном деле нечего рассчитывать на девчонок», — утверждал Танк.

Но вот уже прошла целая неделя, как Фрэд, можно сказать, и шагу не ступил без ведома марсиан, а ничего нового обнаружить не удалось. Единственным результатом сделанного открытия было пока лишь то, что этого молодого человека вызвали в свидетели по процессу Фаншетты; хозяйка «Матушки Катерины» подтвердила рассказ Милого-Сердечка.