Мастер звучит унизительно – отец считал их людьми низшего сорта, и Джексон старался подобрать множество синонимов, чтобы избежать употребления этого слова, – но Шеп не считал свою работу чем-то постыдным. Глинис предпочитала во время званых ужинов представлять его руководителем компании, но он не видел в этом пренебрежительного отношения к физическому труду. С его точки зрения, куда более унизительно было просидеть годы согнувшись над одним столом.

– Конечно, разумеется.

– Вам приходилось сталкиваться с изоляцией труб, цементом… звукоизоляцией, противопожарной изоляцией, кровельными материалами, желобами, водостоками… виниловыми полами, штукатуркой… бочками для воды?

Шеп насторожился, так ведут себя на допросе в полиции преступники со стажем, отказываясь свидетельствовать против себя по праву, данному им пятой поправкой к конституции. Невиновные же, уверенные в своей правоте, напротив, простодушно выбалтывают все как на духу. Неудивительно, что у слова невинный есть два значения: безгрешный и наивный.

– Да, со всем из вышеперечисленного. Почему вы спрашиваете? Я никогда не брал Глинис с собой на работу. Если во всех этих вещах содержится асбест, заболеть должен был я.

– Вы могли приносить частички на одежде домой. Я часто вспоминаю историю об одной женщине из Британии, больной мезотелиомой. Она судится с их министерством обороны. Ее отец работал инженером на судостроительной верфи, занимался изоляцией, и она была убеждена, что асбест попал в ее организм еще в детстве, когда она обнимала отца.

Как человек взрослый, Шеп редко краснел, но сейчас его щеки запылали.

– Какой-то притянутый за уши аргумент.

– М-м-м, – сказал доктор Нокс. – Мельчайшая частичка на пальце, которым коснулись рта? К сожалению, это вполне возможно.

Обжигающая волна пробежала по телу и сменилась ледяным потоком, когда Глинис повернулась к нему. В глазах застыл укор. Он подумал, что настолько застрял в «своем собственном мире», что жена даже не призналась ему, что больна неизлечимой болезнью, которой именно он ее и заразил.

Они не произнесли ни слова, пока шли к стоянке в Форд-Вашингтон.

– Я думал, асбест давно запрещен, – сказал Шеп, открывая машину.

– До сих пор нет, – ответила Глинис, ссутулившись на пассажирском сиденье. – Управление по охране окружающей среды добилось запрета в 1989 году, но в 1991-м промышленники опротестовали решение в суде. Его нельзя использовать в изоляции, еще где-то, строить что-то новое нельзя, вот и все.

Шеп поразился, какую работу проделала Глинис, чтобы узнать все это, – сложно представить, что эта информация, полученная ранее случайно, хранилась у нее в голове до положенного срока – и как долго воздерживалась от разглашения множества новых фактов о своей болезни, хотя ей наверняка хотелось выговориться. Она весьма смутно представляла себе, каковы могут быть побочные эффекты при приеме препаратов, названия которых, как и те самые недостатки, были до мельчайших подробностей перечислены на сайте; она не смогла прочитать до конца. Однако больше всего ее интересовала информация не о том, что с ней происходит или будет происходить, а кого во всем винить. Ей всегда было свойственно выбирать неверное направление для приложения жизненных сил.

– Мне не совсем понятно, как я мог об этом знать. – Он не завел двигатель, но внимательно смотрел в лобовое стекло, словно вел машину. – Я использовал те же материалы, что и все. Нанимал профессиональных кровельщиков, водопроводчиков только с лицензией… Я никогда не гнался за прибылью и не использовал материалы, которые другие мастера не жаловали.

– Очень просто ты мог знать, должен был! Первые данные о том, что асбест опасен, датируются еще 1918 годом. В 1930-х фактов стало огромное количество, но производители пресекали все попытки провести исследования. Асбест впервые объявили причиной мезотелиомы в 1964 году. Это было еще до того, как ты открыл «Нак»! К 1970-м тот факт, что асбест способен убивать, стал общеизвестен. Я росла среди людей, с которыми это происходило, и ты тоже!

– Глинис, попробуй вспомнить, – сказал Шеп, стараясь произносить слова спокойно и сдержанно. – В первые годы я работал по двенадцать, иногда четырнадцать часов в день, чтобы поднять фирму. У меня не было времени прочитать все документы, не говоря уже о том, чтобы вглядываться в микроскопические буковки, прежде чем открыть очередную банку.

– Мы не говорим о том, что тебе надо было следить за ходом мирных переговоров на Ближнем Востоке. Ты был обязан соблюдать технику безопасности и думать о здоровье, поскольку это касается непосредственно твоей работы. И следить за новыми разработками, чтобы выбрать гарантированно безопасные, а не смертоносные материалы. Речь не только о тебе или твоей жене и детях. А ты подумал о других работниках?

– У меня нет никаких других работников, – тихо произнес он. – Глинис, зачем ты это делаешь? Мстишь мне за Пембу?

Она не собиралась менять тему.

– Эти компании черт знает сколько времени судятся с сотнями людей, но нет, ты прячешь голову в песок и отказываешься это замечать!

Шеп не имел склонности к судебным тяжбам. По складу характера он не был сторонником однозначного отношения к чему-либо; более того, предпочитал посмотреть на проблему со всех возможных сторон, отчего порой у знакомых складывалось впечатление, что у него вообще отсутствует собственное мнение. Он всегда обращал внимание на детали, всевозможные хитросплетения и смягчающие обстоятельства. Он никогда не критиковал чужих взглядов; Джексона считал забавным. Во многих вопросах сторонники выдвигали неопровержимые доказательства и побеждали. Он был рад, что у его жены есть право голосовать и что черным больше не надо пользоваться отдельными фонтанчиками для питья. Безусловно, хорошо, что правозащитники выступают против использования асбеста и его коллегам больше не надо работать с материалами, способными лишить их жизни, и невольно стать причиной болезни жены.

Тем не менее он основал свою фирму и лучше, чем кто-либо, знал свое детище: ничего ужасающего или необычного. Коллектив состоял из разных людей – в том числе и не очень аккуратных сотрудников, и фанатиков своего дела, готовых десятилетиями трудиться в одиночку. Здесь же было сосредоточение всевозможных товаров, и каждый поставлялся другими компаниями, в которых работало много людей, им тоже не всегда хотелось утром идти на работу, но они шли, чувствуя определенную долю ответственности – перед поставщиками, инвесторами, страховыми компаниями и пенсионными фондами. Но были и такие, кто искренне любил эту компанию. Нельзя сказать, что он находил оправдание плохому выполнению работ, но должностные преступления, с одной стороны, не касались его, а с другой – становились чем-то глубоко личным. Он испытывал удовольствие, обвиняя «компанию» гораздо меньше, чем «индустрию» в целом. В конце концов, достаточно посмотреть на Глинис. Обвиняя во всем «индустрию», она все же получала удовлетворение оттого, что искала, кого конкретно можно наказать.

Интересно, Эдвард Нокс понимает, насколько мучительным для Глинис было осознание того, что она могла получить рак из-за простых объятий.

Тем не менее, если она хочет считать главным виновником всего работу Шепа, пусть так и будет. Возможно, это и незначительные уступки, но ему так не казалось.

– Прости, – сказал он. – Я не предполагал, что асбест может стать причиной смертельной болезни. И не знал, что он содержится во всем, что перечислил врач. Ты права, я был обязан прочитать все аннотации. Прежде чем начать работать с каким-то материалом, надо знать наверняка, что в нем содержится. Я вел себя безответственно. – Он поперхнулся на последнем слове, никогда в жизни ему не приходилось выдвигать подобные обвинения ни в собственный адрес, ни в адрес других людей. – И тебе приходится за все платить. Это несправедливо. Заболеть должен я. Мне было бы легче, если бы так оно и было. Если бы я мог забрать твою болезнь себе.