Вдобавок французские войска были лучше русских по боевому опыту: с 1792-го страна воевала со всей Европой. И в этих сражениях отработала множество новых тактических приёмов, высокоэффективных, как любая военная новинка (так, построение глубокой колонной вместо ровной стрелковой цепи упростило маневрирование на пересечённой местности, хотя и повысило уязвимость войск для артиллерийского огня – но тогда никто лучше самих французов не умел массировать этот огонь). Да и снабжались французы лучше. Император искоренил армейских казнокрадов самыми свирепыми способами – включая смертную казнь не на новомодной гильотине и даже не положенным военнослужащему расстрелом, а через повешение. Российское же казнокрадство процветало ещё тогда без всяких препятствий. В результате, например, в одном из походов солдаты под командованием Леонтия Леонтьевича Бенигсена питались в основном сырой мёрзлой картошкой.
Вдобавок незадолго до вторжения Наполеона в русской армии разгорелся очередной раунд традиционных интриг. Причём ключевую роль в них играл сам император Александр I Павлович Романов. Он оказался на троне в результате убийства заговорщиками его отца Павла I Петровича и, понятно, не желал, чтобы и на него нашёлся заговор. Поэтому старательно организовывал грызню между своими приближёнными. В частности, давал им пересекающиеся полномочия: система сдержек и противовесов придумана за многие века до Бориса Николаевича Ельцина.
Кстати, судьба императора Павла заслуживает отдельного рассмотрения здесь хотя бы потому, что изрядно повлияла на все последующие взаимоотношения России с Францией. Ведь сам Павел дважды, говоря современным языком, поменял политическую ориентацию (в смысле отношения к Франции).
В момент воцарения он относился к Франции очень тепло – просто назло покойной маме: та восприняла французскую революцию в целом весьма неодобрительно, а уж казнь законного короля и вовсе вызвала её негодование. Павел же в бытность свою наследным принцем успел поездить по Европе, проникся модными тогда идеями свободы, равенства и братства. Да на это наложилась ещё и неприязнь к маме, десятилетиями державшей его в стороне от законного трона (по тогдашнему праву и обычаю она могла считаться разве что регентшей, обязанной передать трон сыну сразу по его совершеннолетии). Павел успел возненавидеть едва ли не всё, что она делала. И стал искать пути сближения с Францией просто назло покойнице.
Но тут Наполеон совершил одну из множества ошибок своей политической стратегии. При всех своих несомненных военных и хозяйственных талантах он отродясь не бывал дипломатом. И по дороге в Египет в 1798-м захватил остров Мальта. Просто потому, что ему был необходим промежуточный опорный пункт на пути снабжения экспедиционного корпуса. Но изгнанные оттуда рыцари обратились за поддержкой к императору Павлу, уже заслужившему репутацию последнего рыцаря Европы. Захват Мальты, дотоле ничем не угрожавшей Франции, Павел счёл деянием неблагородным и заслуживающим наказания. Он тут же вошёл в антифранцузскую коалицию и направил опального (за близость к императрице Екатерине и неприязнь к павловским реформам вооружённых сил в прусском стиле) Суворова зачищать Италию от французов. Вскоре боевые действия перешли на территорию Швейцарии.
Здесь наложились друг на друга сразу несколько сюжетов.
Гений Суворова, отточенный десятилетиями сражений в причерноморских степях (с эпизодическими боями на северо-востоке Европы), совершенно не был отшлифован условиями серьёзно пересечённой местности. Суворов спланировал швейцарскую кампанию в том же стиле, какой принёс ему бесчисленные победы в кампаниях против Турции. Между тем особенности движения в горах совершенно иные. Там одинаковые расстояния требуют иной раз времени, различающегося во многие разы. Синхронизация движения двух русских и двух австрийских отрядов нарушилась, и французы получили возможность бить их по частям. Если бы австрийцы заранее предупредили Суворова об этой особенности прекрасно изученного ими театра военных действий или хотя бы обеспечили войскам надлежащее снабжение и организовали точки промежуточных стоянок для новой синхронизации маршей, осложнений не возникло бы. Но союзники самоустранились и от снабжения, и от планирования. Ошибка Суворова, не исправленная вовремя, стала роковой. Правда, ему удалось вывести из Швейцарии неожиданно большую долю войск. Преследовавший его генерал (и будущий наполеоновский маршал) Массена говорил, что отдал бы все свои победы за такое отступление. Тем не менее провал был налицо – и налицо была вина союзников: и за саму идею переброски русских войск в Швейцарию для замены уходящих австрийцев, и за дезорганизацию похода. Австрийцы поступили абсолютно непорядочно и в политическом, и в военном смысле.
Одновременно предали англичане. После ухода Суворова они стремительно вытеснили русских из Италии – прежде всего руками своих южноитальянских союзников. Решающую роль тут сыграли легендарный адмирал Хорацио Эдмундович Нелсон и его любовница Эми Лайон (по мужу – Хэмилтон). Они обрели непререкаемое влияние на короля Неаполя и обеих Сицилий (леди Хэмилтон, по слухам, даже стала по совместительству любовницей королевы) и добились резкого поворота Италии в сторону от России, фактически спасшей Италию от полной французской оккупации.
Наконец, те же англичане в 1800-м захватили Мальту – но не восстановили её независимый статус и не отдали Павлу, бывшему уже гроссмейстером Мальтийского рыцарского ордена, а оставили в своём владении. Остров обрёл независимость только в 1964-м – на исходе распада Британской империи.
Словом, у Павла накопилось множество поводов к новому сближению с Наполеоном. Но кроме поводов были и причины.
Главная причина – промышленная революция. К тому времени она только начиналась, и её плодами успела воспользоваться только Англия. Российская (и французская) промышленность ещё пребывала на предыдущем эволюционном витке и заведомо проигрывала в конкуренции с английской. Для её совершенствования требовались немалые капиталовложения, а кто же по доброй воле вложится в явно невыигрышное дело? Ещё тогда многие инстинктивно понимали то, что лишь во второй половине XIX века внятно сформулировал Даниэль Фридрих Йоханнович Лист: развитие новых отраслей и технологий требует временной самоизоляции рынка от внешних конкурентов. Наполеон лишь через несколько лет установил полную блокаду европейского континента от английских товаров – но первые намёки на неё уже просматривались. Да и опыт Жана-Батиста Николаевича Кольбера, создавшего при Короле-Солнце первое поколение французской крупной промышленности, ещё не забылся.
После Трафальгарской битвы (21-го октября 1805-го года) Наполеон уже не смог бороться с Британией на море, где Англия стала почти единственной владычицей. Но торговлю английскими товарами можно было блокировать на суше – это подорвало бы экономику Британии.
Идея экономической блокады Великобритании родилась во времена французского Конвента. В 1793-м году Комитет общественного спасения запретил ввозить во Францию многие фабричные изделия – конечно, изготовленные в Англии. Разрешалось ввозить фабрикаты только из дружественных Франции государств. Нейтральные государства начали жаловаться на «права», которые Англия присвоила себе на море благодаря собственному перевесу. В 1798-м англичане разрешили нейтральным судам ввозить продукцию враждебной страны в Британию и в их отечественные порты, и ещё подтвердили это правило в 1803-м, но этого было мало – и англичанам, и Наполеону. Англичан не устраивала оживлённая американская торговля: американские суда ввозили в английские порты товар из французских и испанских колоний Вест-Индии. Тем более, что американцы вскоре превысили свои права, начав ввозить во Францию и Голландию товары из колоний этих стран.
Король Великобритании Георг III 16-го мая 1806-го подписал указ: Англия объявляла блокаду всех портов Европы, всех берегов и рек на всём пространстве от Эльбы до Бреста. На практике было блокировано только пространство между устьем Сены (порты Гавр и Онфлёр) и портом Остенде. В порты между этими двумя пунктами не имели права заходить никакие нейтральные суда. Корабль, захваченный при попытке зайти туда, признавался законной добычей англичан. Однако нейтральные суда могли свободно входить в указанные порты и выходить из них, если они «не грузились в каком-либо порту, принадлежащем врагам Его величества, или не следовали прямо в какой-либо из принадлежащих врагам Его величества портов». В тексте указа старательно не уточнялся вопрос происхождения грузов.
