Чад обернулся, пожалуй, слишком резко, и в упор уставился на меня.
— Нет, мама, — четко произнес он. — Я не угрожал Гарретту.
— Да знаю, знаю, — тихо проговорила я. — Извини, что спросила.
Несколько минут мы ехали в полном молчании, затем я откашлялась и спросила, как он себя чувствует. Хорошо ли спал.
— Прекрасно.
Когда я сворачивала на подъездную дорожку, Куйо все еще крутился возле кустов.
Я пошла к нему, стала его звать, но он даже не посмотрел в мою сторону и продолжал яростно рыть землю. Даже ухом не повел. Дома я набрала номер Хенслинов. Мне ответила миссис Хенслин. Голос ее звучал слабо, словно его обладательница находилась где-то далеко-далеко. Или словно внезапно состарилась, с тех пор как мы разговаривали с ней в последний раз. Мне тут же пришло в голову, что я и правда не видела ее с прошлого октября, если не считать мимолетных приветствий, которыми мы обменивались, когда они с мужем проезжали мимо нас в своем синем пикапе.
— Хорошо, — еле слышно прошелестела она. — Пошлю к вам Ти, когда придет домой на обед, велю, чтоб привел Куйо домой. Сама бы пришла, да не дойду — артрит замучил. И Эрни мой еле ходит. Перелом шейки бедра — не шутка.
— Он сломал шейку бедра? — с ужасом переспросила я.
— Еще в прошлом октябре.
— Ох, миссис Хенслин, мне так жаль. Я и понятия не имела.
Мне стало грустно. Как мало мне известно о невзгодах пожилой четы, которая живет от нас меньше чем в полумиле. Эта мысль наполнила меня печалью горшей, чем сострадание к Эрни с его сломанным бедром. Чем я была так занята все эти месяцы, что не потрудилась заглянуть к ним? Ни разу не остановилась возле их дома, ни разу не позвонила? Почему не задумалась, куда они вдруг подевались, что я совсем не вижу их на улице?
— Да откуда ж вам знать? — не удивилась миссис Хенслин. Она всегда была крайне практичной. — Так что, извините, он прийти не сможет. Я пошлю Ти. — Это был ее внук. — Скажу, чтоб поводок захватил. Он его обязательно уведет. Простите, что он там у вас набедокурил…
Я уверила ее, что мы абсолютно не в претензии. Просто волнуемся за собаку…
— Да будем вам. Набедокурил, ясное дело. Но мы сегодня же его заберем.
Она попрощалась и повесила трубку, а я еще несколько секунд простояла со своей. Меня не покидало чувство, что от меня слишком поспешно отделались. Или что я получила выговор. Я поймала себя на желании еще раз набрать тот же номер. Объяснить, почему я позвонила. Почему ничего не знала о сломанном бедре Хенслина — работа, отъезд Чада в колледж. Но я часто думала о них. И мне…
В этот миг раздался жуткий вой. Выл Куйо — заунывно, горестно и отчаянно. Я швырнула трубку и ринулась в сад.
Что еще там стряслось?
Нет! Хватит с меня!
Спаниель Хенслинов сидел на том же месте, где торчал все последние дни. Голову он запрокинул, и из его груди рвался наружу протяжный жалобный вой.
По пути я заглянула в холодильник, достала остатки отбивных, которыми в субботу кормила Джона с Чадом, положила их на бумажную тарелку и направилась на задний двор.
С бумажной тарелкой в руках я подошла к границе бордюрного кустарника.
И увидела, что он натворил.
Пес вырыл яму глубиной не меньше трех футов.
Я приблизилась к спаниелю, протянула мясо на тарелке, позвала его, сначала тихо, потом в полный голос, наконец, прокричала: «Куйо, ко мне!» Пес даже не повернул ко мне головы. Он все выл и выл…
Тут мне в нос ударил запах…
Над ямой, вырытой Куйо, клубился рой ос…
И мухи…
Целые тучи жужжащих мух…
Теперь я знала. Я все поняла.
«Просто скажи ему, что, если он явится сюда еще раз, ты позвонишь в полицию. Или что твой муж его пристрелит. Или что-нибудь еще в этом духе».
Я поставила тарелку с отбивными на землю рядом с Куйо, повернулась к дому и побежала.
В два часа пополудни, бог знает сколько времени проторчав на заднем крыльце, всматриваясь в дальнюю часть сада и прислушиваясь к вою Куйо, который суетливо сновал туда-сюда и без конца вытягивал шею, чтобы завыть еще громче, я увидела мистера Хенслина. Вначале показалась его хромавшая тень, а за ней возник и он сам с поводком в руке.
Я вышла на крыльцо.
Смотрела, как он приблизился к собаке.
Пес прижался к земле, виляя хвостом и поскуливая. Мистер Хенслин поймал его за ошейник, и Куйо принялся вырываться.
Мистер Хенслин пристегнул к ошейнику поводок. Куйо громко залаял, пытаясь сорваться с поводка.
Но мистер Хенслин оказался на удивление сильным мужчиной. Он тащил за собой пса, который упирался всеми четырьмя лапами, уже понимая, что сопротивление бесполезно. Человек не оставил никаких шансов. Увидев меня на ступеньках заднего крыльца, мистер Хенслин крикнул: — У вас там что-то мертвое в земле.
И повернул к своему дому, волоча за собой пса.
Я сидела на диванчике с кошкой Гарретта и гладила ее по дымчатой шерстке. Яркое солнце, струясь сквозь оконный проем, заливало комнату слепящим светом, в котором я не видела ничего, кроме своих рук и лежащей у меня на коленях кошки. Мы словно парили на сияющем островке, сотканном из блистающих нитей. Вокруг нас медленно кружились столбы пыли, собираясь в галактики. Мы путешествовали в космическом пространстве. Во времени. Мы прибыли сюда, в этот незнакомый мир, с пустыми руками. Ничего с собой не взяли. Мы же не думали, что задержимся здесь надолго. Но вот пролетели сотни лет, а мы все еще здесь, качаемся в пространстве, бездомные и одинокие на своем диване…
Зазвонил телефон. Кошка спрыгнула с моих коленей и выбежала через заднюю дверь, которую я оставила открытой.
Я смотрела, как она бежит, и не могла пошевелиться.
Следила за ней глазами, пока она не исчезла из пределов видимости.
Телефон надрывался, автоответчик почему-то не включался, так что мне пришлось встать и снять трубку.
— Шерри? Это ты?
— Да, — ответила я. — Джон.
— Шерри! Я волновался. Почему ты не подходила к телефону? Я звонков сто пропустил. Ты что, в саду была?
— Да.
— Шерри! Ты все еще любишь меня? Теперь у нас все… Все в порядке?
— Все отлично, — сказала я.
Повисла пауза.
Он продолжал:
— Мне не нравится, как ты это сказала. Что там у тебя? Что-то случилось?
— Да, — ответила я.
— Что?
Я не услышала в его голосе вопроса. Он говорил так, будто уже знал.
— Джон! — сказала я. — Брем приходил сюда еще раз?
Опять пауза. Тишина в телефонной линии, протянувшейся через кукурузные поля, леса и яблоневые сады.
— Откуда ты знаешь? — тихо спросил Джон.
— Знаю.
— Когда вы с Чадом уезжали в Сильвер-Спрингс. Рассказать?
— Не надо. — Кровь отхлынула у меня из пальцев, ладоней, устремилась по венам рук в грудную клетку и ледяным потоком разлилась вокруг сердца. На коже выступил пот — на спине, груди, бровях, — и мне пришлось протереть глаза.
— Шерри, — устало вздохнул Джон, — я хотел бы сказать тебе, что мне очень жаль, но это не так.
У меня затряслись руки. Я выронила телефон. Но голос Джона в трубке — еле слышный, отделенный от меня миллионом миль, — продолжал повторять мое имя. Я собралась с силами и подняла аппарат. Надо что-то сказать, понимала я, но выдавила из себя только жалкое:
— Прости.
Прости, что уронила телефон.
— Боже мой, Шерри. Я боялся, ты в обморок упала. Собрался звонить «девять-одиннадцать». Слушай, иди-ка приляг. Просто приляг и забудь обо всем. Потом поговорим, когда я буду дома.
Затем я услышала странный звук, как будто у меня под подбородком кто-то щелкал пальцами. Может, у меня в горле какая-то тонкая косточка сломалась?
— Джон! О Господи! Что же теперь будет?
— Ничего не будет, Шерри. В этом-то и прелесть, моя дорогая. Все кончено.