Именно Яковлев-Эпштейн в дальнейшем и определял методы осуществления коллективизации на практике, и в конце 1929 года в высших эшелонах преобладала уверенность, что коллективизация развивается успешно. Но фактической точкой отсчета начала реформы стало постановление ЦК ВКП (б) от 5 января 1930 г. «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству».

Первоначально предполагалось: в первые пять лет коллективизировать лишь 5–6 миллионов крестьянских хозяйств. В важных зерноводческих районах (Нижняя и Средняя Волга и Северный Кавказ) завершение коллективизации намечалось на весну 1931 г., а в целом – к концу 32-го. Причем к концу пятилетки должны были еще сохраниться до 20 миллионов единоличных крестьянских дворов. Однако темпы коллективизации продолжали нарастать, вне зависимости от этого постановления. Если в начале зимы ее уровень составлял 7,6 %, то к 20 января 30-го года он достиг 21,6 %. Особенно высокие темпы обеспечили Косиор – 25 % хозяйств на Украине, Хатаевич – 41 % на Средней Волге и Шеболдаев – 67 % на Нижней Волге.

В целом деревня благожелательно встретила начинавшиеся преобразования. Особенно повзрослевшая после революции молодежь. Иначе отреагировали на события зажиточные слои. В отличие от пролетариев сельского труда им было что терять. Как уже говорилось, на начало образования колхозов кулак ответил террором. Убийством председателей и членов сельсоветов, поджогами амбаров и хозяйственных построек, порчей колхозного имущества. Обозленный кулак взялся за обрез и стал мстить как колхозам, так и их колхозникам.

Так, в Российской Федерации уже в 1929 году было совершено 30 тысяч поджогов колхозного имущества. Лишь в сентябре – октябре в Ленинградской области произошло свыше 100 террористических актов; в Средневолжском крае – 353, в Центрально-Черноземной области с июня по ноябрь 794. В том числе 44 убийства. Органами ОГПУ в деревне было ликвидировано более 2,5 тыс. антисоветских групп.

На Украине возникла организация, готовившая выступление в 32 селах, под лозунгами «Ни одного фунта хлеба Советской власти», «Все поезда с хлебом – под откос». В декабре крупное восстание прошло в Красноярском округе, в результате чего был захвачен ряд населенных пунктов – Советы разгромлены, активисты зверски убиты. Особенный размах беспорядки получили на национальных окраинах. В Кабардино-Балкарской и Чеченской автономных областях вооруженные банды царили почти повсеместно. В Средней Азии басмачи не прекращали своих действий с начала Гражданской войны, а на Северном Кавказе вооруженные банды имели не только конные группы, но и артиллерию.

С официальным объявлением массовой коллективизации сопротивление стало приобретать еще более широкие масштабы. Организовывая в деревнях массовые волнения, кулацкие «авторитеты» вовлекали в акции своих родственников и односельчан. В январе 1930 г. было зарегистрировано 346 антиколхозных выступлений, в которых приняли участие 125 тыс. человек. Программа коллективизации оказалась под угрозой провала, и власть не могла не отреагировать на бунт кулацкой деревни. Руководству страны стало ясно, что без изоляции кулаков от основной массы крестьянства решить задачу было невозможно. Поэтому 30 января 1930 г. Политбюро приняло постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Согласно этому постановлению кулаки были разделены на три категории:

«Первая – контрреволюционный актив, организаторы террористических актов и восстаний; вторая – остальная часть контрреволюционного актива из наиболее богатых кулаков и полупомещиков; третья категория – остальные кулаки». На основании этого решения 2 февраля был издан приказ ОГПУ СССР № 44/21. Приказ предусматривал: «1) Немедленную ликвидацию «контрреволюционного кулацкого актива», особенно «кадров действующих контрреволюционных и повстанческих организаций и группировок» и «наиболее злостных, махровых одиночек».

Кулаки – наиболее «махровые» и активные, противодействующие и срывающие мероприятия… власти по социалистической реконструкции хозяйства; кулаки, бегущие из районов постоянного жительства и уходящие в подполье, особенно блокирующиеся с активными белогвардейцами и бандитами;

Кулаки – активные белогвардейцы, повстанцы, бывшие бандиты; бывшие белые офицеры, репатрианты, бывшие активные каратели и др., проявляющие контрреволюционную активность, особенно организованного порядка;

Кулаки – активные члены церковных советов, всякого рода религиозных, сектантских общин и групп, «активно проявляющие себя».

Кулаки – наиболее богатые, ростовщики, спекулянты, разрушающие свои хозяйства, бывшие помещики и крупные земельные собственники».

Уже само содержание документа свидетельствует, что репрессии были направлены не против «мужика», пахавшего землю. В первую очередь речь шла о людях, принадлежавших ранее к «белому движению» и в силу своего мировоззрения проявлявших «контрреволюционную» активность в борьбе с советским строем. «Бывшие люди почти всегда являются организаторами заговоров». Но в описываемое время именно они являлись непосредственными участниками антисоветских акций и убийств представителей власти.

Впрочем, чтобы понять социальную опасность подобной деятельности, достаточно включить телевизор и прослушать очередное сообщение об очередном террористическом акте на Кавказе либо где-то в другом районе мира, подтверждающее истину, что новое – это только забытое старое. Поэтому еще не забывшая уроков Гражданской войны власть решительно бралась за выкорчевывание своих врагов, не обременяя себя интеллигентской демагогией о правах «отдельного» кулака.

Главы кулацких семей 1-й категории подлежали аресту, и их дела «передавались на рассмотрение спецтроек – в составе представителей ОГПУ, обкомов (крайкомов) ВКП(б) и прокуратуры».

«Члены семей кулаков 1-й категории и кулаки 2-й категории подлежали выселению в отдаленные местности СССР или отдаленные районы данной области (края, республики) на спецпоселение. Кулаки, отнесенные к 3-й категории, расселялись в пределах района на новых, специально отводимых для них за пределами колхозных массивов землях».

В качестве репрессивных мер по отношению к первой и второй категории ОГПУ предлагало: «направить в концентрационные лагеря 60 тыс.» кулаков. 150 тыс. намечалось выселить в необжитые и малообжитые местности: Северный край 70 тыс. семейств, в Сибирь – 50, на Урал – до 25, в Казахстан – 20–25 тысяч. С «использованием высылаемых на сельскохозяйственных работах или промыслах».

Задача по организации выселения и перевозке раскулаченных возлагалась на органы ОГПУ, а их устройство по месту нового жительства и трудовое использование в местах высылки осуществлялось совместно с руководством регионов. По согласованию с руководителями регионов, ОГПУ планировало «вывезти от 129 до 154 тысяч семейств кулаков из следующих районов: Центрально-Черноземная область – 10–15 тыс., Средне-Волжский край – 8—10 тыс., Нижне-Волжский край – 10–12 тыс., Северный Кавказ и Дагестан – 20 тыс., Сибирь – 25 тыс., Урал – 10–15 тыс., Украина – 30–35 тыс., Белоруссия – 6–7 тыс., Казахстан – 10–15 тыс.».

4 февраля акция была утверждена инструкцией Президиума ВЦИК СССР «О выселении и расселении кулацких хозяйств», подписанной председателями ВЦИК Калининым и СНК Рыковым. У кулаков конфисковались: «средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, предприятия производственные и торговые, продовольственные, кормовые и семенные запасы, излишки домашнего имущества». В центре этим процессом руководили опытные партийные функционеры, такие как Я.А. Яковлев, Г.Н. Каминский, И.Е. Клименко. Во главе его на местах стояли: Станислав Косиор (Украина), Шая Голощекин (Казахстан), Мендель Хатаевич (Средняя Волга), Борис Шеболдаев (Нижняя Волга), Андрей Андреев (Северный Кавказ), Юозас Варейкис (Черноземный центр), Карл Бауман (Московская область), Роберт Эйхе (Сибирь).