Постепенно «хоромы», освобождаясь от белья, верёвок, сломанной мебели и прочего хлама, преображались, превращаясь в более-менее благообразную огромную комнату с тремя окнами, правда, больше похожую на спортзал. Наина Иосифовна уже мысленно прикидывала, как в ней разместить мебель и разместиться самим.

Валентина Ивановна, решив, что её миссия окончена, пожелала новосёлам удачно обустроиться на новом месте и распрощалась.

Тем временем Наина Иосифовна с дочерью прошли смотреть кухню. По стенам кухни и коридора, тянулись ядовитые тёмно-зелёные панели, – видно, другой краски у жилконторы не водилось. Впрочем, потолок и остальная часть стены были так закопчены, что панели различались с трудом. В одном месте потолка отвалился огромный кусок штукатурки, обнажая дранку. По стенам стояли три газовые плиты, покрытые слоем жира, а трубы и провода были мохнатыми от многолетней копоти. В центре кухни кучковались разношерстные деревянные столы, с потолка свисала тусклая лампочка с чёрной от мух липучкой, а по стенам были развешены посудные полки с алюминиевыми коричневыми кастрюлями. По столам и плитам вольготно паслись стада тараканов.

Были также осмотрены ванная комната со скользкими, как в гроте, стенами, разбитая ванна, чёрно-серая внутри, и туалет, напоминающий привокзальный в захолустном городке.

Весь коридор был заставлен шкафами всевозможных времён. Тут были шкафы 40-50-х годов, основательные и неподъёмные, как та эпоха: их вынесли в коридор, приобретя более современные. Были шкафы современные, приобретённые по случаю ещё в застойные времена, в надежде на лучшую жизнь – то есть отдельную квартиру. Сначала эти шкафы тщательно береглись, оборачивались покрывалами, чтобы не поцарапалась полировка. Со временем, когда надежды на лучшую жизнь таяли, терялась и ценность шкафов. Покрывала снимались, шкафами начинали пользоваться. Порой эти шкафы ненавиделись, как виновники несбывшихся надежд. Потом они превратились в неотъемлемую часть коммунального коридора, как встроенная мебель.

Наина Иосифовна, закалённая жизнью, перенесла осмотр мест общего пользования мужественно, но Татьяна заметно сникла.

Тем временем в квартиру ввалились грузчики, и с ними – Гений Иванович Безмозглый, в силу своей универсальности будучи везде на подхвате.

– Ну чего, мебеля-то вносить? – поинтересовался он.

– Вносите! – распорядилась Татьяна.

В трудные минуты, когда отец депрессировал, она всегда брала бразды правления семьёй в свои руки. Точнее, обеими семьями – родительской и своей. Если разобраться, то настоящей главой семьи была именно она.

– Лёша, – обратилась она к мужу, – проследи-ка это дело.

Гений Безмозглый, деловито осмотрев комнату, присвистнул, выражая удивление её размерами, и подошёл к зарешеченному окну.

– О, с видом на помойку! – почему-то радостно воскликнул он.

Ёлкины бросились к окнам: действительно, под ними красовались три переполненных мусорных бака.

– Боря, можно сходить в жилищную контору и попросить перенести эти баки, – утешила мужа Наина Иосифовна.

– Из уважения… За прошлые, так сказать заслуги… – поддакнул Генька.

– Ну… если за заслуги, тогда ещё ближе пододвинут… – удручённо проговорил Борис Николаевич.

– Но как мы так жить будем? – недовольно спросил Борис-младший.

– А как все живут, так и мы будем! – отрезала вдруг Татьяна. Трудности, так же как и отца в политике, её мобилизовали. – Начинаем новую трудовую жизнь простого советского человека!

Алексей деловито распоряжался относительно вносимой грузчиками мебели и вещей, и вскоре спортзал стал похож на склад мебельного магазина, где волею случая приютились беженцы.

– Как же мы будем все в одной комнате? – растерянно спросила Наина Иосифовна.

– Можно перегородки как-нибудь поставить, – предложила Татьяна. – Гений Иванович, – обратилась она к Безмозглому, – вы не могли бы нам соорудить что-нибудь наподобие перегородок?

– О чём речь, Татьяна Борисовна! Сбацаем! – охотно откликнулся Генька. – Из чего?

Все вещи и мебель уже были внесены, но два больших шкафа оказались лишними для этой комнаты и стояли в коридоре.

– Вот из них и делай! – ткнул пальцем в шкафы Борис Николаевич.

– Боря… – заикнулась было Наина Иосифовна. Но супруг так грозно зыркнул на неё, что та сразу поняла всю суетность своего возражения.

– Сбацаем, президент! – согласился Генька, с готовностью юркнув за инструментами.

«Вот такие и революцию в семнадцатом сбацали, – подумал Борис Николаевич. – А чтоб их, всех этих гениев безмозглых…»

– Пилю-стругаю, ЭВМ починяю! – появился с инструментами Генька и с радостью набросился на президентские шкафы. – Как комнату делить будем? – живо поинтересовался он.

– На три части, наверное, – предположила Татьяна. – Часть папе с мамой, часть нам с Лёшей, и детская.

– Резон! – согласился Генька. – Три ж окна, значит, каждому по окну.

– Ма, у меня что же не будет своей комнаты? – недовольно спросил Борис-младший. – Я что, вместе с Глебкой жить буду? Мне заниматься надо, он мне будет мешать!

– Не боись, я и тебе отдельный кабинет сбацаю, – подмигнул Борису Генька.

– А окно?

– Поделим!

Скоро, где мебелью, где досками от разобранных шкафов вся пятидесятичетырёхметровая комната была разгорожена на две больших и две маленьких комнаты. До потолка перегородки не доходили на добрый метр – не хватило материала.

– Шик-блеск! – воскликнул Генька, восседая на секции финской стенки и любуясь своей работой. – Имеете четырёхкомнатную квартиру, чего вам?

– Да уж… – тяжело вздохнула Татьяна.

– Ничего, – постаралась утешить семью Наина Иосифовна и обратилась к мужу: – Боря, ты вспомни своё детство: вы жили вшестером в одной комнатушке вместе с козой и спали на полу, прижавшись друг к дружке!

– Так это ж какие годы-то были! – возразил Борис Николаевич. – Это что получается – от чего ушёл, к тому и пришёл? Ради чего я работал? За что я боролся столько лет?! Эх! – в сердцах сказал Борис Николаевич и вышел, резко хлопнув дверью.

– Мам, не напоминай ты ему лишний раз, – попросила Татьяна. – Ты видишь, в каком он состоянии.

– Я же хотела его как-то поддержать…

– Пойдём лучше на кухню.

Женщины отправились разбирать коробки с посудой.

Вскоре на кухню вышел Борис Николаевич и смущенно обратился к соседям:

– А… стульчака в туалете у вас, что ли, не полагается?

– Стульчак, милый, у нас у каждого свой, – пропела Ниловна. – Идешь в сортир – неси свой стульчак. Сделал свое дело – уноси его к себе.

– М-да…

– А как же! Я однажды оставила свой стульчак, так на него какая-то образина ногами взграбасталась, – пожаловалась Ниловна и выразительно посмотрела на Софокла.

Софокл втянул голову в плечи и стал смотреть в окно.

– А мы и не прихватили своего стульчака, – растеряно проговорила Наина Иосифовна.

– У вас, небось, на прежней квартире голубой унитаз был, и стульчак в цветочек, – зло предположила Серёгина.

– И гирька на золотой цепочке! – заржал Софокл.

– Отстал ты от жизни, Софка! – ухмыльнулся Вовчик Железо. – Это у тебя в одном месте гирька подвешена. А на современных горшках нажимаешь кнопочку – и будьте-нате. Ты, Софка, хоть в магазин сходи, посмотри.

– С его рожей в магазин-то не пустят, – заметила Харита Игнатьевна. – Он же обязательно сопрёт что-нибудь.

– Не, я раз в помойке журнал с картинками нашёл, – миролюбиво сказал Софокл, пропустив мимо ушей замечание относительно его рожи, – а там в квартире красотища такая…

– Ты, Софокл, красотищу только на картинках и можешь увидеть, – заметила Харита Игнатьевна.

– Софокл – это тебя в честь философа древнего назвали что ли? – спросил Борис Николаевич.

– Папа, философом был Сократ, – поправила отца Татьяна. – А Софокл – драматург.

– Ну ты… ладно… того… – рассердился Борис Николаевич. – Что ж ты меня при людях позоришь? Умная больно, понимаешь… – Борис Николаевич с досадой повернулся и вышел из кухни.