Генсер растягивал слова, подчеркивая скуку, которую и не думал скрывать.

— Плэты принадлежат к лучшим семьям, а ты развлекаешься с техниками. Мне докладывали, что ты разговариваешь с ними как с равными. От души надеюсь, что не возникнет необходимости напомнить тебе, что твои предприятия на Поверхности требуют твоего безотлучного присутствия.

— Техники требуют присмотра, государь, — сказал Плэт. — Они ведь из низших.

Генсер нахмурился:

— У главнокомандующей нашими валами есть свои обязанности. И такие вопросы входят в ее компетенцию.

— Она делает все, что может, государь, я не сомневаюсь. Но я вошел в доверие к техникам. Они ненадежны. С какой стати я стал бы пачкаться о них, если бы не думал о безопасности Атлантиды.

Генсер слушал — сначала с сомнением, а затем со страхом на своем одутловатом лице. Потом сказал:

— Я прикажу их арестовать.

— Осторожнее, государь, — произнес Плэт. — Пока мы не можем обойтись без них: ведь никто из нас не умеет обслуживать орудия и антигравы. Лучше просто закрыть для них самую возможность бунта. Через две недели будут устроены игры и празднества в честь открытия нового театра.

— И что они намерены предпринять тогда?

— Мне не удалось точно установить, государь. Но я уже знаю достаточно, чтобы рекомендовать прибытие на Атлантиду дивизии валов. Разумеется, втайне и в самую последнюю минуту, чтобы бунтовщики не успели изменить свои планы. Им придется вовсе от них отказаться, а упущенный удобный момент не повторится еще долго. А я тем временем узнаю побольше. Если понадобится, мы обучим новых техников. И, государь, вряд ли стоит заранее кого-нибудь посвящать в это дело. Если техники преждевременно проведают о наших контрмерах, неизвестно, как все обернется.

Генсер подпер подбородок унизанной кольцами рукой, призадумался — и поверил.

«Шах Пепе С., — сказал про себя Фило Плэт. — Ты войдешь в историю, как Шах Пепе С.».

Фило Плэт наблюдал за празднеством издали. Центральные площади Атлантиды были черны от толп. Отлично. Ему удалось выбраться лишь с трудом. И как раз вовремя, так как корабли дивизии валов уже повисли в небе.

Теперь они осторожно маневрировали, располагаясь в строгом порядке над аэродромом Атлантиды на поднятой платформе, которая вполне могла принять все корабли одновременно. Плэт торопливо взглянул на город. Толпы затихли, следя за незапланированным парадом, и ему показалось, что он никогда еще не видел столько высших, собравшихся вместе на Небесном Острове. Внезапно его оледенило опасение — еще можно предупредить, остановить...

И тут же он понял — поздно! Корабли опускались стремительно, надо было торопиться, если он хочет спастись на своем суденышке. С ужасом Плэт подумал, что друзья на Поверхности могли и не получить его вчерашнего предупреждения — или не поверить, получив. Если они не начнут действовать быстро, высшие сумеют оправиться от первого, пусть самого сокрушительного удара.

Он уже был в воздухе, когда валы приземлились — семь тысяч пятьсот каплеобразных кораблей накрыли аэродром точно сетью. Плэт гнал свой кораблик вверх, продолжая наблюдать.

И Атлантида вдруг погрузилась во тьму! Точно свечу накрыла могучая ладонь. Только сейчас она озаряла ночь ярким сиянием в радиусе пятидесяти миль, а теперь стала черным пятном на черном фоне.

В ушах Плэта тысячи воплей слились в единый панический крик невыразимого страха. Он продолжал полет, и волна от удара Атлантиды о поверхность Земли подхватила его кораблик и отшвырнула далеко-далеко.

Этот крик всегда звучал у него в ушах, не стихая.

Фултон уставился на Плэта:

— Ты это кому-нибудь рассказывал?

Плэт покачал головой. Мысли Фултона также перенеслись на четверть века назад.

— Конечно, мы получили твое сообщение. И ты прав: поверить ему было трудно. Многие опасались ловушки, даже когда пришло известие о Падении. Ну да это история. Высшие, те, кто был на Поверхности, впали в панику, и с ними было покончено, прежде чем они успели опомниться. Но объясни, — попросил он Плэта с внезапным беспощадным любопытством, — как ты это устроил? Мы всегда думали, что ты вывел из строя силовые установки.

— Знаю. Правда куда менее героична, Фултон. Мир предпочитает верить мифу. Пусть верит.

— Но я-то могу узнать правду?

— Если хочешь. Как я тебе уже говорил, высшие строили, строили и строили. Антигравитационные энергетические лучи должны были выдерживать вес зданий, атомных орудий и внешней оболочки — вес, который с годами удвоился, а затем утроился. Просьбы техников о более новых, более мощных установках отклонялись, поскольку высшие предпочитали располагать пространством и деньгами для своих дворцов, а энергии на данный момент всегда хватало. Техники, как я упомянул, уже дошли до точки, когда каждое новое строительство внушало им возрастающие опасения. Я расспрашивал их и установил точно, насколько малым стал запас надежности. Они ждали только завершения постройки нового театра, чтобы опять обратиться к властям с просьбой о новых установках. Но они понятия не имели, что по моему совету Атлантиде внезапно придется принять тяжесть всех кораблей дивизии валов. Семь тысяч пятьсот кораблей, полностью экипированных! И когда валы приземлились, силовые установки не выдержали дополнительной нагрузки почти в две тысячи тонн. Они вышли из строя, и Атлантида превратилась в огромную скалу на высоте десяти миль над земной поверхностью. Такой скале оставалось только одно — рухнуть вниз.

Плэт встал, и они вместе пошли к их кораблю. Фултон невесело засмеялся:

— А знаешь, в названиях есть роковая сила.

— О чем ты?

— О том, что второй раз в истории Атлантида погибла под валами, хоть и не морскими.

Теперь, прочтя рассказ, вы, конечно, заметили, что написан он исключительно ради заключительной скверной игры слов, не так ли? Честно говоря, один человек как-то подошел ко мне и сказал тоном глубокого омерзения:

— Ваш «Шах Пепе С.» просто чушь собачья.

— Совершенно верно, — ответил я.— И если вы повторите заголовок по складам, то получите «пса». Что доказывает, что я и сам так думаю.

Иными словами, заголовок тоже содержит своего рода игру слов.

В ожидании Дэвида мы, естественно, не могли оставаться в нестерпимых условиях сомервильской квартиры. И поскольку я теперь умел водить машину, нас больше не связывали автобусные маршруты, и мы могли поискать что-нибудь подальше. А потому весной 1951 года мы устроились в квартире в Уолтеме (штат Массачусетс). Она была несравненно лучше предыдущей, хотя летом тоже оказалась жарковатой.

В гостиной имелись два малюсеньких встроенных книжных шкафа, и я использовал их для хранения моих собственных книг в хронологическом порядке; пока мы жили там, их набралось девятнадцать. Когда в 1952 году вышел мой учебник по биохимии, я присоединил его к прочим по тому же принципу. Никаких поблажек ему оказано не было. На мой взгляд, учебник ничем не превосходит научно-фантастический роман, ничем не респектабельнее.

Если я и лелеял честолюбивые замыслы, то к респектабельности они никакого отношения не имели. Меня томило желание написать что-нибудь смешное. Однако юмор — смешная штука. Ладно-ладно, — своеобразная штука, если вы не терпите легкой игры словами. Невозможно быть почти остроумным, или слегка остроумным, или довольно-таки остроумным, или сносно остроумным. Либо вы остроумны, либо нет, среднего не дано. И обычно писатель считает себя остроумным, а читатель с ним не соглашается.

Следовательно, за юмор не следует браться с бухты-барахты, особенно в начале писательской карьеры, когда человек еще не научился владеть своими инструментами как следует. И тем не менее практически каждый начинающий писатель пробует свои силенки в юморе, блаженно веруя, что проще ничего и придумать нельзя.