Таким образом, на севере, в Заволочье, рабочему, поднявшему целину во цвете молодых и ненадломленных сил, надобится период лет, предназначенный вообще для жизни большинству людей, чтобы успеть еще раз обратиться к отдохнувшей земле и вновь попробовать вызвать ее силы, когда человеческие уже надорваны и ослабли, когда на помощь приготовилась уже третья свежая сила — во внуках. Вот почему с древнейших времен и до наших дней практикуется народом такой обычай: посидевший на новом месте 2–3 года покидает его, ищет другого, где бы труд его был легче и производительнее. Туда переносит он и свою избу с приспешнями, которые оттого во всех лесных местностях кажутся временно и наскоро построенными, недомовитыми, бедными и такими по виду и по внутреннему достоинству, что их не жаль покинуть во всякое время. Чуть труд станет потяжелее, земледелец бросает перенесенную избу и на третьем месте строит новую. Но и здесь предпочитает он делать гарь, чем хлопотать об удобрении. Замечательно, что до XV века в древних актах и памятниках не говорится о земледельческих удобрениях нигде ни одного слова, нет и намеков. Даже и в настоящее время по недостатку сенокосов, когда скот приходится подкармливать истолченными в порошок сельдяными головками, скота на севере разводится мало, коровы очень мелки, да таковы же и лошади.
Известная холмогорская порода рогатого скота — лишь удачный опыт перерождения голландской породы в особую, очень молочную, но дальше окрестности Холмогор не привившуюся. Длинные, низенькие, горячие и сильные лошади мезенки, переродившиеся из вывезенных из Москвы другом царевны Софьи князем В. В. Голицыным, почти совсем исчезли и сделались, так же как и обвинки, большою редкостью. Все они отличаются мелким ростом, выносливостью и невзыскательностью к корму. У мезенок, как и у якутских лошадей, последнее свойство доходило до того, что они пропитывались древесной корой, неразборчиво ели опавшие с деревьев листья и т. п.
О сбережении лесов в старое время никто не думал; лес считался ни по чем. Он представлял собою только полный простор для свободного земледельческого русского люда, который еще в XVI веке волен был бросать расчищенную землю и искать другую. Вот почему старые официальные памятники переполнены указаниями на многочисленные группы деревнищ, займищ, селищ и пустошей.
Этому подсечному способу хозяйства, требующему постоянного и настойчивого передвижения вперед в глубь дремучих лесов, Россия обязана колонизацией холодного и негостеприимного севера и завладением столь богатою и обширною страною, какова Сибирь. Если самовольным переселениям в России давно положен предел, то в той новой стране, которая лежит за Уральским Камнем, вольные заселения новых мест производятся прежним порядком под видом и именем заимок. В России же остались только следы, но очень яркие и характерные как в правах, так и в народных обычаях следующего рода.
На лесистом севере оставшиеся жилища немногочисленны и малолюдны: большая редкость встретить деревни свыше 50 дворов. Гостеприимство, приказывающее "не быть для гостя запасливым, а быть ему раду", — до сих пор у северных русских резко выдающаяся добродетель. За радушием этих людей легко уберечься всякому прохожему и голодному. До сих пор во многих местах (особенно в Сибири) свято соблюдается обычай приделывать к окну, выходящему на улицу, полочку и выставлять на ней на ночное время остатки дневной пищи. Если в настоящее время этот обычай погодился для беглых с каторги, то в свое время он послужил тому, кто свободным насельником перебирался с худого старого на хорошее новое место. До сих пор в глухих лесных местах придерживаются обычая сеять горох и репу при дороге, чтобы прохожий человек мог ими воспользоваться. Наученные личным опытом тяжелых переходов через необитаемые, глухие и опасные леса, передние не забыли о задних и по возможности обеспечивали им путь. Старинный православный обычай ставить кресты на местах отдыха и ночлегов прислужился тем, что наметил дорогу прежде прошедших здесь. На распутьях или росстанях и на тех местах, на которых одна дорога вела туда, где самому быть убиту, а другая туда, где коня потерять, — тот же обычай приурочен к тому, чтобы указывать выход: направления поперечных досок креста прилаживаются всегда так, чтобы с той или другой стороны указывать в надежное и безопасное место. Особенно внимательны обычаи и правила, какими издавна обставлены лесные избушки, известные под именем кушней (от кущей, находящихся в самых глухих трущобах под наблюдением особых сторожей — кушников). Такими избушками заставлены северные леса даже в самых глухих своих тайболах и урманах, и вся сеть их представляет непрерывную цепь станций, уголков для угревы и отдыха по направлению от обоих величайших русских озер до середины Печоры и дальше через Уральские горы в дальнюю глубь сибирской тайги. Это — или оставленные жилья неудачливых поселенцев, или изба, выстроенная про всякий случай догадливыми зверовщиками или земской властью для своей пользы. Во всяком случае, кушни не имеют хозяина и предназначены для общего пользования и всякому, кому приведется попасть сюда и войти погреться и покормиться: погреться — потому, что в избушках всегда складена каменка (очаг), а иногда и русская печь, покормиться — потому, что в кушне, если не живет кушник, всегда где-нибудь стоит про голодного человека кадочка с соленой треской, ведерко с солеными сельдями, сухари в столе, соль в берестяной коробочке, сетка с поплавками половить свежей рыбки, образок в уголку помолиться богу. Попользуйся всем, что оставлено, но и поблагодариз оставь, что можешь. Если же и нет ничего — никто за тем не смотрит; другой запасливый человек за тебя сделает это.
Такими способами обеспечивался на вольной земле переход вольных людей на дальних расстояниях. Взаимная помощь и поддержка стали законом. Общее и неделеное указывалось самым характером народного быта и проникло во все его частности и дробные применения. Первая встреча с суровой природой, первые шаги в борьбе с могучими силами дремучих лесов убеждали в том, насколько ничтожна сила одного человека и насколько победоносно участие в деле соединенных сил, где все заодно и каждый за всех, где одному страшно, а всем нестрашно. На подобных работах создался «артельный» труд в самом разнообразном применении (промысловом, торговом и продовольственном), бесплатная «помочь» (работа артельно из одного угощения), новоземельские «котляны» и мурманские «покруты» для промысла морских зверей и пищевого продовольствия на необитаемых морских берегах и островах. Общинное начало господствует даже в торговых предприятиях, между купцами — вели ли они их с иноземцами или инородцами, меновые или денежные, водою (водными путями) или горою (сухопутьем). При подобном же способе обеспечения жизни выродилось могущественное начало общинного быта, укрепилась община, без которой и самая жизнь северного человека немыслима и безвыходна. Непосильная одному человеку борьба с суровыми условиями природы в общинном труде ознаменовалась блистательной победой, в земледельческой артели нашлись главные и надежные орудия. Община заселила север, община перебралась и в Сибирь, и это значение ее настолько было велико в прежние времена, что московские цари, не любившие новгородских порядков, уважали и укрепили значение крестьянских общин. Им предоставили право выбирать старост или лучших людей, излюбленных миром, в заступники за себя. Без ведома этих людей крестьянина нельзя было брать ни по суду, ни без суда; сама же община имела право судить своих выборных. Община надзирала за порядком и тишиной внутри, даже управлялась сама собою: выборными старостами, сотскими, пятидесятскими и десятскими. Эти выборные смотрели, чтобы в их волостях было тихо и спокойно, чтобы никто не допускал воровства, корчемства, разбоев. Выборные люди раскладывали подати и повинности. Расценивалось обыкновенно имение каждого тяглового крестьянина, пашня и получаемый с нее хлеб, двор и скотина при нем, промысел и работники в семье. Зажиточные писались в одну кость, средние в другую, бедные в третью. Случалось, что одна деревня богатела, наполнялась пришлым народом, другая пустела, — тогда общины уговаривались взаимно насчет платежа податей. Опустевшая община имела право сзывать новых жильцов, давать им разные пособия, посылала поверенных с деньгами выкупать у других общин состоящих в тягле, но пожелавших переселиться. Эти же поверенные отыскивали своих старых тяглецов и возвращали их на прежние пепелища.
