Ее язык скользнул между его губами.

— Действует? — сказала она и прибавила, осторожно отодвинув голову: — Ну, там, и вообще.

У его пояса заерзали пальцы, и через секунду он почувствовал, как по его животу скользнула холодная ладонь.

— Нравится? — сказала она и добавила: — Дай руку.

Он ощутил мягкую гладкость кожи, потом шершавость.

Он оцепенел, словно пригвожденный к земле. Она еще глубже засунула язык ему в рот и тихонько стонала, подергиваясь всем телом.

В кустах выше по склону послышалось какое-то движение, она замерла, потом отодвинула голову.

— По-моему, за нами подглядывают, — сказала она. — Ну и пусть. Что нам, тут полежать нельзя!

Они отодвинулись друг от друга и лежали, глядя вверх. В кустах было тихо.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала она. — Мне все равно уже пора, — добавила она. — Я ведь только на час ушла.

— А мы еще увидимся? — спросил он.

— Когда захочешь. Мне удобнее всего по средам и еще по четвергам. Я тогда обычно захожу к подруге.

— А в другие дни я мог бы встречать тебя на остановке, — сказал он.

— Да, конечно, — сказала она без особой охоты.

Она подняла пальто, он куртку. На секунду она прижалась к его плечу.

— Мы всегда можем найти какое-нибудь удобное место, — сказала она и, закрыв глаза, придвинула к нему лицо, а потом пошла по тропке, которая вела между заросшими отвалами к шоссе. На склоне над ними скользнул смутный силуэт.

— Тут, наверное, всегда кто-нибудь бродит, — сказала она. — Слишком близко от поселка.

Они выбрались на шоссе и до первых домов шли обнявшись. Перед первым фонарем она опустила руку, а когда они вошли в круг света, повернула голову и нахмурилась.

— Посмотри-ка, — сказала она. — У меня все в порядке? — Она застегнула пальто, поправила носки и, улыбаясь, ждала, пока он ее оглядывал.

— Два-три пятна на спине, — сказал он.

— От травы? — сказала она.

— Глина, — сказал он.

— А! — сказала она. — Это отчистится.

Она дернула ленту, и волосы рассыпались у нее по плечам. Моргая от света, они прошли мимо кинотеатра, мимо дверей Клуба, где шумели шахтеры, и добрались до угла ее улицы, не встретив никого, кто ее знал бы.

Она быстро придвинулась к нему, чмокнула его в щеку и, ничего не сказав, пошла по улице. Он смотрел, как она проходит через круги света под газовыми фонарями, потом из черной тени донесся звук захлопнувшейся двери.

Они встречались раза два в неделю, уходили в поля и рощи за господским домом, лежали в темноте под живыми изгородями или среди кустов где-нибудь в лесу. Иногда она снимала юбку, расстегивала блузку, спускала ее с плеч и глядела на него снизу вверх — неясная белизна на фоне черной земли. Она протягивала руки, приподнималась, обнажая грудь, обнимала его за шею.

— Нет, не надо, — говорила она, когда он прижимался к ней, и отодвигалась, а иногда плакала, отворачивалась и говорила: — Я навидалась, чем это кончается. Что же, ты думаешь, я сама не хочу? — и гладила его ладонями, впивалась в него губами, стонала и вздыхала.

Как-то вечером они возвращались через поселок и встретили его отца, который ехал на работу. Медленно крутя педали, он проехал мимо, потом сзади из темноты донесся его голос:

— Колин, это ты?

Отец остановился, поставил ногу на край тротуара и ждал его ответа, посматривая на Шейлу.

— Твоя мать беспокоится, куда ты запропал. Ты что, не знаешь, что скоро уже десять? — Голос у него был глухой, придушенный, словно кто-то звал из-под каменной плиты.

— Я домой иду, — сказал он. — Вот только провожу Шейлу.

— Ну, побыстрее, — сказал отец и отвернулся, нащупывая ногой педаль. — Тебе еще рано разгуливать в такое время.

На следующий вечер, когда он вернулся из школы, отец ждал его на кухне. Стивен и Ричард уже были выдворены в соседнюю комнату и играли там. Из-за двери доносился голос матери.

— Ну, кто она такая? — сказал отец. — Как ее зовут и откуда она?

— Ее зовут Шейла. Она живет в поселке. — Он отошел в угол к буфету посмотреть, не найдется ли чего-нибудь поесть.

— Ну, а фамилия? — сказал отец.

— Ричмонд.

— Я никаких Ричмондов не знаю. На какой улице она живет? — Отец сидел у стола выпрямившись, упираясь кулаками в колени.

— Они недавно приехали, — сказал он и назвал улицу.

— Ах, вот что! — сказал отец. — Самый скверный квартал в поселке. Там такие живут!

— Да ведь не от нее зависит, где ей жить, — сказал он.

— Не от нее, так от кого-то другого, — сказал отец. — А чем ее папаша занимается? — добавил он.

— Не знаю, — сказал он и мотнул головой.

— И вот, значит, с кем ты все время шлялся. А говорил, что гуляешь с Йеном и Майклом Ригеном.

— Не все время. Иногда я и с ними ходил, — сказал он.

— Это когда же? После дождичка в четверг? — сказал отец. — А как ее мать смотрит на то, что она разгуливает допоздна? — добавил он.

— Откуда я знаю?

— Должны же они о чем-то думать. Не все же такие рохли, как мы тут.

— Ее родители развелись, и мать работает, так что на ней все хозяйство лежит.

— Господи! — Отец стукнул кулаком себя по лбу. — Она что, работает, девка эта, или еще в школе учится?

— Ее Йен знает, — сказал он. — Она с ним в одном классе.

— Да уж, об заклад побьюсь, Йен ее знает, — сказал отец. — Раз за ней нет никакого присмотра, так ее еще много кто знает.

— Больше я это обсуждать не хочу, — сказал он. — Ты ее не знаешь, не то ты, наверное, не нашел бы нужным говорить такие вещи.

— Куда же это вы ходите по вечерам? — спросил отец, словно не услышав его последних слов. — Куда вы ходите в такое время?

— Мы ходим в кино. Мы ходим гулять. Иногда мы ходим в Парк, — сказал он.

Дверь открылась, и вошла мать. Из комнаты донеслись голоса его братьев.

— А ты что скажешь? — спросил отец. — Ты знала, что он чуть ли не каждый вечер гуляет с девчонкой?

— Догадывалась, — сказала мать, моргая за стеклами очков.

— И в секрете держала, черт подери, — сказал отец.

Мать закрыла за собой дверь.

— А ругаться ни к чему, — сказала она, и глаза у нее словно стали еще больше.

— Я не ругаюсь. Хоть одно черное слово я сказал? — Он встал из-за стола, подошел к очагу, постоял возле него и вернулся назад к столу. — Черт подери, тут выругаешься. Куда они, по-твоему, ходят и чем занимаются в такое время? Ты что, и спросить его не хочешь? — Он стукнул кулаком по столу, стукнул еще раз, потом сел и беспомощно поглядел на мать.

— Почему ты не пригласишь ее к нам? Или она не захочет прийти? — сказала мать.

— Нет, почему же, — сказал он. — Мне кажется, ей будет приятно.

— Вот и хорошо, — сказала мать и добавила, повернувшись к отцу: — Ну что, ты доволен? Познакомишься с ней, посмотришь, какая она.

— А толку-то! — сказал отец и снова повернулся к огню, словно знал много такого, о чем не мог ей рассказать.

— По-моему, он просто забыл про то, как был молодым, — сказала мать.

— Нет, не забыл, — сказал отец, упрямо глядя на пламя.

— Ну, если человек сам озлобился, это еще не причина других озлоблять, — сказала мать и, подхватив на руки Ричарда, который вошел в кухню, прижала его в груди.

— Вовсе я не озлобился, — сказал отец, — а просто знаю жизнь получше других некоторых.

— Что-то ты знаешь, — сказала мать. — А о чем-то никакого представления не имеешь.

— Угу. Никогда я ничего не знал и теперь не знаю, — сказал отец, подошел к очагу, взял свои шерстяные носки, рубашку, выцветшие брюки и пошел с ними к лестнице, потому что ему уже пора было переодеваться на работу.

Приглашение ее почему-то смутило. Он встретил ее вечером у остановки школьного автобуса и прошел с ней через поселок до угла ее улицы.

— А зачем мне к вам идти?

— Ну, им хочется с тобой познакомиться, — сказал он, тщетно пытаясь взять ее за руку.

— А когда они этого захотели? Мы ведь с тобой давно гуляем, — сказала она. — После того как твой отец тебя увидел?