Только секунду спустя Ходжес осознал, что все еще держит дневник.

Стивенс ответил, потом по требованию Ходжеса повторил свой ответ громче, после чего учитель сказал:

— Вы можете теперь взять свой дневник, Сэвилл.

— Благодарю вас, сэр, — сказал он.

— Сэвилл! Ну-ка, вернитесь назад, — сказал Ходжес.

Он повернулся в проходе, увидел, как краснота медленно поднимается к глазам Ходжеса, и пошел назад к столу.

— Я заметил, что мои ласковые увещевания, Сэвилл, не оказывают должного воздействия. В ваших манерах я улавливаю дерзость, которая, как я замечаю, растет день ото дня, несмотря на все мои старания ввести ее в должные границы. Я попрошу директора поговорить с вами. Сегодня же я больше не желаю видеть вашу физиономию. Уберите тетрадь, выйдите из класса и станьте у двери.

Он сложил учебники и тетради в парту, закрыл крышку и, ни на кого не глядя, прошел к двери, открыл ее и вышел. Коридор был пуст. Он закрыл за собой дверь.

Он стоял, прислонившись к стене. Мимо прошел мальчик постарше. В конце коридора он оглянулся на него и, все еще глядя назад, начал подниматься по лестнице.

Из класса напротив доносилось монотонное бормотание учителя. За дверью у него за спиной слышался тихий голос Ходжеса, а иногда голос отвечающего мальчика, скрип стула или парты. В соседних классах тоже жужжали голоса. Он услышал рев грузовика, проезжающего по шоссе.

Дверь канцелярии открылась, вышла секретарша. Ее лицо разрумянилось и было почти веселым. Она пошла по коридору, держа под мышкой какие-то бумаги.

— Из класса выгнали? — сказала она.

— Да, — сказал он.

Это ведь класс мистера Ходжеса? — сказала она.

— Да.

Она кивнула, поправила бумаги под мышкой и пошла по коридору к учительской в дальнем его конце.

Через минуту она появилась снова и прошла мимо, словно не замечая его. Ее каблуки звонко постукивали по каменным плитам пола.

Она вошла в канцелярию и закрыла дверь.

В школе стояла тишина. Он расслышал где-то вдалеке сердитый голос какого-то учителя, называющий какую-то фамилию.

За дверью позади раздался смех, а затем четкие выкрики «сэр! сэр!», пока Ходжес ждал ответа.

И снова смех.

Дверь открылась, вышел мальчик, посмотрел, направился по коридору к входным дверям и скрылся за ними.

Он вернулся через минуту-другую и вошел в класс.

Колин ждал. Он тыкал носком ботинка в пол, ерзал спиной по стене.

Послышались шаги. По лестнице в ближнем конце коридора кто-то спускался.

На мгновение вырисовавшись черным силуэтом на фоне окна, в коридоре появилась высокая фигура в мантии. Он увидел массивное лицо с крупными чертами. Короткие черные волосы торчали, нависая над тяжелым лбом. Толстые пальцы широкой руки сжимали несколько книг.

Колин шагнул к двери и стал возле нее, заложив руки за спину.

— Что вы тут делаете? — сказал учитель. От него пахло табаком. Зубы у него были крупными и неровными.

— Мне велели выйти. За дерзость, — сказал он.

— Ваша фамилия?

— Сэвилл.

— Какой урок?

— Арифметика.

— А, класс мистера Ходжеса?

— Да.

Учитель помолчал.

— В чем же заключалась ваша дерзость, Сэвилл?

— Я подсказывал.

Учитель некоторое время смотрел на него, потом покачал головой.

— Мы здесь не любим дерзости, — сказал он. — Пользы она никакой вам не приносит, а, пропуская урок, вы задаете себе лишнюю работу.

— Да, — сказал он.

Высокий учитель нахмурился.

— Отойдите от стены, — сказал он и, быстро шагнув мимо него, открыл дверь.

Ходжес, застигнутый на половине какого-то рассуждения, умолк.

— В коридоре стоит мальчик, который говорит, что его выслали из класса за дерзость, — сказал высокий учитель.

За дверью стало совсем тихо.

— Совершенно верно, мистер Гэннен, — сказал Ходжес внушительно, словно отвечая от имени всех.

— Я хотел бы добавить к этому разболтанность, мистер Ходжес, — сказал высокий учитель. — Он стоял так, словно его послали в коридор подпирать стену. — Он повернулся к Колину. — Расправить плечи, подбородок убрать, руки за спину, — скомандовал он.

— Полагаю, кто-нибудь посмотрит, как он стоит, мистер Гэннен, — сказал Ходжес. — Я рад, что вы довели до моего сведения еще один проступок.

— Я сейчас пойду обратно, — сказал высокий учитель, — и пригляжу не только за ним, но и за каждым, кто воображает, что его высылают из класса развлекаться.

Он вышел и закрыл дверь.

Из-за нее донесся шумок.

— Стоять на шаг от стены, — сказал высокий учитель. Он поправил книги под мышкой и, не оглядываясь, пошел к учительской в дальнем конце коридора. Дверь за ним закрылась.

Класс у него за спиной затих, только еле слышался голос Ходжеса.

Вдруг распахнулась дверь канцелярии.

В коридор вышел директор, оглянулся и пошел к двери в ближнем конце.

Дверь за ним захлопнулась.

Мимо прошел какой-то мальчик.

В классе за его спиной хлопнула крышка парты.

У него заныли плечи.

Из класса напротив канцелярии вышел мальчик, вошел в канцелярию и снова вышел, держа в руке колокольчик.

Он шел по коридору и звонил.

В классе у него за спиной раздалось шарканье. Дверь дальше по коридору распахнулась, из нее высыпали ребята.

Из двери позади него появился Ходжес. Он откинул голову, словно собираясь пройти мимо.

— Я решил, Сэвилл, пока не доводить ваше поведение до сведения мистера Уокера. Поскольку оно теперь известно мистеру Гэннену и поскольку, как вы, вероятно, знаете, мистер Гэннен является заместителем директора, я пока удовлетворюсь нынешним положением, а именно тем, что я и мистер Гэннен указали вам на дерзость вашего поведения. Если же что-либо подобное повторится, у меня не останется иного выхода, кроме как привести в исполнение мое первоначальное намерение. Вы поняли, Сэвилл?

— Да, — сказал он.

— Разрешаю вам вернуться к вашей парте и приготовить книги и тетради для урока, который, как я надеюсь, останется ничем не омраченным.

— Да, — сказал он.

Ходжес пошел дальше, и его захлестнул поток фигур, выливавшийся из дверей по обе стороны коридора.

Он вернулся в класс и откинул крышку своей парты.

— Что он тебе сказал? — спросил Стивенс.

— Так, ничего, — ответил Колин.

— Погляди-ка. Твою школу обокрали, — сказал отец. Он сложил газету и провел пальцем по строчкам. — Унесли имущества на двести сорок фунтов. — Он погрузился в заметку. — Проникли в здание через разбитое боковое окно. Кто-то из местных, так они считают.

— Куда только теперь не вламываются, — сказала мать. — Даже не думают, много ли можно там найти. В больницы, в церкви, что ни день, то кража со взломом.

— А вот банки что-то мало трогают, — сказал отец.

— Еще бы. Не беспокойся, там-то они меры принимают.

— Можно, я пойду погуляю? — сказал Колин.

— А по дому ты все сделал? — сказал отец.

— По-моему, все, — сказала мать.

— Ну, а уроки?

— Я их завтра после обеда сделаю.

— У тебя завтра воскресная школа, — сказал отец.

— Ну, пусть погуляет, — сказала мать.

Она выглядела измученной и поблекшей. После рождения Ричарда ее лицо так и осталось землисто-бледным. Когда они ходили за покупками, она говорила: «Возьми корзинку, Колин. Я теперь ничего тяжелого поднимать не могу». В дни стирки она дожидалась его возвращения из школы, и весь вечер он помогал ей на кухне: наливал воду в лохань, мешал толстой палкой белье, вытаскивал лохань наружу и сливал воду в водосток. Иногда она оставляла стирку и сидела у огня совсем белая или, сутулясь над раковиной, пыталась стирать руками в холодной воде.

— А у тебя для него больше никакого дела нет? — сказал отец.

— На сегодня он уже наработался, — сказала мать.

Колин вышел на заднее крыльцо. Стивен с двумя-тремя другими малышами играл на пустыре.

— Смотри, к обеду не опоздай, — сказала мать.