— Мне кажется, решать должна Элизабет.

— Лиз? — Его голос стал хриплым, лицо налилось кровью, пальцы судорожно переплелись; он словно подчинялся воздействию другого места, другого человека, заставлявшего его продолжать. — У Элизабет есть обязанности. И она бежала от них. У нее есть свои трудности. Как и у меня. А вы мешаете нам найти какое-то решение, — добавил он.

— Она может видеться с вами, если хочет, — сказал он. — А вы — с ней. Я этому не мешаю.

— Нет, мешаете. Вы отвлекаете ее. — Но это было явно не то слово, которое он искал. — Вы препятствуете нашему сближению и не даете разрешить проблему нашего брака, которая никак вас не касается.

— Теперь касается, — сказал он. — Я тоже в нее включен. — Он чуть было не заподозрил, что этого человека подослала Элизабет, что она снова пытается принудить его к «выбору», но тут же отмахнулся от этой мысли.

— Я хочу, чтобы вы оставили мою жену в покое. Я хочу, чтобы вы оставили ее в покое, — говорил Уолтон почти нараспев. Его маленькое личико совсем побагровело, глаза выпучились, зубы оскалились. Он рывком вскочил с кресла, точно полностью утратил власть над собой и не замечал того, что говорит. — Я хочу, чтобы вы оставили мою жену в покое.

По тишине за стеной он понял, что крики Уолтона донеслись до кухни.

— Я не хочу никаких обещаний. Я не хочу никаких условий. Я приказываю вам оставить мою жену в покое, Она — моя жена. Я женился на ней. Мы имеем право решать этот вопрос между собой.

— Но она оставила вас больше года назад, — сказал он.

— Мне все равно, когда она меня оставила. Она вернется. В конце концов она поймет, что это единственный выход. А до тех пор… — Он сжал кулак и взмахнул им у самого его лица. — Если вы попробуете хотя бы увидеться с ней, я вас убью.

— Ну, положим, меня-то не убьете, — сказал он невпопад. Его разбирал смех. Он тоже встал, чтобы припугнуть этого человечка.

— Мне все равно, что я сделаю и какое наказание понесу. Она увидит, как я ее люблю. Она увидит, как много она для меня значит, — сказал он и повернулся к двери.

Колин сделал шаг, словно собираясь открыть ее перед ним, но Уолтон вздрогнул, поспешно повернул ручку, выскочил в коридор и дернул дверь на улицу.

— Я вам все объяснил. Я вас предупредил. Больше я ничего сделать не могу.

Он распахнул дверь. Когда Колин вышел на крыльцо, напротив двери Ригена он увидел автомобиль. Вспыхнули фары, заработал мотор. Машина пронеслась мимо, лицо за стеклом повернулось. Красные огоньки исчезли по направлению к станции.

— Кто это? — спросила мать, когда он вошел в кухню. И она, и Ричард стояли возле двери.

— Его фамилия Уолтон.

— Да, — сказала она. — Это я поняла.

— Он просто хотел, чтобы я кое-что сделал.

— Он говорил про свою жену. — Мать смотрела на него с гневным удивлением.

— Да, — сказал он.

— Ты что, встречался с его женой?

— Да, — сказал он и добавил: — Они разводятся.

— Разводятся или развелись?

— Разводятся. Но они живут отдельно, — добавил он, — больше года.

Никогда еще он не видел мать в таком волнении.

Она несколько секунд смотрела на него, не отводя глаз. Ричард сел и уткнулся в книгу.

— Вот, значит, — сказала она, — каким способом ты отплачиваешь.

— Почему отплачиваю? — сказал он. — Я с ней познакомился совершенно случайно.

— Ну да, конечно, — сказала она и добавила: — Ничего другого ты придумать и не можешь, миленький.

Она присела к столу, изможденная, худая. Столько жизненной силы, которая могла бы поддержать ее теперь, было отнято у нее, вырвано с каждым из сыновей, вырвано вечными стараниями свести концы с концами. Он даже увидел кухню так, как мог бы увидеть ее Уолтон, загляни он в дверь: пятна на стенах, голый пол. Правда, мебель была новой, но безнадежно дешевой. Кухня была точно пещера, внутри которой они жили, — пробуравленная, выдолбленная, изъеденная нещадным пользованием.

Хрупкое лицо брата было повернуто к нему, живые внимательные глаза еще хранили недоуменный испуг, вызванный воплями Уолтона, щеки покраснели.

— Это дурно, — сказала мать. — Дурно отнимать у человека жену.

— Я ее не отнимал, — сказал он. — Она не собирается к нему возвращаться.

— Да?

Казалось, мать обрубила последние связывавшие их узы, еще теплившийся огонек привязанности угас. Она увидела в нем ожесточенность и безжалостность — тогда со Стивеном, теперь и в том споре о его работе. Торжество, которого они ждали от его жизни, так и не наступило.

— Это дурно, — говорила она, — это дурно. — Почти так же, как сам Уолтон повторял нараспев: «Я хочу, чтобы вы оставили мою жену в покое». Она ухватилась за стол, как когда-то в беде, болезни или в споре с отцом могла бы ухватиться за него. — Это дурно, — сказала она еще раз, уже беспощадно, не в силах справиться ни со своим раздражением, ни с самой собой.

— Ничего дурного в этом нет. Почему людей должно вечно связывать то, что они сделали в прошлом? Особенно если они сами с этим покончили.

— Но он же не покончил, — сказала она. — А он ее муж.

— Какое значение имеет брак, если для нее он больше не существует?

— А, Колин, — сказала она, — ты не понимаешь, что такое брак.

— Не понимаю?

— Ты представления не имеешь. — Какой-то части ее жизни был нанесен непоправимый ущерб: этот человек зажег у них в доме пожар, которого ни она, ни он погасить не могли. — Ты представления не имеешь, что означает брак, и если кто-то в нем спотыкается, ни один человек, ни один порядочный человек никогда этим не воспользуется.

— Я привезу ее, — сказал он, — и ты увидишь, что все совсем не так.

— Чтоб ноги ее здесь не было, — сказала мать с такой горячностью, с таким негодованием, словно Элизабет вошла на кухню вместе с ним. Она быстро повернулась к очагу и начала энергично мешать в нем, сутуло нагибаясь к самому огню. Потом насыпала еще угля и загасила пламя.

Густой дым повалил в трубу.

Колин словно выдержал свой последний бой в этом доме: он почувствовал, как все это отдаляется от него — младший брат, сидящий за столом, мать, которая выпрямилась, отвернулась, пошла с ведром во двор.

— Я принесу, мама, — сказал Ричард.

Он подумал, что мог бы сейчас уйти отсюда, уйти навсегда, но продолжал стоять и смотреть на клубящийся в очаге дым.

Во дворе брат шуршал углем. Мать вернулась на кухню.

— Надеюсь, что ты с ней порвешь, — сказала она.

— Нет, — сказал он. — С какой стати.

Некоторое время мать молчала.

— А что ты будешь делать, — сказала она наконец, — когда он снова явится? По всей улице было слышно, как он кричал. Что подумает Ричард? Как это на него повлияет?

— Да никак, — сказал он. — Почему, собственно?

— Он же тебя примером считает, — сказала она. — И Стив тоже.

— И Стив?

— По-моему, да, как бы дурно ты с ним ни обходился.

И по странному совпадению, словно в доказательство ее слов, со двора донеслось веселое посвистывание, а затем Стив окликнул младшего брата, который поднялся на крыльцо с углем:

— Как делишки, Дик?

Потом, стоя на пороге освещенной кухни, он бодро обвел их взглядом и добавил все еще весело:

— Здравствуй, мама. Что у вас тут такое?

Когда он рассказал Элизабет о приходе ее мужа, она обеспокоилась, но, пришло ему в голову, главным образом из-за того, как отнесся к случившемуся он.

— Неужели тебя это нисколько не тревожит? — сказала она, а потом добавила: — И что подумала твоя мать!

Он засмеялся.

— Почему тебя вдруг стала заботить моя мать? — сказал он. — Мне казалось, что уж это тебя никак не беспокоит.

— Не знаю, — сказала она. — Она, по-видимому, незаурядная женщина. Не могу себе представить, как она выдерживает такую жизнь, как она ее выдерживала. Грустно, что теперь уж мне нельзя с ней познакомиться.

— Отчего же? Поедем, раз так. Не стоит принимать ее запрет столь буквально.

— Нет, — сказала она. — Я не хочу насильно ей этого навязывать.