Как-то в один прекрасный день Олег привёл в домой женщину лет на десять моложе себя. Приятельницу Олега звали Галиной. Она обладала яркой внешностью и низким голосом. Молодая женщина вошла в дом уверенно, любезно улыбаясь и всё оценивающе разглядывая.

Через месяц Галина переехала к ним в дом на правах хозяйки, а ещё, спустя какое-то время, прибрала к своим рукам всё их хозяйство. Тома не возражала, ей было в сущности всё равно, лишь бы её сын был счастлив. Но тогда она ещё не знала, что те события были только прелюдией к её роковым переменам в жизни.

Галина оказалась женщиной властной и нетерпеливой. Её раздражало присутствие немолодого человека в ЕЁ доме. Ей всё «дурно» пахло, и она без конца устраивала сквозняки, от чего Тома стала часто простывать и ощущать боли в спине. До её жалоб никому не было дела. Сноха только закатывала глаза к небу, как бы желая этим сказать: «ну вот, опять началось…». Олег целыми днями работал, а вечерами уединялся с любимой женщиной в спальне.

Томочка старалась лишний раз не напоминать молодожёнам о себе, чувствуя, что это вносит беспокойство в их отношения. Она понимала, что жена сына далеко не подарок, но уже только за то, что Олег перестал вести жизнь алкоголика, она ей была безмерно благодарна.

Томочка не раз задавалась вопросом, особенно в те минуты, когда чувствовала себя чужой в кругу своей семьи: «Что я могу сделать в этой ситуации»?

«Ничего, - подсказывала ей интуиция, - принимай и не ропщи. В противном случае своими претензиями к снохе, ты только посеешь в семье раздор и отчуждение».

И Томочка не могла с этим не согласиться. Она чувствовала, что её жалобы Олегу на его жену, только ещё больше отдалят её от сына. Настроение у Томы стало хронически подавленным. А когда её сноха «понесла», то в доме стало «душно» даже Тамаре.

Галина не выдерживала натиск повышенных гормонов, связанных с беременностью, и она по любому поводу выплёскивала свои эмоции на безмолвную свекровь. Вспышки её истерик учащались и становились всё более затяжными. Томочка всё понимала и в душе даже сочувствовала Галине, но её жалость только ещё сильней заводила сноху. И та бесновалась, отрываясь всё чаще на затюканной ею свекровь.

Тома стала в собственном доме неугодной служанкой, которой понукала молодая хозяйка, и непрестанно выражала ей своё недовольство.

Галина уже не стеснялась в выражениях, к чему Томочка никак привыкнуть не могла. Брань снохи сильно резала ей слух, и она своё спасение находила у реки или в парке. К подругам разделять свои проблемы Тома принципиально не ходила. В глубине души она понимала, что это не придаст ей ни сил, ни покоя, а только раздует в ней огонь ненависти к жене сына. Томочка не жаловалась ещё и по той причине, что сама не раз обрывала своих подруг: «Жизнь слишком скоротечна, чтобы растрачивать её на смакование обид». - Часто напоминала она им, когда кто-нибудь из приятельниц пытался вылить «ушат грязи» на головы своих подруг. Да и стыдно ей было признаться, что она, как педагог со стажем, не могла найти общего языка с любимой женщиной своего сына.

Тома могла часами в жару и в холод слоняться по улицам до прихода с работы Олега. А он, как будто, и не замечал натянутой обстановки в доме. Олег всегда был нежен с молодой женой и непривычно скованно держался со своей матерью. Он, конечно, понимал, что матери нелегко приходится в обществе его Галины, но старался не вникать в их отношения, и даже порой сам цеплялся к ней, будучи накручен своей женой.

Томочка чувствовала себя лишней и рада была бы переехать на съёмную квартиру, но из-за не хватки средств – это было невозможно. Магазин своего покойного мужа она давно продала за долги сына, а её пенсии было недостаточно, чтобы самостоятельно снимать себе квартиру, оплачивать коммунальные услуги и ещё как-то на те деньги питаться. А на помощь сына Тамаре рассчитывать не приходилось - финансами у них в семье заведовала Галина.

Как-то Томочка всё же обмолвилась Олегу, что было бы разумней им разъехаться. И это вполне возможно, если бы он взял часть расходов на себя. На что ей сын ответил, что он над этим подумает. А на следующий день, когда он ушёл на работу, Галина закатила Тамаре целую взбучку, которая перешла в грандиозный скандал и воплями Галины:

- Что тебе всё неймётся?! – кричала она, с перекошенным от ярости лицом, - Сидела бы себе и радовалась, что скоро внук народиться, будет мне помогать нянчиться с ним, так нет! Она всё ходит, всё что-то выдумывает, идиотка какая-то. Когда покой от тебя будет в доме?! Поскорей бы ты уже сдохла, старая ведьма…

Этого кошмара Тома уже вынести не могла. Вся в слезах она выскочила под отборный мат снохи на улицу и, не замечая ни машин, ни прохожих, кинулась в сторону парка.

«Куда идти, куда податься?» - метался её ум, не находя  ответа. Но одно она знала точно, что такая ей жизнь не нужна!

«Господи, а ведь Алле Леонтьевне было тоже невыносимо тяжело со своими родными детьми, – неожиданно вдруг вспомнила она Сашину маму. - Бедная, бедная женщина… И что я ей тогда не предложила остаться у себя? Нет же, опять условности! Своя кровь, не своя, какая разница! Миски супа для дворовой собаки мне не жалко, а нуждающемуся человеку руку помощи протянуть – благородства не хватило! А ведь мы с ней так хорошо ладили… - Тома тяжко вздохнула, а её прыткий ум сразу начал искать оправдание: - Хотя, если бы я предложила Алле Леонтьевне у себя остаться, то тогда с Александром было бы невозможно расстаться…»

- Эх! – застонала она, вспомнив, что мать Саши, после того, как она её отправила к дочери в Беларусь, через несколько месяцев скончалась.

Санёк тогда зашёл к Томе поделиться своим горем, и они весь вечер просидели на веранде, оплакивая милую старушку. А уходя, он поблагодарил Тому за искреннюю заботу о его матери, крепко прижав её к своей груди.

Томочка судорожно вздыхала, вспоминая прошлое, и лила слёзы размышляя о своём прискорбном настоящем.

Она уже не первый час бродила по аллеям парка, когда почувствовала острую боль в колене. Она присела на скамейку, и опять заплакала. На этот раз ей было уже не разобрать от чего у неё льются слёзы: то ли от боли в ноге, то ли от обиды в сердце?

На какое-то время Тамара Геннадьевна успокаивалась, но вспомнив, что ей всё равно нужно будет рано или поздно возвращаться в ненавистный ей дом, который стал таковым с момента правления в нём Галины, она непроизвольно опять начинала выть, как белуга.

- Эх… - выдавила она из себя, и от безысходности опять залилась слезами.

В этот момент на тропинке парка появилось двое мужчин, они шли размеренным шагом, беседуя о чём-то своём. На вид они были одного возраста с Томочкой. Один из них был крупного телосложения, а другой поджарый, он нёс под мышкой шахматную доску.

Мужчины шли по аллее парка и мирно о чём-то разговаривали. А когда они поравнялись с той скамейкой, на которой сидела заплаканная женщина, они, как по команде, смолкли и, затаив дыхание, прошли мимо неё. Но, не пройдя и нескольких метров, мужчины остановились и о чём-то между собой тихо пошептались, поглядывая в сторону безутешно страдающей Томочки. Их переговоры закончились тем, что они нерешительно подошли к женщине и присели рядом с ней на скамейку.

Тамара спешно протёрла лицо, но слёзы в ту же секунду опять хлынули у неё из глаз.

- Вам плохо? – поинтересовался мужчина крупного телосложения.

На его трогательном лице от волнения выступила испарина, а вопрос прозвучал несколько наивно, от чего у Тамары невольно губы искривились в жалкой улыбке, и она сквозь слёзы произнесла:

- Нет, это у меня от радости…

Но после этих слов, она вдруг прикрыла лицо руками и зарыдала в голос, раскачиваясь из стороны в сторону.

Мужчина с трогательным лицом, не раздумывая, обнял Томочку, нежно прижав её к своей широкой груди.

- Чи… всё пройдёт, вот увидите, - шёпотом заговорил здоровяк, поглаживая её по спине, как ребёнка.

Мужчина, тот, что был с шахматами, тоже проявил своё участие к незнакомке. Он протянул ей свой носовой платок.