— Они этого не допустят, — сказал Эдуард. — Мой дядя Хертфорд, Кранмер... Лайл, Райотесли, Браун, Паже, Рассел — те, кого отец назначил управлять от моего имени. Он говорит, что они должны руководить мной, ибо я еще слишком мал, чтобы взять бразды правления в свои руки. И мне придется поступать так, как они мне скажут... я буду связан еще сильнее, чем сейчас.

— Ты всегда будешь моим любимым племянником, — заверил его Томас. — А ты будешь всегда принимать меня и рассказывать, что тебя беспокоит, правда ведь?

— Всегда, дорогой дядя.

— И если тебе не будут давать денег, то ты всегда будешь запускать руку в кошелек дяди Томаса?

— Буду, дорогой дядя.

Это был опасный разговор, ибо обсуждать смерть короля считалось изменой. Но Томас не боялся. Он знал, что бояться ему нечего, — он мог доверять Эдуарду, ибо мальчик был ему предан. Но можно ли доверять Елизавете? Томас верил, что можно. Он прочитал в ее глазах, что единственный человек, который мог бы играть на ее слабостях, — это сэр Томас Сеймур.

— А вы, миледи? — спросил он. — Что будете делать вы? Вам, вне всякого сомнения, подыщут мужа. Что вы скажете на это?

Он крепче прижал ее к себе. Она прекрасно понимала, что этот якобы невинный флирт был на самом деле очень опасен, ибо слова, произносимые ими, имели скрытый смысл.

— Будьте спокойны, — ответила она, — когда дело дойдет до выбора моего мужа, решающее слово будет за мной.

Томас улыбнулся ей; его рука была так горяча, что, казалось, способна была прожечь ткань ее платья.

— Могу ли я... надеяться на это? — небрежно спросил он.

— Можете, милорд.

Неожиданно она вспомнила о том, что она — принцесса, и с надменным видом высвободилась из его объятий. Покидая Хэтфилд-Хаус, сэр Томас Сеймур был уверен, что его визит был не напрасен. Он не сомневался, что продвинулся вперед в своем ухаживании и еще на один шаг приблизился к трону.

Рождество пришло и ушло. Все, кроме самого короля, понимали, что он скоро умрет. Генрих же отказывался признавать этот печальный факт. Несмотря на болезнь, он требовал, чтобы Совет собирался каждый день и обсуждал государственные дела. Он почти не видел Катарину, да и не хотел видеть. После прижигания язв на ногах он не желал, чтобы женщины приближались к нему; он по-прежнему раздумывал, как бы ему избавиться от жены.

Наступил январь, холодный и унылый. Девятнадцатого числа поэт Сюррей взошел на эшафот на Тауэрском холме.

Молодой человек умер так же, как и жил, — беспечно и надменно, продемонстрировав искреннее презрение к смерти.

Придворные поежились, увидев, как его красивая голова скатилась в корзину. Что он сделал, чтобы его казнили, — разве только хвастался королевской кровью, которая текла в его жилах? Впрочем, подобное преступление стоило жизни не одному ему.

Таков был конец Сюррея; говорили, что его отец вскоре последует за ним.

Король узнал о свершившейся казни, лежа в постели.

— Пусть сгинут все изменники! — пробормотал он.

В эти дни болезни ему живо припомнились все те мужчины и женщины, которых он послал на эшафот. Но какое бы имя ни вспомнилось ему, он всегда знал, как успокоить свою совесть.

«Я должен думать о своем мальчике, — говорил он ей. — Вот почему умер Сюррей. Вот почему должен умереть и Норфолк. Он еще слишком мал, мой Эдуард, чтобы остаться без отца в окружении всех этих властолюбивых людей, которые считают, что их головы очень подходят для короны».

Сюррей казнен. А за ним будет казнен и гордый Норфолк.

Норфолк сидит в Тауэре, ожидая следствия.

Рядом с королем был Сеймур — он поднес кубок с вином к его губам. Временами руки Генриха так сильно дрожали от водянки, что он не мог удержать в них кубок.

— Добрый мой Томас! — прошептал король. Красивая голова придворного наклонилась к нему.

— Ваше величество, — сказал Сеймур, — леди Елизавета горюет оттого, что ей пришлось расстаться с братом. Я подумал, что вам будет приятно узнать, как сильно они любят друг друга.

— Если бы эта девчонка родилась мальчиком! — пробормотал Генрих.

— Да, ваше величество, это было бы замечательно. Но — увы! — она родилась девочкой, и что ее ждет в будущем? Неужели она, как и ее сестра Мария, останется старой девой?

Генрих хитро взглянул на адмирала. Он знал, какие мысли бродят в этой прекрасной голове.

— Это было бы очень грустно, ваше величество, — продолжал бравый адмирал. — Да, это было бы грустно, — согласился король.

— И все-таки, учитывая безнравственное поведение ее матери и тот факт, что ее брак с вашим величеством не был законным, поскольку она был обручена с Нортумберлендом, что же... что же будет с леди Елизаветой?

Король смягчился. Он любил смелых людей, ибо сам был таким.

Он улыбнулся.

— Еще вина, добрый мой Томас.

— Ваше величество может выдать ее за одного из своих придворных... если его положение и богатство будут соответствовать ее положению.

— Да, я могу. Но она еще совсем ребенок. А там, кто знает... кто знает, друг Томас.

И королевский друг Томас возликовал в душе.

Старый герцог Норфолкский лежал в своей камере, ожидая смерти. Сколько лет он ждал своего часа? Всю жизнь он ходил по острию ножа — был слишком близок к трону, чтобы уцелеть. Но он был мудрым человеком и всегда демонстрировал королю, что служит ему верой и правдой.

Но и мудрые люди не могут избежать предательства, которое очень часто приходит со стороны тех, кто им ближе и дороже всего.

Завтра он умрет.

А во дворце Уайтхолл лежит больной король. «Он ненамного переживет меня», — думал Норфолк.

Когда человек стоит на пороге смерти, он вспоминает свою жизнь. Он был выдающимся государственным мужем, этот герцог из самого благородного дома Англии; он внес свой вклад в укрепление могущества страны. Он был гордым человеком, и умереть вот так... как изменник, было для пего позором.

Гордый молодой Сюррей предал его — не участием в заговоре, а своим тщеславием и гордыней.

Мысли Норфолка унеслись в те годы, когда он женился на дочери Бэкингема — гордой тщеславной женщине. Он сам тогда был графом Сюрреем — титул герцога Норфолкского достался ему несколькими годами позже. Но вся эта история с Бесс Холланд началась тогда, когда он был еще графом Сюрреем.

«Бесси!» — подумал он, вспомнив, какой она была тогда — с рукавами дешевенького платьица, закатанными выше локтей и обнажавшими ее крепкие руки. «Грязнуля», — могли бы сказать некоторые, но она обладала тем необъяснимым очарованием, перед которым он — аристократ, кичившийся своим положением, — не смог устоять.

Он соблазнил ее в первую же их встречу, хотя убеждал себя, что это она соблазнила его. Но этим дело не кончилось. К таким женщинам, как Бесси, мужчины возвращаются снова и снова.

Естественно, что его жена пришла в ярость. Променять дочь благородного Бэкингема на прачку! Но у Бесси было кое-что более притягательное, чем благородное происхождение. С ней Норфолк забывал о том, что они принадлежат к разным слоям общества.

Да, это была настоящая любовь, и Норфолк не мог отказаться от Бесси, несмотря на то, что был первым после короля аристократом в королевстве и одним из самых способных государственных мужей. Его жена была мстительна по натуре и постоянно устраивала ему скандалы, так что он получил сполна, деля свою жизнь между нею и Бесси.

Его семейство... его проклятое семейство! Сколько хлопот оно ему доставило! Сначала Анна Болейн, которая была только наполовину Ховард, ибо отцом ей приходился низкородный Болейн, а потом еще и Екатерина Ховард. Обе эти королевы возвысили род Ховардов и умножили его богатства, но, когда их казнили, звезда Ховардов закатилась.

Он вспомнил — зная, что сам вскоре взойдет на эшафот, — как жестоко он ругал своих родственниц, погибших королев. Он обличал их пороки яростнее, чем многие другие. Он стоял на стороне короля и свято верил, что в его страданиях повинны обе эти женщины, хотя это и наносило удар по чести всей семьи.