— Это хорошие, умелые руки, не правда ли? Они умеют искусно накладывать повязку. Наверное, есть руки и покрасивее. Я часто замечала, как прекрасны руки миледи Саффолкской. Генрих почувствовал себя неловко.

— Неужели? Готов поклясться, что не замечал, какие у нее руки.

— Как же так? Вы меня удивляете. Мне кажется, наше величество очень часто беседовали с этой леди.

Генрих осуждающе улыбнулся, и Катарина вдруг обнаружила, что его смущение несколько развеселило ее.

— Помилуй бог, Кейт, — сказал король. — Я всегда стремлюсь помочь любому из моих подданных. Эта леди недавно овдовела и нуждается и утешении. Я хотел только одного — чтобы она была счастлива. Ей очень тоскливо без нашего друга Брэндона, в этом нет сомнений.

— Я заметила, что ваше величество очень добры к этой леди. Мне кажется, ваша доброта помогла ей забыть недавнюю потерю мужа.

— Тогда моя цель была достигнута, — заявил Генрих с привычным апломбом. Он ехидно улыбнулся королеве. — Поэтому мне не надо будет уделять слишком много времени этой даме в будущем. Так ты подумала?

Катарина ответила с достоинством, которое не ускользнуло от короля и в нынешнем его настроении даже ему понравилось.

— Только вы, ваше величество, имеете право решать, чему и кому посвящать свое время.

Генрих снисходительно хмыкнул.

— Я порадую мою королеву. Клянусь верой, я очень скучаю по ней и так беспокоился о ее здоровье, что решил положить конец ее меланхолии, сообщив ей об этом без промедления.

— Ваше величество, должно быть, сильно страдали. — Ох уж эти безрукие помощники! — проворчал король. — Когда мне перевязывает ногу кто-нибудь другой, а не ты, то повязки всегда или слишком тугие, или слишком слабые.

— Никто не может сделать перевязку лучше, сир, чем любящая жена.

Он кивнул, но лицо его опять стало жестким, и она вновь задрожала от страха. Сузив глаза, король спросил:

— А ты по-прежнему считаешь, что я должен разрешить моим подданным читать Библию в переводе?

Сердце Катарины учащенно забилось.

Лицо короля утратило снисходительное выражение — вместо него появилась так хорошо ей знакомая гримаса жестокости. Катарине очень хотелось жить, чтобы осуществить свои мечты, появившиеся у нее еще до того, как король сообщил о своем намерении сделать ее своей шестой женой.

Она сложила руки на груди и скромно опустила глаза.

— Милорд король, не женское это дело — обсуждать вопросы веры. Ее место —. лежать в прахе у ног мужа. Вверяю этот и другие вопросы мудрости вашего величества.

Но короля не так-то легко было обмануть. Он наблюдал за ней своим проницательным взглядом.

— Не так все просто, клянусь Девой Марией! Ты хочешь, чтобы не я поучал и направлял тебя, а ты меня.

— Нет, — возразила Катарина, — вы не так меня поняли. Я знаю, что порой вступала в дискуссии с вашим величеством, но только ради того, чтобы отвлечь ваши мысли от боли, которая, я хорошо знаю, сильно терзает ваше королевское тело.

Я возражала вам только ради развлечения, ибо, если бы я сразу же соглашалась с вами, то разговор закончился бы, не успев даже начаться, и ваше величество не получили бы от него никакого удовольствия. Моей единственной задачей было развлечь ваше величество, отвлечь ваше внимание в тех случаях, когда это было возможно, от терзающей вас боли и государственных забот. Только ради этого осмеливалась я высказывать идеи, которых вы не разделяете, — не для того, чтобы противоречить моему всемилостивейшему повелителю, а чтобы отвлечь.

Со страхом она бросила взгляд в его сторону. Он теребил бородку и улыбался. Ее ответ понравился ему.

И Катарина продолжала:

— По правде говоря, я втайне надеялась, что, беседуя с вашим величеством, признанным знатоком в вопросах веры, и сама стану знатоком.

Король смеялся.

— Даже так? — спросил он. — Тогда мы вновь стали неразлучными друзьями, дорогая моя.

Он сидел, улыбаясь ей, — она порадовала его. Он снова стал ее другом, но дружеская улыбка тут же уступила место похотливому взгляду распутника.

— Встань с постели и поцелуй меня, Кейт, — велел король.

Вставая, она подумала: «На какое-то время моя жизнь спасена. Опасность отступила... надолго ли? Все началось сначала — но каков будет конец?»

Король схватил ее и усадил себе на колени. Почувствовав прикосновение его губ, Катарина закрыла глаза. Губы Генриха были не жесткими, а жадными и ищущими.

«Такова, — мелькнуло в голове, — цена отсрочки». На следующее утро он послал за ней, чтобы она побыла с ним в саду, обнесенном стеной.

Королю стало гораздо лучше, и он мог ковылять, опираясь на палку.

Катарина пришла в сопровождении сестры и леди Джейн Грей, но он взмахом своей палки велел им удалиться.

— Доброе утро, Кейт. Посиди со мной. Утренний воздух бодрит. Ну-ну, садись поближе. Не строй из себя нетронутую девицу... мы же знаем, Кейт, что ты не девица, знаем, правда?

Он был в хорошем настроении.

— Боль немного утихла. Хорошая сиделка и хорошая любовница — что может быть лучше? Для короля этого достаточно, правда, Кейт? — Он ущипнул ее за щечку.

— Как утешительно видеть ваше величество в таком хорошем настроении.

— О, Кейт, боюсь, когда меня терзает боль, я похож на старого мрачного медведя. Что ты на это скажешь?

Он откинулся, чтобы видеть ее лицо, словно был уверен в ее согласии.

— Нет, — ответила она, — я не встречала более терпеливого мужчину.

— Эх, Кейт, для того, кто всегда был живым и неугомонным, неизменным победителем всех состязаний и турниров, очень тяжело стоять рядом и смотреть, как побеждают другие.

— Все хорошо помнят мастерство вашего величества и, осмелюсь утверждать, никогда не забудут.

— Не было человека, который победил бы меня на ристалище, — с грустью произнес Генрих. — Но ведь в других делах я не потерял своего мастерства, правда, моя милая?

— Не потеряли, ваше величество. Мне это хорошо известно.

— Да, тебе это хорошо известно, мой поросеночек. И это тебе нравится! Это хорошо, что Бог наградил меня верной и послушной женой. И я никогда не буду искать себе другую, Кейт, если она такой и останется.

— Ее желание, — сказала Кейт, — во всем радовать своего господина.

— Если бы она родила мне сына, мне бы не на что было жаловаться. — Король вздохнул.

— Все в руках Божьих, ваше величество.

Это была ошибка, ибо его глаза сразу же сузились. Но уберечься от таких ошибок невозможно. Нельзя избежать слов, вызывающих в его мозгу нежелательные ассоциации.

— Не могу понять, почему Бог не дает мне сына, — сказал король; в его голосе Катарина уловила нотки недовольства и поняла, что недоволен он ею, раз подчеркнул слово «мне». Бог не мог отказать в сыне ему, нет, это ей он не дает сына.

Но король был слишком доволен своей женой в то яркое утро, чтобы распространяться дальше на эту печальную тему; он найдет для этого более подходящее время.

— Мне нравится, когда ты называешь себя послушной женой, Кейт, — сказал он. — Не забывай об этом.

— Нет, ваше величество, — очень серьезно произнесла Кейт, — не забуду. Проживи я хоть до ста лет, и то не забуду.

— До ста! — громко воскликнул Генрих. — Тебе еще далеко до этого почтенного возраста, Кейт! И клянусь верой, сейчас ты выглядишь мо ложе, чем в тот день, когда я сделал тебя своей королевой.

Он повернулся к ней и поцеловал, потом нежно погладил ее горло и провел руками по ее груди и бедрам.

— Ваше... ваше величество так добры ко мне, — бормотала Катарина.

— В этом-то и была моя постоянная ошибка, Кейт.

— Ошибка? Я бы так не сказала. Это — доброта, особенно в таком великом человеке, как ваше августейшее величество.

Распутник тут же уступил место сентиментальному старику. Он снял руку с ее бедра и положил на ее руку.

— Ты говоришь истинную правду, Кейт. Однако именно моя доброта... моя мягкость была причиной того, что многие обманывали меня. Меня в моей жизни обманывали неоднократно. И как раз те самые люди, которые, заметь себе, должны были бы испытывать ко мне благодарность. Этот сад напоминает мне другой... в замке Хивер. Там тоже был розарий, обнесенный такой же стеной... красивое место.