Слушая монотонный голос Анны Эскью, читавшей вслух запрещенную книгу, Джейн понимала, что из всех людей, собравшихся здесь, только Анна не боится пытки и насильственной смерти.
Сестра королевы не находила себе места от беспокойства и почти не слушала чтение — ее тревожила судьба королевы.
Прошло почти два года с тех пор, как король велел нарисовать свой портрет в окружении детей, и с королевой Джейн Сеймур рядом с собой. Эдуард рассказал об этом Джейн и о том, как плохо ему было, когда он стоял рядом с отцом и все время оборачивался, чтобы проверить, не восстала ли и впрямь из могилы его мать.
Королева тяжело переживала это оскорбление, но не подавала виду. Джейн видела короля и королеву вместе, видела, как он клал свою ногу на колени королеве, видела, как его унизанная драгоценными камнями рука лежала на ее коленях; но она также видела и его недовольные взгляды и слышала в его голосе угрозу.
Что чувствует человек, который боится... боится, что однажды его отправят в Тауэр и он выйдет оттуда только для того, чтобы пройти к эшафоту?
Дядя Томас Сеймур вернулся ко двору. Джейн заметила, с каким равнодушием он смотрел на королеву, зато когда его взгляд падал на принцессу Елизавету, от равнодушия не оставалось и следа.
Мысли королевы были далеки от ее работы. Но думала она не об идеях, которые так горячо отстаивала Анна Эскью. Катарина разделяла ее убеждения, восхищалась ею и радовалась, что смогла взять под свою защиту. Томас вернулся, и она не могла думать ни о чем другом. Он вернулся уже давно, и ей казалось, что она не вынесет этой пытки — видеть его каждый день и не получать ничего, кроме равнодушных взглядов.
Но она понимала его — он вел себя очень умно. Она не хотела, чтобы он подвергал свою жизнь опасности.
Король, по всей видимости, перестал его ревновать, ибо сделал его лордом-верховным адмиралом и придворным в своих личных покоях. Временами он бывал столь сердечен к своему зятю и смотрел на него с таким лукавым выражением, что Катарина начинала бояться, уж не собирается ли он обвинить Томаса в том, что тот зарился на его королеву. В течение всех этих месяцев Генрих то изливал ей свою любовь, уверяя, что она дорога ему, его заботливая сиделка, то почти сразу же после этого начинал упрекать ее в том, что она не беременна.
Прошло почти три года после свадьбы, а она ни разу не была в тягости. Более того, вспомнили, что у нее было два мужа, и ни одному из них она не родила ребенка. Три года непрерывных тревог — три года королевской ласки и королевского гнева, которые она должна была переносить с терпеливой покорностью. Эти три года показались ей тридцатью!
Неожиданно Катарина почувствовала себя усталой и решила пойти в спальню отдохнуть. Она поднялась и сказала, что уходит.
— Джейн, — позвала она девочку, — пойдем со мной, ты поможешь мне.
Все дамы тоже поднялись со своих мест и, когда королева в сопровождении девятилетней Джейн удалилась, разошлись по своим комнатам.
Анна Эскью то торжествовала, то смирялась перед лицом обстоятельств. У нее было много друзей при дворе — ее мягкий характер, ненависть к болтовне, доброта и чистота помыслов заставляли людей смотреть на нее как на святую. Другие считали ее круглой дурой за то, что она ушла от богатого мужа, при дворе пропагандировала новую веру, чем возбудила ненависть таких влиятельных людей, как Гардинер и его друг Райотесли, ставший канцлером.
Несколько дней назад Анна получила предупреждение. Под валиком дивана в своей комнате она нашла записку: «Будь осторожна. Они хотят погубить королеву, но нанесут ей удар через тебя».
И вот опять там же лежала записка: «Покинь двор — тебе угрожает опасность».
Но Анна не хотела уходить. Она верила, что проповедовать новую веру — ее призвание. С тех пор как она появилась при дворе, многие дамы стали читать дорогие ей книги; многие обратились в протестантскую веру и другие последуют их примеру. Анна понимала, что она подвергает опасности не только себя, но и других. Но она считала, что бояться надо только измены истине, а все другое — пустяки.
Религия, которая господствовала в стране по указу короля, отличалась от старой римско-католической только тем, что раньше во главе церкви стоял римский папа, а теперь — король. Анна же мечтала о полном разрыве со старой верой, она считала новую, более простую религию единственно правильной. Она хотела, чтобы все могли читать Библию, а простые люди, не знавшие латыни, могли читать ее только в английском переводе. Ее мечтой было распространить этот перевод по всей стране.
Она была фанатиком новой веры; она была уверена в своей правоте и считала, что, как бы сильно ни пострадали те, кто с ней связан, они должны быть счастливы, ибо, умерев за веру, немедленно попадут в рай.
Новую веру исповедовала и принцесса Елизавета, хотя эта религия интересовала ее скорее с интеллектуальной точки зрения, чем с эмоциональной. Для Елизаветы религия, по мнению Анны, всегда будет только средством, а не целью. Принцесса мечтает о власти и никогда не забудет того времени, когда она была бедной, униженной дочерью великого короля, который, когда на него находила такая прихоть, называл ее ублюдком. Поэтому Елизавета предпочитает новую веру старой, но она никогда не будет ее фанатичной сторонницей. Она всегда будет держать парус по ветру.
А королева? Королева — добрая и честная женщина, но сможет ли она принять мученический венец? Время покажет. Анна молилась за королеву, но не за то, чтобы участь мученицы ее миновала, а за то, чтобы в нужный момент ей не изменило мужество.
Она вошла в свою комнату и сразу же заметила, что в ее отсутствие здесь кто-то побывал.
Прошло несколько секунд, прежде чем она поняла, что изменилось в комнате, а еще через несколько мгновений заметила, что в тени занавесей стоят стражники.
Один из них подошел к ней, а два других встали по бокам.
— Анна Эскью, — произнес подошедший, держа в руках свиток, — мне велено арестовать вас по обвинению в ереси. Советую без промедления следовать за нами и не оказывать сопротивления.
Тут только она заметила, что они нашли тайник, в котором она хранила книги и свои записи, но вместо страха ее охватило радостное возбуждение. Она долго ждала этого момента и наконец дождалась.
Ее отвезли в Тауэр на лодке.
Спокойно, не произнося ни слова, она следила за игрой солнечных бликов на воде. Она смотрела на большие дома, окруженные садами, сбегавшими прямо к реке, и думала, довольно равнодушно, увидит ли она их снова.
Вот уже показался большой серый бастион Тауэра, могучий и неприступный.
Когда они подъезжали к воротам Предателей, ее глаза сияли. Она вспомнила, что через эти ворота проходили мученики — Фишер и Мор.
Ей помогли выйти из лодки — она ступила на скользкий берег и последовала за тюремщиком, который отвел ее в холодную башню, где они поднялись по лестнице и прошли по темным переходам, пропахшим кровью, потом и речной сыростью.
Тюремщик зазвенел ключами. Для многих этот звук, вероятно, свидетельствовал о приближении судного дня, но для Анны Эскью это был звон ключей, которые откроют перед ней врата рая.
Элегантный и остроумный граф Сюррей развалился на сиденье у окна своих покоев во дворце Хэмптон-Корт. В тот день дерзкие и безрассудные мысли, ставшие уже привычными, не давали покоя. Ему уже тридцать один год, он поэт, и к тому же член самой большой и самой благородной семьи в королевстве. Временами его желание власти становилось таким сильным, что он готов был на любой безрассудный поступок, только бы добиться ее.
Смерть! Он часто думал о пей, очень часто. Всю его жизнь она была так близка от него, что он давно свыкся с нею. В его семье многие умерли насильственной смертью в тот момент, когда они ее не ждали. И никто не знал, кто станет новой жертвой. Его семья, по мнению короля, была повинна в самом ужасном преступлении — в обладании правом на трон. В жилах Ховардов из Норфолка, по мнению многих, текло больше королевской крови, чем у Тюдоров. Король никогда не забывал об этом и всегда внимательно наблюдал за ними, пытаясь уловить признаки того, что Ховарды собираются заявить о своих правах.
