Мы закрепляли эту накидку, когда налетел ветер. Буря оказалась не такой сильной, как предрекали местные, однако вахтенным работы хватало: отвязать от кормы канат, удерживавший «Арго», подтянуть галеру на глубоководье с помощью веревки главного якоря, бросить в воду штормовой якорь, чтобы становившиеся все выше волны не снесли корабль к берегу. К тому времени дождь превратился в настоящий ливень, первые вспышки молний высветили черные фигуры «береговых» аргонавтов, которые отчаянно пытались найти укрытие от разбушевавшейся стихии. В конце концов они залезли под перевернутые лодки, а вот вахтенным пришлось мокнуть и дальше.

— Ага, а говорят, что ирландцам везет! — пробормотал вахтенный рядом со мной, когда мы пытались оттянуть галеру чуть подальше. Это был Кормак; внезапно я сообразил, что волей случая вся ночная вахта «Арго» на сей раз состоит из ирландцев. С того дня носовая часть палубы, где трое вахтенных в ненастную ночь расположились на ночлег, получила прозвище «Ирландское посольство».

Гроза предвещала перемену погоды. Следующие три дня мы плыли на восток под дождем, который практически не прекращался. За древним и по-прежнему прекрасным портом Амасра, где мы провели ночь в овальной старой гавани, характер побережья стал меняться. Обрывистые холмы подступили к самому морю, местность сделалась более дикой и пустынной. Мы шли мимо глубоких распадков, где укрывались чайки, похожие на клочья белой пены на поверхности воды. Вершины и склоны холмов поросли каштанами и лещиной, с которой собирали орехи местные фермеры. Иногда нам попадались крохотные бухточки с единственной тропкой, ведущей куда-то вверх. Часто за такой бухточкой скрывался крохотный луг, на краю которого виднелся деревянный дом с одним или двумя сараями и десятком грядок. На лугах, бывало, паслись коровы и лошади; с моря и животные, и постройки выглядели детскими игрушками, которые вынули из коробки и рассыпали по ковру.

Двадцать шестого июня мы достигли самого неприятного на вид участка побережья: утесы, скалы, снова утесы и снова скалы — и так без конца. Погода испортилась окончательно; солнце пряталось за тучами столь плотными, что в 9 утра показалось, будто уже наступили сумерки. В белесом мареве горы по правому борту едва угадывались. С прибрежных утесов срывались ленты тумана, между скалами висели низкие облака. Предыдущие сутки ветер целый день дул с севера, где-то в море наверняка собирался шторм, волны тяжело накатывались на берег и разбивались о скалы, разбрызгивая пену. Снова пошел дождь. Гребцы на веслах, несмотря на погоду, сидели по пояс обнаженными, и торсы их блестели в призрачном свете. Дождь сделался настойчивее, забарабанил по палубе, и побережье скрылось в серой пелене. Руки гребцов словно побелели, ладони стали скользкими, а мозоли приобрели оттенок омертвевшей плоти…

На борту, по всем признакам, должно было властвовать уныние, но, как ни удивительно, команда радовалась: ливень нарушил рутину, а значит, позволил отвлечься от монотонной гребли. Люди запели, одна песня сменялась другой; в основном, песенки были фривольного содержания, но вспоминали и другие — детские, баллады, застольные. Тим Редмен вскочил и запрыгал по палубе, изображая танцовщицу кабаре. К нему присоединился Адам, коллега доктора Ника, примкнувший к нам у Зонгулдака, а затем и Марк, ради такого случая извлекший из своего рюкзака турецкую феску. Словом, люди пели, смеялись — и продолжали грести. Между тем ветер посвежел и стал смещаться к востоку. «Арго» полз со скоростью не более узла, и вдруг я различил впереди камни, прямо на которые двигалась галера. Перспектива была весьма неприятной: под нами слишком глубоко, чтобы встать на якорь, а крохотную бухточку, обозначенную на турецких картах, поди еще разгляди за пеленой дождя. «Арго» все ближе подходил к берегу, а я все сильнее нервничал. Мы очутились в опасной близости от скал; гребцы притихли, словно наконец-то осознали, что с небес изрядно льет.

Наконец я заметил белую метку на скале; когда мы подошли ближе, выяснилось, что это маленькая каменная колонна на скалистом уступе, а под ним — узкий проход в скалах. Пожалуй, без этой колонны пройти мимо входа в укромную бухту было бы проще простого. Сама бухта представляла собой, если можно так выразиться, геологическую причуду: в незапамятные времена море ухитрилось проделать в скальной стене отверстие глубиной каких-нибудь 30 ярдов. Прорвавшись через это отверстие, морская вода затопила небольшую долинку за скалами, и так возникла эта уединенная заводь, лишенная контакта с морем, если не считать узкого прохода.

— Осторожно! Посреди прохода камень! — внезапно крикнул Зийя.

На наших глазах громадная волна ворвалась в проход и рассыпалась валом пенных брызг. Теперь и остальные увидели то, что первым заметил Зийя: волны разбивались о стенки прохода и вновь встречались в середине прохода, где вода кипела и бурлила, словно там торчал камень. Я развернул «Арго» под прямым углом к проходу и направил галеру вперед. Корабль взмыл на гребне волны, рванулся, клюнул носом, был подхвачен следующей волной… Гребцы не бросали весел, так что галера достаточно уверенно держалась на курсе. Вереница высоких волн пронесла нас сквозь проход — нарисованные глаза «Арго» твердо смотрели вперед, — и вдруг мы очутились в гавани, которая, казалось, принадлежала какому-то иному миру.

Преодолев расстояние в 50 футов, «Арго» словно перенесся из творившегося снаружи скал безумия в край безмятежности и неги. О буре за скалами напоминало лишь кольцо пены у горловины прохода, а в бухте вода была столь спокойна, как если бы галера неожиданно оказалась на некоей стеклянной поверхности. Вокруг, куда ни посмотри, высились утесы, полностью закрывавшие бухту от буйства стихии: за скалами ярилось Черное море, над вершинами утесов северный ветер гнал серую пелену дождя, но внизу только легкий ветерок шевелил листву. На одном берегу бухты приютилась деревенька — три или четыре домика, на другом стоял единственный одноэтажный дом; при нем имелся навес для лодки и аккуратный причал между двух подводных камней. Должно быть, хозяин этого дома заметил «Арго», едва тот выскочил из прохода, потому что он как раз садился в маленькую лодку, чтобы выйти нам навстречу.

Галера скользнула в его закуток гавани, мы бросили якорь, и незнакомец радушно нас приветствовал, принял причальный конец и обмотал веревку вокруг валуна на берегу. Он уверил нас, что в этой бухте «Арго» ничто не угрожает. Даже зимой, когда на море бушуют штормы, волнение сюда не проникает. Мол, он прожил тут двадцать пять лет и еще ни разу не был вынужден мириться с непогодой. Снаружи может твориться все что угодно, а здесь и листик не шелохнется. Летом же, по капризу природы, тут не бывает комаров. Когда на море спокойно, продолжал этот человек, он ловит рыбу снаружи скал, а в остальное время возится в своем садике, выращивает овощи на террасе над домом и ухаживает за вишневыми деревьями. Дороги к дому нет, лишь тропинка, клейкая от глины; но если подняться наверх, там есть дорога, и до города на автобусе всего 5 миль. По этому описанию жизнь в этой бухточке, как и она сама, выглядела вполне идиллической.

Греки называли эту часть побережья Пафлагонией, местные жители пользовались у них репутацией суровых воинов, которые не терпят чужаков и всегда готовы сбросить тех в море. Даже сегодня здешние края остаются самым труднодоступным регионом черноморского побережья Турции. Высокие горы, подходящие к самому берегу, и изрезанный рельеф местности изолируют эту область от остальной Турции. Дорогу вдоль побережья пока не достроили, так что маленькие прибрежные городки существуют фактически сами по себе. Их жители разводят сады, копаются в огородах и ловят рыбу. Город Сиде, ближайший к бухте Гидерос, — место весьма печальное и производит тягостное впечатление. Молодежь уезжает искать работу в Анкаре, Стамбуле или за границей, поэтому в основном в городе живут старики, которым их дети, устроившиеся там, где веселее и доходнее, присылают деньги на пропитание и одежду. Тем не менее, несмотря на очевидную бедность региона, мэрия Сиде не собиралась отпускать новых аргонавтов без торжественного приема. Мэр прислал за нами автобус, и нам пришлось подниматься в гору по крутой и скользкой тропинке; автобус доставил нас в городок, где усталых путников ждали банкет, баня-хаммам и ночлег в постелях.