Западная церковь сразу и решительнейшим образом отвергла арианство. Для нее были неприемлемы идеи неполной божественности Христа. Во-первых, сам этот тезис в какой-то мере стирал грань между небесным и земным, мирским и божественным. Во-вторых, он снижал авторитет церкви. Представления о неполной божественности Христа, естественно, ослабляли веру в особую божественность происхождения христовой церкви, а соответственно, в авторитет ее установлений и требований. «Связанное с римской традицией, отличавшееся рационализмом и практицизмом западное христианство меньше тяготело к теологическому теоретизированию»[38].
Для западного христианства стала особенно характерной четко выраженная христологичность, иерархичность восприятия: бог-отец — Христос — церковь христова. Таким образом, церковь становится единственным божественным установлением и институтом. Римская церковь не только в полной мере использовала идею наибольшей близости апостола Петра к Христу для обоснования своего первенствующего положения во вселенской церкви: от Петра, создателя церкви («Ты еси Петр и на сем камне созижду церковь мою» (Матф. XVI, 18), наследники его власти — римские епископы — как бы приобретали особое право интерпретации его заветов и установлений. Отсюда вытекала особая авторитетность римской церкви, пап, как стали именоваться римские епископы в V веке, в вопросах вероучения, догмы — начало теократических претензий папства на непогрешимость суждений, идея превосходства духовной власти над светской.
Ослабление государственной власти и ее авторитета на Западе создавало благоприятную основу для таких претензий. Выражая эти идеи в конце IV века, Амвросий Медиоланский прокламировал не только полную независимость церкви от государственной власти, но и идею подчинения ее церкви: «Император находится не над церковью, а внутри ее». Амвросий выступал за подчинение государства церкви и наделение епископов светской властью, что частично и осуществилось с упадком государственности на Западе. Идеи и установки западного христианства и церкви были сформулированы ее идеологом Августином (354–430) после первого захвата Рима варварами в 410 году в его трактате «О граде божьем». Вера в возможность сохранения государства рушилась. Государство — «град земной» — было обречено на гибель. Люди бессильны. Августин развивает концепцию абсолютного божественного управления миром, непостижимого человеческим разумом, идею божественного предопределения. В своей концепции он четко разделил судьбы государства и церкви. Гибель государства предопределена, но предопределено и спасение избранных. К их числу относится церковь — единственный видимый представитель царства божьего на земле. Спасение может быть достигнуто только через веру, сплочение вокруг церкви, подчинение ей. Августин отрицает свободу воли. Только церковь является хранителем и распределителем благодати. Именно в это время западное богословие особенно детально развивает идею первородного греха, исходной греховности человека, возможности спасения как прежде всего искупления своей вины перед богом. Все это могло быть достигнуто только через церковь, с ее помощью.
В восточной половине Римской империи историческая обстановка была несколько иной. Византия также переживала кризис античного общества, но он был смягчен целым рядом обстоятельств. Позднеантичное общество смогло сохраниться и просуществовать почти на полтора столетия дольше, чем на Западе. Прежде всего, здесь не играло такой огромной роли рабство. Колонат обрел более мягкие формы, поскольку большая часть колонов происходила из недавно свободных людей. В ранней Византии сохранялась мощная прослойка мелкого свободного крестьянства. Рост крупного землевладения происходил медленно. Колоны и свободные крестьяне, жившие деревнями, сельскими общинами, сохраняли значительную степень хозяйственной самостоятельности и личной независимости. С ростом крупного землевладения росли не поместья, а умножались деревни на землях крупных собственников. Деревня, сельская округа продолжали оставаться связанными с городом. Поэтому византийский город не переживал столь стремительного упадка. В нем продолжало сохраняться развитое ремесло. Городское население было более многочисленным и благополучным. Соответственно и положение городской знати оставалось более стабильным. В силу всего этого в Византии не было условий для стремительного роста крупной земельной собственности. Масса собственников была достаточно тесно сплочена вокруг государства, которое располагало эффективным административным аппаратом, могло содержать многочисленную и хорошо вооруженную армию, проводить гибкую налоговую политику, поддерживать города.
Примечательно, что византийцы почти всю свою историю считали и называли себя римлянами, ромеями, а свое государство — римским, ромейским, У них действительно были основания гордиться этой преемственностью не только потому, что Западная империя пала, завоеванная варварами, а Византия оказалась своего рода продолжением Римской империи. Это сознание было более глубоким. Многое из основ позднеантичной монархии — дела и наследие Константина, эффективная бюрократическая государственность — не смогло закрепиться и реализоваться в западной половине империи. В Византии же укрепилась созданная им система бюрократического управления.
Можно считать несостоятельными длительные попытки представить образовавшуюся Византию как вариант своего рода ориентальных монархий, результат того, что с отделением Византии в ее политической жизни возобладали традиции восточных деспотий. Ныне доказано, что византийский император отнюдь не был «верховным» собственником в империи. В ней господствовала частная, индивидуальная собственность. Власть императора основывалась на суверенных правах государства. В империи продолжали жить римские традиции государства, права собственности, гражданства. Византийские императоры до самого конца существования империи продолжали оставаться выборными. В ранней Византии гражданские политические права свободного городского населения находили свое выражение в политических правах городских партий. Здесь жил культ римской государственности — священ не сам император, его личность, а место, «пост», который он занимает.
Дольше сохранялись в Византии античные традиции отношения к вере, религии, как частного дела самого верующего. «Спасение» — это прежде всего дело его собственной заботы, его личных отношений с богом. Спастись можно с помощью церкви, и как посредник ома важна, но можно и минуя ее, индивидуально. Все это ограничивало роль церкви в религиозной жизни византийцев. Идея особой значимости первородного греха, его искупления и спасения через это искупление, особый религиозный фанатизм западного христианства были во многом обострены обстановкой кризиса. Византийское христианство, развивавшееся в менее напряженной духовной обстановке, наследуя традиции античной философии, переносило акцент с искупления на познание, постижение божества, его волн. Оно было более оптимистичным. Поэтому среди христианских таинств в Византии особое торжественное место занимало таинство причащения — евхаристия, как акт приобщения к божеству.
Византийская империя еще не рушилась. На фоне Западной она представала как христианская империя, предназначенная к спасению. Так рождалась идея богоизбранности византийцев. Именно в это время появляется легенда и о богоизбранности Константинополя. Оказывается, место его основания было не просто выбрано Константином, его выбором руководил ангел, посланный богом. Так Константинополь, в противоположность Риму, становился городом богохранимым и богоспасаемым.
Кроме того, в Византии не было объективной основы для резкого конфликта между церковью и государством. В христианской теории Константинополь представлялся новым Иерусалимом, а император новым Моисеем — земным вождем христианского народа, ведущим его к спасению. Ныне можно считать окончательно опровергнутыми старые концепции византийского цезарепапизма — прямого руководства светской власти церковью. В ранней Византии формировалась более сложная концепция их отношений — «теория симфонии» — взаимодополняющего единства светской и духовной власти. Но церковь оказывалась более зависимой от прямой поддержки государственной власти именно потому, что она не могла поставить под свой полный контроль духовную жизнь верующих.
