С другой стороны, появляется и такое соображение: разве постепенная спекулятивная разработка темы мессии обязательно должна исключать существование конкретного исторического персонажа, который мог стать живым воплощением этой темы, носителем идеи и образа мессии? В таком предположении нет ничего невероятного. А так как решить этот вопрос на основании христианской традиции, с ее акцентом на тему богочеловека, не представляется возможным, то остается проверить эту версию на материале, лежащем за пределами Нового завета, то есть на основании свидетельств античных языческих писателей.
В этой группе источников первое и важнейшее место принадлежит сочинениям иудейского историка Иосифа Флавия, творчество которого падает на вторую половину I века н. э., время, прямо совпадавшее с возникновением христианского движения или, во всяком случае, недалеко отстоявшее от него. Флавий дважды свидетельствует об Иисусе Христе. В «Иудейских древностях», рассказывая о ряде бедствий, постигших Иудею в то время, когда в Риме был императором Тиберий, а наместником в Иудее — Понтий Пилат (правление последнего датируется приблизительно с 27 по 37 год), Флавий упоминает о казни Христа: «Около этого времени жил Иисус, человек мудрый, если его вообще можно назвать человеком. Он совершил изумительные деяния и стал наставником тех людей, которые охотно воспринимали истину. Он привлек к себе многих иудеев и эллинов. То был Христос. По настоянию наших влиятельных лиц Пилат приговорил его к кресту. Но те, кто раньше любил его, не прекращали этого и теперь. На третий день он вновь явился им живой, как возвестили о нем и о многих других его чудесах боговдохновенные пророки. И поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя таким образом по его имени» (XVIII, 3, 3, пер. Г. Г. Генкеля). Второй раз об Иисусе Христе упоминается Флавием в тех же «Иудейских древностях» в связи с рассказом о событиях времен Нерона. Характеризуя самоуправство и жестокость одного из иерусалимских первосвященников Анана Младшего, историк упоминает и о таком факте: «Он (Анан. — Э. Ф.) собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как нескольких других лиц, обвинил их в нарушении законов и приговорил к побитию камнями» (XX, 9, 1).
Первый отрывок — самое знаменитое место в античной языческой традиции о Христе. Он вызвал огромную полемику в научной литературе нового времени. Критическое направление, отвергавшее историческое существование Иисуса Христа, объявило этот отрывок (как, впрочем, и другие свидетельства о Христе у ранних античных писателей) неподлинным, видя в нем позднейшую вставку какого-либо христианского переписчика или редактора. И действительно, при ближайшем рассмотрении в рассказе Флавия бросаются в глаза такие детали, которые странно выглядят у писателя, бывшего правоверным иудеем, и потому возбуждают сомнения в подлинности свидетельства. Это касается оговорки о том, что Иисуса едва ли можно было считать человеком, утверждения, что он именно и был мессией — Христом, а более всего — заявления о его воскресении после смерти.
В противоположность этому второй отрывок, где упоминается об Иакове, брате Иисуса Христа, не вызывает никаких подозрений, и это заставляет с осторожностью отнестись к решению вопроса о подлинности первого. Быть может, правильнее было бы, не отрицая подлинности свидетельства в целом, признать здесь наличие некоторой последующей христианской обработки, которая и придала рассказу Флавия флёр благочестия в христианском духе. Но даже если, как мы сейчас допустили, оба свидетельства Флавия об Иисусе Христе в целом являются подлинными, то это еще не значит, что они обладают силой первоисточника. В любом случае нельзя исключить возможности того, что Флавий опирался на уже существующую христианскую традицию. Как человек любознательный, живо интересовавшийся современным религиозным движением в Иудее, как вдумчивый историк и писатель, внимательно изучавший все доступные ему материалы, он не мог пройти мимо христианских свидетельств о творцах их веры, в чем бы эти свидетельства ни заключались — в письменных ли сочинениях или устном предании.
Последнее соображение тем более должно учитываться, если рассматривать сочинения живших и творивших несколько позже римских (латинских) писателей — Плиния Младшего, Тацита и Светония. Впрочем, из названных авторов прямо и определенно свидетельствует об Иисусе Христе только один Тацит. В «Анналах» он рассказывает о том, как император Нерон в 64 году пытался свалить вину за вспыхнувший в Риме страшный пожар на приверженцев нового религиозного движения — христианства. В римском народе ходил слух, что город был подожжен по прямому приказу сумасбродного императора, который будто бы хотел насладиться невиданным зрелищем. «Поэтому, — продолжает Тацит, — чтобы уничтожить этот слух, Нерон подставил виновных и применил самые изысканные наказания к ненавистным за их мерзости людям, которых чернь называла христианами, Виновник этого по имени Христос был в правление Тиберия казнен прокуратором Понтием Пилатом, и подавленное на время пагубное суеверие вырвалось снова наружу и распространилось не только по Иудее, где это зло получило начало, но и по Риму, куда стекаются со всех сторон и где широко прилагаются к делу все гнусности и бесстыдства. Таким образом были сначала схвачены те, которые себя признавали [христианами], затем, по их указанию, огромное множество других, и они были уличены не столько в преступлении, касающемся пожара, сколько в ненависти к человеческому роду» (Тацит. Анналы, XV, 44, пер. В. И. Модестова). И далее с подробностями рассказывается, каким страшным казням и издевательствам были подвергнуты ни в чем не повинные люди.
Хотя критическое направление поставило под сомнение подлинность и этого античного свидетельства о Христе, общее содержание и характер изложения в рассказе Тацита таковы, что они едва ли могут доставить для этого надлежащий повод. Неприязненное отношение автора к христианам вполне соответствует общей неприязни и презрению, с которыми римский историк относился к восточным верованиям, а о преследовании христиан при Нероне говорят и другие источники, что подтверждает сообщение «Анналов». Тем не менее свидетельство Тацита, так же как и свидетельства Иосифа Флавия, не имеет решающего значения, поскольку оно в еще большей степени, чем данные иудейского историка, может восходить к уже сложившейся христианской традиции. Что же касается Плиния Младшего и Светония, то их сообщения имеют к теме Христа лишь косвенное отношение. В дошедшей до нас переписке Плиния с императором Траяном (время, когда Плиний был наместником римской провинции Вифиния-Понт, между 111 и 117 годами) упоминается о сильном христианском движении в Малой Азии и о преследовании Плинием христиан по подозрению в нелояльном отношении к официальным языческим культам, равно как и к культу императора. Однако о Христе говорится глухо, просто как о божестве, которому поклоняются христиане (Плиний. Письма, X, 96–97). Светоний в своем произведении «Жизнеописания двенадцати Цезарей» сообщает некоторые данные, относящиеся к истории раннего христианства: об изгнании Клавдием из Рима иудеев, волновавшихся по подстрекательству некоего Хреста (Клавдий, 25, 4), о гонениях на христиан при Нероне (Нерон, 16, 2), но о Христе не говорит ничего.
Таким образом, надежды извлечь из нехристианских, языческих источников необходимые критерии для решения интересующей нас проблемы не оправдываются. Приходится признать, что однозначное решение проблемы историчности Иисуса Христа при настоящем состоянии источников невозможно. Очевидно, мы должны считаться с наличием по крайней мере двух возможностей в решении этой проблемы. С одной стороны, вполне обоснованно рассматривать Иисуса Христа как исторически развившийся образ мессии, сформировавшийся в русле древних мифологических представлений (культ богов умирающей и воскресающей природы, одним из которых мог быть древний палестинский бог Иешуа) и магических действий (ритуальное принесение в жертву за народ вождя племени), но более всего на основе ветхозаветных пророчеств о помазаннике божьем — мессии. С другой стороны, Иисус Христос мог быть реальной исторической личностью, проповедником и учителем, уверовавшим в свое призвание мессии. Своей трагической судьбой, поскольку она имела огромный резонанс в иудейском мире, а позднее и за его пределами, такой проповедник мог как бы воплотить в реальность вековую религиозную мечту и таким образом способствовать завершению всей мессианской темы. В таком предположении нет ничего невероятного, и мы даже склонны допустить такую возможность, но подтвердить ее надежными историческими данными невозможно. С неразрешенностью (или неразрешимостью) проблемы Христа должен считаться всякий, кто стремится к трезвому и непредвзятому историческому познанию.
