Видимо, в этом случае имелось в виду гончарное искусство.

Его друзья кивали, соглашались и наедине решали, что если им будет предоставлен выбор между покупкой «Васаби» и прогулкой пешком, они лучше вложат деньги в пару башмаков; все равно ведь хуже не будет, ибо одной из причин невероятного долголетия «Васаби» был тот факт, что машина проводила кучу времени в мастерских, ожидая прихода по почте коленвалов и других вещей от единственного сохранившегося в мире агента «Васаби» в Нигирузуши [48], Япония.

В том неопределенном, дзен-подобном трансе, в котором большинство людей водят машину, Ньют стал думать о том, как же в точности используют булавку. Говоришь: «Есть булавка, и я не боюсь ее использовать?» «Есть булавка, готов путешествовать»… «Кидающий булавки»… «Человек с золотой булавкой»… «Наваронские булавки»…

Ньюта могла бы заинтересовать следующая информация – из тридцати девяти тысяч женщин, проверенных булавкой за века охоты на ведьм, двадцать девять тысяч сказали «ой», девять тысяч девятьсот девяносто девять ничего не почувствовали из-за использования вышеупомянутых втягивающихся булавок, и одна ведьма заявила, что укол ее чудесным образом вылечил от артрита в ноге.

Звали ее Агнес Безумцер.

Она была великим провалом Армии Охотников на Ведьм.

Одна из ранних записей в «Прелестных и аккуратных пророчествах Агнес Безумцер» касалась смерти самой Агнес Безумцер.

Англичане, будучи, в общем и в целом, бестолковым и ленивым народом, не так усердно жгли женщин, как другие народы Европы. В Германии костры складывали и жгли с обычной тевтонской аккуратностью. Даже благочестивые шотландцы, дерущиеся на протяжении веков, никак не добиваясь победы, со своими главнейшими врагами – шотландцами, несколько человек смогли все-таки сжечь, чтобы заполнить чем-то длинные зимние вечера. А вот у англичан казалось, сердце к этому не лежало.

Одной из причин этого могло быть то, как померла Агнес Безумцер – смерть эта реально и положила конец серьезной мании охоты на ведьм в Англии. Кричащая толпа, доведенная до сильнейшей ярости ее привычкой быть умной и лечить людей, одним апрельским утром прибыла к ее дому и нашла ее сидящей в верхней одежде и ожидающей их.

– Вы опоздали, – сообщила она им. – Уж десять минут, как я должна была гореть.

Потом она встала и медленно прохромала через внезапно тихую толпу, из домика к костру, что поспешно сложили на поляне в центре деревни. Легенда говорит, что она неловко вскарабкалась на верх кучи дров и положила руки на столб.

– Хорошенько завяжи, – бросила она потрясенному охотнику на ведьм. А затем, когда жители деревни стали тихонько подбираться к костру, она подняла свою красивую голову в свете костра и произнесла:

– Подойдите, добрые люди, подойдите как можно ближе. Подойдите так близко, чтобы огонь вас почти опалял, ибо заявляю вам: все должны видеть, как умирает последняя истинная в Англии ведьма. Ибо являюсь я ведьмою, так решил ваш суд, однако ж не знаю я, каково на самом деле мое преступление. И потому да будет смерть моя миру посланием. Подойдите как можно ближе, говорю я вам, и запомните хорошенько судьбу всех тех, кто вмешивается в то, чего они не понимают.

И, говорят, далее она улыбнулась, посмотрела на небо над деревней и проговорила:

– И тебя это тоже касается, старый ты глупец безумный.

И после этого странного богохульства она больше ничего не сказала. Она позволила людям заткнуть себе рот кляпом и стояла себе надменно, когда факелы поднесли к сухому дереву.

Толпа подошла поближе, один-два человека в ней были слегка неуверены, правильно ли они сделали, если уж подумать.

Через тридцать секунд взрыв распотрошил поляну, избавил, как коса, долину от живых существ, а виден он был аж в Галифаксе.

За этим последовал длительный спор о том, Бог этот взрыв наслал или Сатана, но записка, позже найденная в домике Агнес Безумцер, указала, что всякому божественному или дьявольскому вмешательству вещественно помогло содержание нижних юбок Агнес, в которых она предусмотрительно спрятала восемьдесят фунтов пороха и сорок фунтов кровельных гвоздей.

Агнес также оставила, на столе в кухне рядом с запиской, сообщающей, что молоко больше не понадобится, ящик и книгу. В записке были четкие инструкции, что надо сделать с ящиком, и настолько же четкие инструкции насчет книги – ее надо было послать сыну Агнес, Джону Безумцеру.

Люди, которые нашли записку – они были из соседней деревни, и их разбудил взрыв – подумали, не проигнорировать ли инструкции и не сжечь ли просто домик, но потом поглядели на мерцающие угли и развалины, усыпанные гвоздями, и решили, что не стоит. И потом, в записке Агнес были неприятно точные предсказания того, что произойдет с людьми, которые ее приказы не выполнят.

Человек, который поджег Агнес Безумцер, был майором Охотников на Ведьм. Его шляпу прибывшие нашли на ветвях дерева, в двух милях от деревни.

Имя его, вышитое внутри на довольно большом куске ленты, было «Не-Возжелай-Жену-Ближнего-Своего Пульцифер», один из наиболее прилежных охотников на ведьм в Англии, возможно, он бы получил некоторое удовлетворение от известия о том, что последний его живой потомок сейчас, пусть сам того не зная, двигался к последнему живому потомку Агнес Безумцер. Почувствовал бы, что наконец-то свершится древняя месть.

Если бы он знал, что на самом деле произойдет, когда его потомок ее встретит, он бы перевернулся в могиле, если бы она у него была.

Однако, сначала, Ньюту следовало что-то сделать с летающей тарелкой.

Она приземлилась на дороге перед ним, как раз когда он пытался найти поворот на Нижний Тадфилд и разложил на руле карту. Пришлось резко затормозить.

Выглядела она как любая виденная Ньютом картинка летающей тарелки.

Пока он смотрел через верх своей карты, дверь в тарелке, удовлетворенно свистнув, откатилась в сторону и открылся сияющий трап, который автоматически раздвигался, пока не достал до дороги. Засиял блестящий голубой свет, обозначив три контура тел пришельцев. Они прошагали вниз по трапу. По крайней мере, двое из них прошагали. Тот, что выглядел как перечница, просто по нему проскользил и свалился внизу.

Другие двое проигнорировали его неистовое попискивание и довольно медленно прошли к машине; по манере, общей во всем мире – словно в голове составляют список обвинений – можно было в них узнать полицейских. Тот, что был самым высоким (желтая жаба, одетая в фольгу) постучал в окно Ньюта. Тот опустил стекло. Существо носило такие отражающие свет черные очки, которые Ньют про себя всегда называл черными очками Крутого Люка.

– Доброе утро, сэр, мадам или бесполый, – проговорило существо. – Это ваша планета, не так ли?

Другой пришелец, зеленый и приземистый, зашел в лес сбоку дороги. Краем глаза Ньют заметил, как он ударил дерево, а затем провел лист сквозь какое-то сложное устройство на поясе. Очень довольным он не выглядел.

– Ну, да. Полагаю, – ответил Ньют.

Жаба задумчиво уставилась на небо.

– И давно она ваша, сэр? – проговорила она.

– Э. Не лично моя. Я имею в виду, мой вид ею владеет около полумиллиона лет. Я думаю.

Пришелец обменялся взглядами со своим коллегой.

– Что, довели дело до кислотного дождя, да, сэр? – упрекнул он. – Может, слишком много себе позволили со стариками углеводородами?

– Виноват.

– Вы мне можете сказать альбедо своей планеты, сэр? – спросила жаба, все еще глядя прямо на горизонт, словно тот вытворял что-то интересное.

– Э. Нет.

– Ну, должен вам передать грустную новость – ледяные шапки у вас на полюсах ниже установленного правилами размера для планет такой категории, сэр.

– О господи! – проговорил Ньют. Подумав, кому он может об этом сказать, он понял, что ни одна живая душа ему не поверит.

Жаба наклонилась поближе. Похоже было, что она была чем-то обеспокоена, хотя, конечно, Ньют не мог твердо судить о выражениях лица расы пришельцев, которой он никогда ранее не встречал.