Через подоконник перевалился человек, держа в зубах нож, в одной руке автомат Калашникова, в другой гранату.

– Я жахватываю шию гоштинитшу именем… – он остановился, вынул изо рта нож и вновь начал. – Я захватываю сию гостиницу именем про-туркской Группы Освобождения.

Двое случайно оставшихся на острове отдыхающих [32]забрались под свой столик. Ржавая беззаботно достала из своего напитка вишенку «марачино» [33], поднесла ее к своим алым губам и медленно всосала ее с палочки так, что у некоторых мужчин в комнате выступил холодный пот.

Пианист встал, сунул руки под крышку пианино и вытащил оттуда старый пулемет.

– Эту гостиницу уже захватили во имя про-греческой Террористической Бригады! – крикнул он. – Одно движение, и ты мертвец!

Движение у двери привлекло всеобщее внимание. Там стоял некто огромный, чернобородый, с ослепительной улыбкой и самым настоящим древним пулеметом Гетлинга, а за ним толпилась кучка таких же высоких, хотя не так впечатляюще вооруженных людей.

– Эта стратегически важная гостиница, долгие годы символ туристического бизнеса фашистов империалистов турко-греческих управлявших псов, есть теперь имущество итало-мальтийских Борцов за Свободу! – прогремел он ласково. – Теперь мы всех убить!

– Глупости! – отозвался пианист. – Не есть стратегически важна. Просто имеет невероятно хорошо набитый винный погреб!

– Он прав, Педро, – поддержал человек с Калашниковым. – Поэтому мы и хотели прибрать ее к рукам. General Эрнесто де Монтойя сказал мне, он сказал: «Фернандо, к субботе война кончится, парни захотят покутить. Сходи-ка к „Hotel Palomar del Sol“, объяви гостиницу нашей добычей, ладно?»

Бородатый покраснел.

– Есть весьма важна стратегически, Фернандо Кьянти! Я рисовал большую карту остров и отель есть прямо посередине, что ее очень-очень стратегически важный делает, говорю тебе.

– Ха! – бросил Фернандо. – Еще скажи, что раз пустырь за домом Маленького Диего имеет вид декадентского капиталистического пляжа для нудистов, то он тоже стратегически важен!

Пианист глубоко покраснел.

– Наши его этим утром захватили, – признался он.

Наступила тишина.

В тишине послышалось тихое шуршание шелка. Ржавая расплела свои ноги.

Адамово яблоко пианиста подпрыгнуло вверх, затем опустилось вниз.

– Ну, он очень даже стратегически важен, – ухитрился произнести он, пытаясь игнорировать женщину на стуле. – В смысле, если бы кто-то к нему направил подлодку, то оттуда бы ее было прекрасно видно.

Молчание.

– Ну, он гораздо более стратегически важен, чем эта гостиница, – закончил он.

Педро угрожающе кашлянул.

– Следующий, кто скажет что-нибудь. Неважно, что. Мертвец. – Он усмехнулся. Поднял пулемет. – Так. Теперь – все встаньте к дальней стене.

Никто не сдвинулся с места. Его больше не слушали. Внимание всех приковало низкое, неразборчивое бормотание в коридоре за его спиной, монотонное и негромкое.

Группа у двери вновь стала переминаться с ноги на ногу. Похоже, что они изо всех сил старались стоять неподвижно, но бормотание неумолимо их сдвигало со своего пути, кстати, в этом бормотании стали слышны разборчивые фразы.

– Не обращайте внимания, парни, ну и ночка, а? Три раза остров обошел, еле-еле нашел это место, кто-то не верит в силу указателей, а? Все-таки нашел в конце концов, три раза пришлось останавливаться, спрашивать, в конце концов на почте спросил, на почте всегда знают, правда, им карту пришлось нарисовать, где-то она здесь…

Безмятежно скользя мимо вооруженных людей, как щука сквозь пруд, полный форели, в комнату вошел маленький, очкастый человек в голубой униформе, несущий длинную, тонкую, коричневую, обернутую в бумагу посылку, обвязанную веревкой. Единственной его уступкой климату были коричневые пластиковые сандалии с открытым передом, но надетые под ними зеленые шерстяные носки показывали его глубокое природное недоверие к иностранной погоде.

На нем была одета кепка с козырьком, на которой большими белыми буквами было написано «Международный Экспресс».

Он не был вооружен, и никто к нему не притронулся. Даже оружие на него не направили. На него просто смотрели.

Маленький человек прошвырнулся взглядом по комнате, рассматривая лица затем заглянул в свою записную книжку, а потом прошел прямо к Ржавой, все еще сидящей на своем стуле.

– Посылка для вас, мисс, – бросил он.

Ржавая взяла ее и стала развязывать веревку.

Человек из «Международного Экспресса» осторожно кашлянул, дал журналистке мятую квитанцию и желтую пластмассовую шариковую ручку, привязанную на шнурке к записной книжке.

– Распишитесь, мисс. Вот здесь. Вот тут печатными буквами напишите свое полное имя, а вон там, внизу, поставьте подпись.

– Конечно.

Ржавая неразборчиво расписалась, а затем печатными буквами вывела свое имя. И написала она вовсе не «Кармин Зуигибер». Написала она имя гораздо короче.

Человек ее мило поблагодарил и вышел, бормоча: «Славное местечко, парни, всегда хотел здесь отдохнуть, не хотел вам мешать, простите, сэр». И он исчез из их жизней также безмятежно, как пришел.

Ржавая закончила разворачивать посылку. Люди стали собираться вокруг, чтобы хорошо все разглядеть. Внутри был большой меч.

Она оглядела его. Это был очень прямой меч, длинный и острый; выглядел он старым и давно неиспользованным; он не казался впечатляющим, но и декоративным он не был. Это не был магический меч – мистическое оружие с огромной силой и властью. С первого взгляда было видно, что этот меч создан для того, чтобы кромсать, резать, колоть, желательно, убивать, а если не получится, хотя бы калечить (так, чтобы вылечить было нельзя) как можно большее количество людей. У него была четкая аура ненависти и ярости.

Ржавая сжала эфес в своей изысканно наманикюренной правой руке и поднесла меч к глазам. Клинок засветился.

– Аааатлично! – вскричала она, вставая со стула. – Наконец-то!

Она допила свой напиток, закинула меч на плечо и взглянула на группы мужчин окружавшие ее.

– Простите, что ухожу, парни, – бросила она. – Хотелось бы остаться, чтобы получше вас узнать.

Мужчины в комнате неожиданно поняли, что не хотели бы узнавать ее получше. Она была красивой, конечно – так же, как лесной пожар, восхищаться которым надо издали, а не находясь в лесу.

И она держала свой меч, и улыбалась своей улыбкой, острой как нож.

В комнате было довольно много оружия, и медленно, дрожащими руками, оно было нацелено на ее грудь, спину, голову.

Ее окружили, и выхода не было.

– Не двигаться! – каркнул Педро.

Все остальные кивнули.

Ржавая пожала плечами. Она пошла вперед.

Каждый палец на каждом курке сжался, практически, по собственной воле. Воздух наполнился свинцом и запахом пороха. Стакан из-под коктейля Ржавой разбился в ее руке. Зеркала взорвались смертельными осколками. Часть потолка повалилась на пол.

А затем все было кончено.

Кармин Зуигибер повернулась и уставилась на окружавшие ее тела, словно не могла понять, откуда они тут взялись.

Алым, кошачьим языком она слизнула брызги крови – чей-то чужой – с тыльной стороны руки. Потом она улыбнулась.

И она вышла из бара, а ее каблуки издавали звук, похожий на стук далеких молотов.

Двое отдыхающих выбрались из-под стола и оглядели сечу.

– Если бы мы, как обычно, поехали в Торремолинос этого бы не случилось, – проговорила женщина жалобно.

– Иностранцы, – отозвался второй. – Они просто не похожи на нас, Патриция.

– Что ж, тогда решено. В следующем году мы поедем в Брайтон, – сказала миссис Фрелфолл, ясно показав, что не поняла важности только что произошедшего.