— Девяносто пять процентов. А в течение полугода — остальные пять. Большинство даже после Восстановления не могут удержаться. Общеизвестно, что от ретрозависимости избавляются лишь единицы, совокупности которых не хватит и на один процент… Но ты понимаешь, у нас в «экстре» специалистов твоего уровня не хватает. У нас хорошие врачи, но ведь не знатоки прошлого. Иногда только историк и сможет…
— Сам себе противоречишь. Историк сможет — а зачем? Этих ребят никто насильно в прошлое не тянет. Уж во второй-то раз, когда они всё знают, — точно. Хорошо, вытащили такого дурня однажды, дважды, трижды; потом он завяз так, что помогло лишь Восстановление, и он полез опять… Разве нет таких? Сам только что говорил, что их большинство. Дальше: благополучно восстановленный дурень полез снова, и мы его снова вытаскиваем… Да только во второй раз бесплатного Восстановления не полагается. Слишком уж дорогостоящий процесс. Оплатить его может едва ли один пациент из тысячи. Теперь скажи, почему правительство набирает ретроспасателей, которым нужно платить, и платить хорошо, но не разрешает второе Восстановление? Да потому, что это бесполезно. Проще набрать новых людей в «экстру» и создать видимость деятельности. Дешевле выйдет… Тут ведь не только жажда удовольствия, как от алкоголя или наркотиков. Путешествуя, особенно с синхронизатором, ретроскопист постоянно объединяет свою психику с чужой, и лишь человек с крепким внутренним стержнем способен это выдержать без вреда для себя. Ретроскоп ведь уводит не в иллюзорный мир — в настоящий, только тот, которого уже нет. Путешественник выбирает между действительностью и действительностью, и выбор чаще всего падает на реальность прошлого, поскольку там нет никаких ограничений, никаких запретов, никакой ответственности за свои поступки. Что бы ни творил в своём времени агент, клиента не мучает совесть — ведь это делает не он. И путешественники постепенно теряют свою индивидуальность, истёртую чужими сознаниями, цепляют пороки своих агентов… Нет, Кену. Спасатели тут ничего не смогут сделать, как не поможет и второе бесплатное Восстановление. Ретрозависимость — это смертельно.
Официант принёс заказ Стейбуса, на секунду задержался, ожидая, не будет ли у посетителя дополнительных пожеланий, и удалился. Кену откинулся на спинку стула и с хрустом поворочал головой, разминая шею — привычка, выработанная годами работы в ЭМП, когда диспетчер всю смену неподвижно сидит в кресле, принимает вызовы по обычным и пси-каналам, а высылая бригады врачей по новым и новым адресам, чутко вслушивается в их мысленные переговоры между собой, готовый в любой момент отправить к ним на помощь резервные группы.
— Просто ты — нормал, а у талантливого нормала больше шансов быстро вытащить человека из прошлого, — сказал Кену. — Сенситиву тяжелее. На первом этапе ему мешает спонтанная синхронизация собственной эмоциональной сферы со сферой агента. К нам приходят люди по этой правительственной программе, но…
— Да не помогут ни сенситивы, ни нормалы, — буркнул Стейбус, притворяясь, что слишком занят едой.
Он хорошо помнил, с каким страхом ждал первой встречи с Кену после того, как ему вживили синхронизатор. Имплантат повышенной чувствительности был произведён незаконно, и установить его могли только в подпольной клинике, упрятанной в дебрях беднейших объединённых кварталов Сестрории. Договорившись с человеком по имени Агиляр, Стейбус взял очередной отпуск, внутренне приготовившись к увольнению. Проверку данной ему устной гарантии невидимости имплантата Покс произвёл на своём друге. Кену был сильным сенситивом, но он так и не учуял синхронизатор в голове Стейбуса, скрытый надёжным экраном. Уже с меньшим трепетом Покс вышел на работу. Во время первого подключения к ИРу института он всё ждал, что Пантеон скажет: «Внимание, обнаружено новое оборудование», — и его тайна раскроется. Но Агиляр не обманул. Экран держал стопроцентно. И Кену, и остальные до сих пор считали Стейбуса обычным человеком, в меру использующим разрешённую нейротехнику.
Напротив кафе, где сидели сейчас приятели, возвышалась громада другого кластера Старого Квартала. Такие же точно жилые модули, террасы, кафе и магазинчики, собранные в причудливую, неправильной формы ступенчатую пирамиду. Кое-где, нарушая успокаивающий стиль «под старину», торчали в небо толстенные наклонные трубы — приёмники общественных и частных ангаров. Оба кластера разделял каньон канала для воздушного и наземного транспорта.
— Проблему ретрозависимости не решить дополнительными бригадами ЭМП, из кого бы они ни состояли, — нарушил молчание Стейбус. — Сейчас, наверное, уже каждый житель Сестрории хоть раз пользовался ретроскопом. Если не своим собственным, то в ретросалоне. И по всей Алитее с ним знакома половина населения. В крупных городах — больше. Но если ещё раз обратиться к статистике, то процентов двадцать побывавших в прошлом один-два раза, больше туда не возвращаются. Ну не нравится им жить чужой жизнью. Ты, например…
— Ну ещё бы, — подтвердил Кену. — Если б не Абелла…
— Как она, в порядке?.. Так, о чём это я? Ах, да. Оставшиеся восемьдесят процентов делятся на три части. Почти поровну. Первые — умеренные пользователи. Они работают на ретроскопах только по правилам. С ними всё радужно. Следующая группа — маньяки, вроде меня. Сидят в прошлом всё свободное время, но или строго по делу, или из-за неуёмной любознательности, или корысти ради. К ним относятся и все проводники-нелегалы. И последняя категория — потенциальные клиенты ЭМП и кандидаты на Восстановление, а то и сразу в покойники. И это соотношение не меняется вот уже много лет.
— И что, по-твоему, — не надо ничего делать? — спросил Кену.
— Надо бы, да только что ты сделаешь? Они своего рода наркоманы, только хуже. Правительство, возможно, и хотело бы сделать что-то, но уже не в состоянии. Проще всего ограничить продажу ретроскопов и ввести прохождение обязательных тестов перед их приобретением. Не сдал экзамен на пси-устойчивость — покупку придётся отложить. Но такой порядок сразу снизит объёмы продаж и, как следствие, уменьшит сборы в пользу государства. Компания «Ретроскоп технолоджи» платит сейчас в казну такие налоги, как ни одна другая.
Кену неодобрительно потряс головой:
— Предоставь мне кто-нибудь право выбирать между доходом и психическим здоровьем нации, я выбрал бы последнее. Или вообще прикрыл эту лавочку.
— Но «Ретроскоп технолоджи» очень серьёзная «лавочка», Кену, — укоризненно сказал Стейбус. — Она обслуживает не только чокнутых любителей. Если, как ты выразился, её прикрыть, то загнётся четвёртая часть современной науки — самая перспективная часть, как многие считают.
— Да что там перспективного? — возмутился Кену, но тут же поправился: — Нет, я не спорю, знание истории тоже необходимо, но не настолько же!
— Дело не в историках, и не в реконструкции утраченных предметов искусства, — возразил Стейбус. — И даже не в развитии технологий, на основе которых делают ретроскопы. Двадцать лет назад никто не мог подняться вверх дальше 1900 года. Сейчас это уже 1942 год для официальной науки, а нелегалы поднимаются и выше. То есть, мы вплотную приблизились к Космической эре планеты Земля. Если вскроем Тёмный период, у нас в руках окажутся все технологии Земной Гегемонии периода расцвета — ты представляешь себе взлёт нашей промышленности? Смотался в прошлое, посмотрел — и сделал то же самое. Ведь это было сверхгосударство, державшее в кулаке целую галактику, понимаешь? Любому из государственных образований современности до Гегемонии куда как далеко. Вот и подумай, что мы получим, проникнув к самому концу Тёмного периода. Всеобщее благоденствие. Первенство среди гуманоидов и негуманов. Первенство среди Человеческих Миров… Да никогда в жизни Империя не закопает своими руками такие перспективы, запрещая ретроскопию. Соответствующие проекты подготовлены во всех областях науки, для всех отраслей промышленности…
— Я слышал, что технологию уже продали лидийцам, — заметил Кену.
