Со всех концов Москвы большой

Одна карета за другой

К хоромам князя полетела.

Обсев гостиную кругом,

Сначала важное молчанье

Толпа хранила; но потом

Возникло томное жужжанье;

Оно росло, росло, росло

И в шумный говор перешло.

Объятый счастливым забвеньем,

Сам князь за дело принялся

И жарким богословским преньем

С ханжой каким-то занялся.

Богатый гроб несчастной Нины,

Священством пышным окружен,

Был в землю мирно опущен;

Свет не узнал ее судьбины.

Князь, без особого труда,

Свой жребий вышней воле предал.

Поэт, который завсегда

По четвергам у них обедал,

Никак с желудочной тоски

Скропал на смерть ее стишки.

Обильна слухами столица;

Молва какая-то была,

Что их законная страница

В журнале дамском приняла.

1825–1828

Переселение душ

Зевес, любя семью людскую,

Попарно души сотворил

И наперед одну мужскую

С одною женской согласил.

Хвала всевышней благостыне!

Но в ней нам мало пользы ныне:

Глядите! ныне род людской,

Размножась, облил шар земной:

Куда пойду? мечтаешь с горем,

На хладный север, знойный юг?

За Белым иль за Черным морем

Блуждаешь ты, желанный друг?

Не всё. Задача есть другая.

Шатаясь по свету, порой

Столкнешься с родственной душой

И рад; но вот беда какая:

Душа родная – нос чужой

И посторонний подбородок!..

Враждуют чувства меж собой;

Признаться, способ мировой

Находкой был бы из находок!

Но он потерян между нас,

О нем живет один рассказ.

В земле, о коей справедливо

Нам чудеса вещает старь,

В Египте жил-был славный царь,

Имел он дочь – творенья диво,

Красот подсолнечных алмаз,

Любовь души, веселье глаз;

Челом белее лилий Нила;

Коралла пышного морей

Устами свежими алей;

Яснее днLевного светила

Улыбкой ясною своей.

В пределах самых отдаленных

Носилася ее хвала

И женихами привела

К ней полк царей иноплеменных.

И Мемфис-град заликовал!

В нем пир за пиром восставал:

Светла, прелестна, восседая

В кругу любовников своих,

Моя царевна молодая

Совсем с ума сводила их.

И всё бы ладно шло; но что же?

Всегда веселая, она

Вдруг стала пасмурна, грустна,

Так что на дело не похоже.

К своим высоким женихам

Вниманье вовсе прекратила

И, кроме колких эпиграмм,

Им ничего не говорила.

Какая же была вина,

Что изменилась так она?

Любовь. Случайною судьбою

Державный пир ее отца

Украсить лирною игрою

Призвали юного певца;

Не восхвалял он Озирида,

Не славил Аписа-быка,

Любовь он пел, о Зораида!

И песнь его была сладка,

Как вод согласное журчанье,

Как нежных горлиц воркованье,

Как томный ропот ветерка,

Когда, в полудень воспаленный,

Лобзает он исподтишка

Цветок, роскошно усыпленный.

Свершился вышний приговор.

Свершился! никакою силой

Не отразимый, с этих пор

Пред ней носился образ милой;

С тех пор в душе ее звучал,

Звучал всечасно голос нежный,

Ее питал, упоевал

Тоскою сладкой и мятежной!

«Как глупы эти дикари,

Разноплеменные цари!

И как прелестен он!» – вздыхая,

Мечтала дева молодая.

Но между тем летели дни;

Решенья гости ожидали,

Решенья не было. Они

Уже сердиться начинали.

Сам царь досадою вскипел;

Он не охотник был до шуток

И жениха, чрез трое суток,

Избрать царевне повелел.

Была, как громом, речью гневной

Младая дочь поражена.

На что ж, в судьбе своей плачевной,

Решилась, бедная она?

Рыдала долго Зораида,

Взрывала сердце ей обида,

Взрывала сердце ей печаль;

Вдруг мысль в уме ее родилась,

Лицом царевна прояснилась

И шепчет: «Ах, едва ль, едва ль…

Но что мы знаем? статься может,

Он в самом деле мне поможет».

Вам рассказать я позабыл,

Что в эту пору, мой читатель,

Столетний маг в Мемфисе был,

Изиды вещий толкователь.

Он, если не лгала молва,

Проник все тайны естества.

На то и жил почтенный дядя;

Отвергнув мира суету,

Не пил, не ел, не спал он, глядя

В глаза священному коту.

И в нем-то было упованье;

К нему-то, милые друзья,

Решилася на совещанье

Идти красавица моя.

Едва редеет мгла ночная,

И, пробуждаться начиная,

Едва румянится восток;

Еще великий Мемфис дремлет

И утро нехотя приемлет,

А уж покинув свой чертог,

В простой и чуждой ей одежде,

Но страха тайного полна,

Доверясь ветреной надежде,

Выходит за город она.

Перед очами Зораиды

Пустыня та, где пирамиды

За пирамидами встают

И (величавые гробницы)

Гигантским кладбищем ведут

К стопам огромной их царицы.

Себе чудак устроил тут

Философический приют.

Блуждает дева молодая

Среди столицы гробовой;

И вот приметен кров жилой,

Над коим пальма вековая

Стоит, роскошно помавая

Широколиственной главой.

Царевна видит пред собой

Обитель старца. Для чего же

Остановилася она,

Внезапно взором смущена

И чутким ухом настороже?

Что дланью трепетной своей

Объемлет сердце? что так пышет

Ее лицо? и грудь у ней

Что так неровно, сильно дышит?

Приносит песнь издалека

Ей дуновенье ветерка.

Песня

Зачем от раннего рассвета

До поздней ночи я пою,

Безумной птицей, о Ниэта!

Красу жестокую твою?

Чужда, чужда ты сожаленья:

Звезда взойдет, звезда зайдет;

Сурова ты, а мне забвенья

Бессильный лотос не дает.

Люблю, любя, в могилу сниду;

Несокрушима цепь моя:

Я видел диво-Зораиду,

И не забыл Ниэты я.

Чей это голос? Вседержитель!

Она ль его не узнает!

Певец, души ее пленитель,

Другую пламенно поет?

И вот что боги ей судили!