— А с музеем он поддерживал связь?

— Я бы не сказала. В музей, когда он… умер, я сообщила, но из начальства никто на похороны не пришёл. Были две сотрудницы-пенсионерки, с кем он когда-то работал. Много времени прошло, как он ушёл на пенсию, больше пятнадцати лет, его уже никто из молодых не знает…

— Из его вещей ничего не пропало? Ведь он собирал старинные вещи, монеты? Когда он ушёл из дома, в тот день… он ничего с собой не брал?

— Всё на месте, я смотрела. И тогда с собою он ничего не брал. Он ведь в магазин пошёл. Деньги, что на молоко я ему тогда дала, при нём были, все до копейки, в кармане пиджака лежали… — она снова вытерла набежавшие слёзы.

— Скажите, обыкновенно он в какой магазин за молоком ходил?

— Да в свой, тут не далеко, у нас нет специализированного, молоко продают в обыкновенном продуктовом магазине.

— Он самый близкий к вам?

— Да, ближе всех и удобнее до него добираться.

— Что же он тогда в центр города ходил?

— Молоко не всегда бывает, может, в тот день не было, он и поехал на Клементьевку или в центр.

— Я проверял. Судя по накладным, в тот день молоко в ваш магазин завозили. Утром оно было. И в то время, когда ваш муж уходил, оно имелось в продаже. Кончилось под вечер. А скажите, не мог он сразу поехать в центр за молоком?

— Зачем, если рядом есть. Он не молодой бегать по городу. Денег лишних у него не было. Другого чего я ему брать не наказывала.

— Он не скрывал от вас ничего?

— А чего ему скрывать! Вся его жизнь — это дом, да его увлечения…

— Может, он на встречу с кем поехал?

— Не знаю. Он всегда говорил, если куда уходил, говорил на какое время уходит, когда придёт. Он был принципиальным человеком, и если обещал, то выполнял обещанное.

— Может, пьяная ссора?

— Да что вы! Он не пил.

— В желудке не обнаружено спиртного…

— Он был миролюбивым человеком, от скандалов старался уходить… И он всегда обо всём мне рассказывал. За неделю до смерти он ходил к одному человеку, так он меня, как обычно, предупредил, и пришёл вовремя.

— А что за человек, к которому он ходил?

— Я его плохо знаю. Зовут его Вадим, сейчас он как бы председателем кооператива работает… Раза три он был у нас за последние три-четыре года. Он занимается сбором различных предметов старины, Виктор Степанович консультировал его по отдельным вопросам. Заходил он к нам дней десять назад…

— Зачем он приходил?

— Тоже за консультацией. Вот, — Маня поднялась со стула, прошла в другую комнату и вернулась с двумя свёрнутыми в трубку жёлто-коричневыми с неровными краями свитками, — Вот… эти куски принёс он и попросил прочитать, что здесь написано.

Проклов внимательно рассматривал будто обугленные свитки. Видно, они были отреставрированы, потому что на их поверхности явственно проступали хитросплетённые буквы.

— И прочитал Виктор Степанович?

— Прочитал и очень расстроился.

— Чем же?

— Переживал очень. Это вроде старинного, очень древнего дневника, как он мне рассказывал, ХIII–XIY век, очень много интересных сведений о жизни того времени. Муж говорил, что эти куски по находящейся на них информации ценнее Новгородских берестяных грамот. А переживал оттого, что недостаёт других кусков, и он не знает: то ли их не было, то ли они прпопали, когда их нашли. Вот он и пошёл к Вадиму узнать — не может ли тот раздобыть недостающие кусочки.

— И что ему тот ответил?

— Сказал, что он их где-то нашёл, что они ему не нужны и пусть Виктор Степанович оставит их у себя, и что других у него нет.

— А не могли эти куски бересты послужить причиной смерти вашего мужа?

— Да что вы!.. Хотя не знаю… — после непродолжительного молчания, подумав, сказала Маня, — Муж сердился, что такие вот уникальные находки попадают в руки тех, кто не разбирается в их ценности. Переживал, что не может найти того человека, кому они принадлежали, чтобы узнать место находки… Может, думал, такие куски ещё имеются…

— Вы можете назвать мне адрес этого Вадима кооператора? — спросил Проклов.

— Я не знаю, и муж-то знал плохо, а я совсем не знаю. Виктор Степанеович говорил, что Вадим живёт в своём доме где-то за третьей горбольницей, в том районе, а точнее я не могу ответить.

— А вы не можете отдать мне эту бересту? — спросил Проклов, вертя в руках тёмные куски. — На время и под расписку, конечно,

— Это очень ценная находка, — неуверенно сказала Маня. — Я даже и не знаю…

— А что написано на них, вы знаете?

— Со слов мужа мне известно, что здесь записи, характеризующие уклад тогдашней жизни, обычаи, нравы… Поэтому Виктор Степанович и расстроился, узнав, что больше нет таких кусочков.

— Насколько я понял, здесь какие-то отрывочные сведения?

— По-видимому, так. Это, наверное, середина. Во всяком случае, ни конец, ни начало.

— Интересная находка, — проговорил Проклов. — Так вы мне не ответили — отдаёте вы мне эти кусочки?

— Пожалуй. Они мне не нужны. Только… если хозяин, то есть Вадим, попросит их вернуть?

— Скажете, что они в млиции. Вот номер моего телефона. — Проклов начеркал цифры в блокноте и вырвал страничку. — Возьмите! Если что прояснится, мы вам сообщим, а если вы что-нибудь вспомните, звоните мне. До свидания, — попрощался он, беря со стола фуражку.

Маня проводила его до порога квартиры, посмотрела в открытую дверь, как он спустился по лестнице, и защёлкнула замок.

«Что мы имеем? — размышлял старший лейтенант, идя к машине, которая ждала его в переулке. — Не особенно густо. Можно сказать, совсем ничего. Береста — это интересно, но не из-за неё же убили старика? Конечно, эту версию тоже надо проверить. Возможно, жена убитого всего и не знает. Ну, приходил кооператор, разговаривал с Виктором Степановичем, однако не присутствовала при разговаоре, а муж всего мог ей и не говорить… Он помогал этому Вадиму в деле реставрации и определении ценности тех или иных историеских предметов. Видимо, этот кооператор — коллекционер. Значит, он знаком с барыгами, а это уже о чём-то говорит. Надо с ним встретиться, ещё поговорить со старушками, которые работали вместе с Виктором Степановичем».

13.

После того, как в поезде у него украли деньги, Лёху не покидало чувство беспокойства. Ему казалось, что кража не была случайной — кто-то за ним следил. А кто мог его выслеживать? О том, что он нашёл сундук, не знала даже жена. Знали, или догадывались о его багатстве только те, кому он продал золотые вещички — Вадим и Валерка. Вадим, правда, произвёл на него впечатление человека вполне серьёзного, делягу, но не вертихвоста. Однако, чем чёрт не шутит, когда Бог спит. Валерка — малый вороватый, разудалый. На него положиться нельзя. Если вместе спать будешь ложиться — спрячь ценное под голову. Стащит и будет божиться, что не он. А не пойманный не вор.

Чем больше он думал о своей пропаже, тем сложнее и запутаннее казалась его история, и чувство обеспокоенности, а подчас и страха, не проходило. Сознание того, что у него находится неслыханное богатство, возвышало его в глазах своих, но чувство того, что он не может им распорядиться, как ему хочется, чтобы жить в довольстве, обескураживало. И теперь он не может спать ночами, обуреваемый мыслями о том, что его клад могут похитить. По вечерам он даже не стал мастерить в своём сарайчике, купленном по случаю у знакомого, в котором был вырыт погреб и хранились разные соленья и варенье с картошкой.

Однажды он запоздал после работы. Его и ещё двоих напарников мастер попросил задержаться, чтобы отремонтировать срочно барахливший двигатель бульдозера — предстояло выезжать по важному делу — пообещав за это расплатиться пол-литром спирта, кроме денег за сверхурочные. Все трое обрадовались такому обстоятельству. Двигатель починили и на радостях, что пьют на халяву, здесь же на заводе, в раздевалке, два раза пропустили по сто пятьдесят под скромный закусон в виде заветренной корки чёрного хлеба, малосольного огурца и небольшого кусочка жёлтого солёного-пересолёного сала — остатков от обеда.