– Давайте вместе поедим, – сказал я и налил Олене чай, пододвинув стакан поближе к девушке. Сделав рукой приглашающий к еде жест, я достал перочинный нож, намазал себе и Олене хлеб маслом, сделал несколько бутербродов и приступил к еде, призывая к этому и девушку.
Олена взяла конфету, как-то тихо и незаметно сняла обертку, откусила кусочек и отпила глоток чая из стакана. Глаза ее все время были опущены вниз, и, как я ни старался разговорить Олену, она по-прежнему не произнесла в ответ ни слова, только изредка делала еле заметные движения головой, то ли показывая, что слышит меня, то ли соглашаясь или отрицая сказанное.
– Сейчас вам принесут раскладушку, отдохните. Я не буду беспокоить вас часа три-четыре. Поспите. Если что-то потребуется, позовите милиционера, он тут, за дверью.
И опять никакой реакции. Я вышел к дежурному и вернулся с раскладушкой. Разложил ее, бросив сверху кожух.
– Ложитесь, укройтесь кожухом. Я скоро вернусь.
В райбольнице, в которую майор Супрун предварительно позвонил, нас ждал главврач с лечебным делом Стасулы. Выяснилось, что процесс идет в обоих легких, болезнь запущена до предела, несколько крупных каверн делают невозможным лечение этой больной в условиях районной да и областной больницы. Единственный, да и то негарантированный выход – достать для больной новый препарат ПАСК и отправить ее в туберкулезный санаторий Крыма на пару месяцев, тем более учитывая приближение осени.
– Только при этих условиях может быть какой-то шанс, – сказал на прощание главврач. На мой вопрос, сколько будет тянуться эта болезнь, может быть, годы, главврач помолчал, а затем коротко ответил: – Она умрет самое позднее весной следующего года. Чуда не будет. Мы бессильны ей помочь. Если будет затяжная и дождливая осень, может помереть и раньше, к Новому году…
По моей просьбе главврач отдал нам рентгеновские снимки легких больной Стасулы, показал на них каверны и дал соответствующие пояснения…
В райотдел возвращались молча. Поднимаясь по лестнице, я сказал Супруну:
– Я попытаюсь убедить Стасулу отдать нам хлопцев. А за это гарантирую ей самое современное санаторное лечение в Крыму. Если по моему рапорту наше начальство не пойдет на это, я сам на свои деньги куплю Стасуле ПАСК и санаторную путевку в Крым. Это, разумеется, в случае ее согласия поработать с нами и вывести нас на бандитов.
– Не советую я делать это, – возразил Супрун. – С одной стороны, вы, конечно, проявляете сострадание и милосердие к этой женщине. А с другой – применяете недозволенный прием – это хуже пытки, говорить больному о его неизлечимой болезни, показывать рентгеновские снимки, обещать жизнь и не выполнить своих обещаний. Вам никто не разрешит заниматься ее лечением на свои деньги и без санкции руководства. Вы сначала получите «добро» на такое предложение, а потом беседуйте на эту тему с задержанной. И самое главное – не забывайте, Стасула активнейшая бандпособница, несколько лет была связана с подпольем, постоянная и самая близкая, насколько нам известно, любовница Игоря, который ей полностью доверял и оставил только потому, что боялся сам заразиться туберкулезом. Знаете, есть такое правило в оуновском подполье – не подвергать себя и окружение ненужному риску. Туберкулез, особенно в условиях подполья, означает гибель, и не в бою со своими врагами, а медленную и мучительную смерть в бункере. Нам такие случаи известны.
Он помолчал и добавил:
– Стасула больна была давно, но обратилась она к врачу два месяца назад, добавьте время на встречу с Игорем или с его связными, выходит, она имела с ним контакт где-то месяц-полтора назад, совсем недавно. Разумеется, знает каналы связи на Игоря и его людей, летом была с ним в лесу. Любовь у них. Но поверьте мне, такие не идут на сотрудничество, даже ценой своей жизни. Попытайтесь, может, получится.
Мы еще какое-то время постояли в коридоре, покурили.
– Если она в течение нескольких часов не расскажет мне об Игоре, я попрошу Червоненко освободить Стасулу.
Супрун многозначительно улыбнулся, покивал головой и молча ушел в свой кабинет…
Олена сидела на раскладушке, накинув на плечи полушубок. Я подошел к ней и увидел, что ее бьет лихорадка. Прикоснулся к ее покрытому испариной лбу. «У нее явно высокая температура, – подумал я, – не умерла бы вот тут, в райотделе, во время моего допроса. Разбирайся потом, кто прав, кто виноват».
– Олена, вы себя плохо чувствуете?
Девушка медленно подняла голову и впервые посмотрела мне в глаза. Я не увидел в них ни ненависти, ни злости. Но глаза, казалось, говорили: «Вы видите, мне плохо. Не мучьте меня, отпустите».
– Пан офицер, отпустите меня домой. Сегодня вечером тетка из села должна приехать и, если меня не будет дома, она уедет обратно. Я уже говорила вашему начальнику, что ничего о хлопцах не знаю, никогда с ними не встречалась, не видела и в лес к ним не ходила. Ничего я не знаю.
– Олена, давайте поговорим откровенно. Мы многое знаем о вас. Нам абсолютно точно известно не только о вашей многолетней связи с подпольем ОУН, но и те причины, по которым вы в свое время не ушли в подполье, а остались здесь, в Ходорове для выполнения заданий службы безопасности, с которой вы были связаны долгие годы. Здоровье вас подвело, а так были бы вы вместе с хлопцами в лесу. Мы знаем, что вы не только самым активным образом помогали хлопцам из леса разведывательной информацией, но среди своих доверенных людей организовывали для подполья сбор продуктов питания, медикаментов. Знаем мы и о вашей любви с Игорем. Олена, будьте благоразумны. Если удастся уговорить Игоря сдаться органам госбезопасности, выйти с повинной вместе со своими хлопцами, мы сделаем все возможное, чтобы помочь ему обрести новую жизнь. Дело ОУН проиграно. В лесах Украины их осталось несколько десятков. Все они в ближайшее время будут уничтожены, если не одумаются и не сдадутся властям. Мы, органы, делаем все возможное, чтобы эти люди были возвращены к нормальной жизни, остались живы, смогли иметь семьи и вернуться в семьи, к своим матерям. В случае выхода с повинной их родственники и все те, кто оказывал им помощь в прошлом и был за это сослан в Сибирь, будут возвращены домой. Конечно, некоторым из них придется по приговору суда отсидеть положенное за их преступления в прошлом. Это касается и Игоря. Он много крови, пролил, Олена. Он многих убил и повесил лично, а еще больше убили и повесили по его приказанию подчиненные ему люди. Передайте ему, что с вами разговаривал представитель МВД Украины, специально приехавший сюда, в Ходоров, по поручению министра Строкача, с тем чтобы установить контакт с Игорем и его группой. Если Игорь и его хлопцы сдадутся и помогут органам захватить или уничтожить Шувара, о котором вы тоже знаете, ни Игорь, ни его люди не понесут никакого наказания. Мы можем дать письменные обещания, гарантирующие жизнь и свободу Игорю, но, естественно, при условии честного и откровенного поведения при контактах с нами. Другого пути и выхода у него нет. Рано или поздно мы установим его местонахождение и ликвидируем всю группу. Согласны со мной, Олена?
– Я уже отвечала начальнику и вам, пан офицер, я ничего не знаю и с хлопцами никогда не встречалась. Я всех этих хлопцев, может, там был и Игорь, как вы его называете и фотографию которого показывали, видела, как и все селяне, несколько лет назад, когда жила у тетки в селе. Больше я ничего не знаю. Отпустите меня, мне плохо.
И еще несколько часов я уговаривал Олену, зная от надежнейшей агентуры все детали ее встреч с Игорем и не имея права называть эти детали, потому что расшифровывался источник, а результаты были бы нулевые. Даже ее чистосердечное и откровенное признание в близких отношениях с Игорем не имело бы тех результатов, которые были нам нужны. Нужно было ее согласие на сотрудничество, на откровенную помощь госбезопасности. Позже, вспоминая этот допрос-беседу, я посмеивался над своими словами, я тогда был, наверное, похож на молодого парня, ухаживающего за желанной девушкой, который безумно хочет ее, готов на все , чтобы угодить ей, беспредельно изворотлив в своих мыслях и обещаниях, коварен и лукав, мудр и настойчив, лишь бы она отдалась ему. А она не хочет – и все тут. И вся тебе любовь.
