Совещание проходило в спортзале школы.
Несколько столов были составлены, расстелена карта Атагов. Карта более подробная, чем та, на которую я наносил обстановку. А обстановка по Старым Атагам более подробная у нас! Это я отметил про себя, и меня порадовал сей факт.
Вокруг стола сидело много незнакомых офицеров. Я их раньше не видел. И форма на них тоже свежая. На некоторых был застиранный добела камуфляж, но было видно, что они только что с «Большой земли».
Все «наши» офицеры имели уставший, невыспавшийся вид. Круги под глазами, землистый цвет кожи, ввалившиеся от недосыпа глаза, в отличие от прибывших.
Во главе стола сидел незнакомый полковник. Хоть и роста он был небольшого, но чувствовалась власть в его каждом взгляде, жесте, дубленная без морщин кожа обтягивала обритый череп. Этого я уже видел на Ханкале — начальник разведки Ставки. Он, насколько я знаю, не сидит на месте, не протирает штаны, имеет ершистый неуживчивый характер, сам принимает участие в разработке операций. Не связывает руки командирам, требует инициативных и нестандартных действий. Говорят, что приехал сюда, чтобы получить «генерала», но из-за нежелания лизать начальствующий зад не получит он генерала и уедет снова в свой Приволжско-Уральский военный округ. Жаль, судя по всему, хороший мужик. Калина про него рассказывал чуть ли не с придыханием, молится на него как на икону. Этого медведя сложно чем-то удивить и пронять. Калина рассказывал, что этот полковник был Афгане два срока в спецназе. Потом ему предлагали возглавить личную охрану Президента Узбекистана. Отказался. Так ему за это, якобы, не дали вывезти ни одной сумки с личными вещами. Он лично на таможне без единого слова, под плач жены и дочери, резал на мелкие полосы все вещи, включая нижнее белье, потом так же сосредоточено распорол чемодан и сумки. Затем загнал нож между плит в стене и одним резким ударом переломил лезвие. И пошел на посадку в самолет под недоуменные взгляды таможенников и пограничников. Такого они не видели и больше никогда не увидят.
Мячиков достал карту и подошел к начальнику разведки Ставки. Поздоровались, стали сверять обстановку. Я стоял рядом, чтобы внести изменения на нашу карту. Но это не потребовалось. Совещание отложили на пятнадцать минут, чтобы штабные офицеры перенесли их на свою карту с нашей на свою.
Главный разведчик внимательно смотрел за работой. Потом, проанализировав ситуацию, резко сказал:
— Хорошо поработали, мужики! Если бы во всей группировке так же бы работали комитетчики, разведчики и командование, то давно бы навели порядок. А то зачастую получается лебедь раком щуку!
Чувствовалось, что он знает себе цену, не будет ни под кого «прогибаться». Ассоциативно я искал, на кого же он похож, потом понял. Читал сборник «афганских» рассказов. И был в нем рассказ Павла Андреева, там вот такой же был несгибаемый офицер-десантник, у которого на изнанке берета было написано: «Я Rex ВДВ, а не кусок гудрона!». «Rex» в переводе с латинского — царь, повелитель, великий воин.
И этот полковник тоже был из породы Rex'ов.
Он внимательно посмотрел на меня, потом обвел всю нашу группу взглядом.
— А вот вас-то я видел на фотографиях этих, — он кивнул головой в сторону выхода. — Скоро будут терзать, обвинять в геноциде чеченского народа. Они пытались местного начальника разведки капитана Калинченко загрызть. Вот им! — он согнул руку в локте, вторую положил на сгиб локтя. — Замучаются пыль глотать! Я им сказал, чтобы представили все доказательства вины Калинченко мне лично. И не мешали капитану работать. Они же отказались с нами на «броне» ехать, на «Волгах» телепались сзади. Ладно, все тихо обошлось, а то ехали как лезвие по коже. Больно и медленно!
Он все это говорил очень убедительно. Понятно, что он знает как это — лезвием по коже. Больно и медленно.
— Мне Калинченко доложил, как вы работали. Очень хорошо, — он протянул руку и жестко пожал.
Через несколько минут офицеры штаба закончили наносить обстановку на карту, и все расселись по местам.
Три тусклые лампочки, висевшие над столом, освещали карту. Все присутствующие внимательно изучали изменения.
Потом началось совещание. Начали офицеры, прибывшие с Ханкалы. Было приятно, что все отметили совместный труд военных и наш. Стали разрабатывать детали операции.
На улице раздался выстрелы. Автоматная очередь и крики. Начальник штаба и Калинченко выскочили за дверь, все остальные напряглись. У каждого офицера было оружие, у кого автомат, у приезжих — пистолеты.
Через полминуты появился начальник штаба.
— Все в порядке. Стрелял часовой — предупредительная очередь вверх. Прокуроры и правозащитники возжелали присутствовать на нашем совещании. Боец их не пропустил, — он пояснил.
— М-да, этим дай волю, так они всех бандитов объявят ангелами, — начальник разведки резко рубанул воздух. — Продолжим!
Воздух он не просто рубанул, а как будто ударил кого-то сзади по шее, сверху вниз.
Просто удивительно как наглядно, убедительно и визуально ярко ему удается все это показать.
Совещание продолжилось, минут через пять к нему присоединился Калина. Он был красный и вытирал пот со лба рукавом. Форма на груди была помята. Пуговица на левом манжете рукава куртки — оторвана, вырвана «с мясом». Было видно, что он рвался в бой. Нельзя бить прокурора и правозащитника, но можно отыграться, сорвать злость на бандите.
В ходе нашего совещания Ступников поднял вопрос о вертолетном десанте. Главный разведчик пообещал помочь, но при этом лицо было задумчивым. Неужели правы наши кураторы, что не так все просто? Тогда печально это.
Единственное в чем нас заверили прибывшие — что перебросят дополнительно человек двести, чтобы мы могли максимально блокировать село своими силами. И это уже неплохо.
Точную дату проведения операции называть не стали. Не потому, что боялись утечки информации, а просто надо было доложить руководству Ставки. На этой войне все надо согласовывать со Ставкой. Ладно, хоть в туалет можно сходить без спросу.
Военные возлагали на нас — группу ФСБ большие надежды по добыванию информации. Мало того, они полностью хотели делегировать нам эту часть работы.
Оно и понятно, в случае срыва операции, есть на кого спихнуть вину в неудаче.
Особенно в этом упорствовал начальник разведки Ставки.
Но Ивушкин не позволил. Не так наглядно и убедительно, как разведчик, он сообщил, что получение информации также есть первейшая и важнейшая задача и армейской разведки.
Решили, что информацию добываем совместными усилиями. Руководить операцией будут военные. Мы — пристяжные, они — коренные.
Я посмотрел на часы. Без малого два часа прошло, а ничего нового я не узнал.
Совещание объявили закрытым. Ступников поймал нашего шефа — Мячикова:
— Петрович, мы пойдем поедим и спать. Время обеда, да и устали мы, в голову ничего путного после всех этих совещаний не лезет. Голова отдохнет, подсознание надо освободить, пусть оно переварит всю информацию, все наставления, а проснемся — и на тебе, готовый ответ! А, Петрович?
— Сейчас я вас протащу через прокурорских, а потом даю выходной до утра, — Мячиков устало кивнул.
— Ой. Ё! — Ступников забыл про поджидающую нас делегацию, и прошелся по ней и ее ближайшей родне, особый упор был сделан на матушек.
Особенно Саша сокрушался по поводу отсутствия противозачаточных средств в момент зачатия ожидающих. Вообще-то Ступников редко ругался матом, предпочитая вворачивать цитаты из «12 стульев», но тут его проняло.
Я помнил о них, и во время совещания готовился дать достойный отпор обвинителям.
Когда выходили из дверей школы, Зерщиков уже не стоял у дверей, а находился в яме, обложенной мешками с песком, и стволом автомата следил за перемещениями «группы ожидающих товарищей». Видать сильно он разозлился на них. А они, соответственно, на него.
Завидев нас со Ступниковым, вся группа плотной толпой двинулась к нам. Но не слишком резво, опасливо поглядывая в сторону огневой точки Зерщикова. Автомат в его руках смотрелся детской игрушкой. Казалось, что указательный палец его с трудом помещается в предохранительную скобу автомата.
