– Но Генрих – полноправный король! И мой муж! – воскликнула я, но мать это не смутило. Она лишь пожала плечами и сказала:
– Значит, ты выиграешь в любом случае.
– Вы только посмотрите, что они несут? – крикнула нам Мэгги срывающимся от возбуждения голосом. – Посмотрите, какой флаг у них в руках?
Я встала и поверх ее головы выглянула в окно.
– Я что-то не пойму… не могу как следует разглядеть…
– Это же наш флаг! Уориков! – Голос Мэгги задрожал от радости. – И они выкрикивают наше имя! Они кричат: «За Уорика!» Они призывают Тедди!
Я посмотрела на мать и тихо сказала:
– Они призывают Эдварда, наследника Йорков. Ты слышишь? Они призывают наследника Йорков.
– Да, – спокойно откликнулась мать. – И это совершенно естественно.
* * *
Мы ждали новостей. Мне тяжело далось это ожидание, ибо мои друзья, мои родные, все те, кто поддерживал Йорков, с оружием в руках восстали против моего собственного мужа. Но куда тяжелее ожидание и неизвестность переживала леди Маргарет, королева-мать, которая, похоже, совсем лишилась сна и проводила каждую ночь на коленях перед маленьким алтарем, установленным в ее личных покоях, а потом весь день молилась в часовне. Она сильно похудела и поседела от постоянной тревоги, а мысль о том, что ее единственный сын где-то далеко, среди ненадежных союзников и неверных подданных, что он не имеет иной защиты кроме армии, возглавляемой Джаспером Тюдором, делала ее прямо-таки больной от страха. Она обвиняла его друзей в предательстве, а тех, кто раньше ему сочувствовал, в том, что теперь они от него отреклись. Она перечисляла их имена в своих молитвах, обращенных к Богу, и просила Его наказать тех людей, которые после Босуорта собрались под знамена победителя, но, стоило ему потерпеть неудачу, как они от него отшатнулись. Она почти ничего не ела – держала строжайший пост, желая добиться благословения Господня; но всем было ясно: она просто больна от страха за сына, и этот страх все возрастает, ибо ей кажется, что Господь по неизвестной причине отвернулся от Генриха и не желает более поддерживать Тюдоров. Господь привел ее сына на английский трон, но не дал ему сил, чтобы этот трон удержать.
Было известно, что в небольших пригородных деревеньках, далеко за пределами Вестминстера, возникают отдельные схватки между отрядами лондонцев и войсками Тюдора, и почти на каждом перекрестке звучит призыв «За Уорика!». В Хайбери мятежники, вооруженные камнями, граблями, кочергами, вилами и косами, устроили настоящий бой с хорошо вооруженной королевской гвардией. Ходили слухи, что солдаты Генриха порой бросают на землю боевые штандарты Тюдора и спешат присоединиться к повстанцам. В Лондоне из уст в уста шепотом передавали слухи о том, что крупные лондонские купцы и даже сам городской совет выступают в поддержку мятежников, заполнивших улицы и криками требующих возвращения Йорков на престол.
Леди Маргарет приказала закрыть все ставни на окнах, выходящих на улицы, чтобы мы не могли видеть, что быстротечные стычки толпы и королевской гвардии происходят буквально под стенами дворца. Затем она приказала закрыть и запереть на засов ставни и на всех остальных окнах, чтобы мы не слышали криков толпы, требовавшей возвращения Йорков и призывавшей Эдварда Уорика, моего маленького кузена Тедди, выйти к народу и приветствовать его хотя бы взмахом руки.
Тедди мы старались держать как можно дальше от окон; мы запретили слугам сплетничать, но он все же узнал, что народ Англии призывает его стать королем. Однажды я зашла к нему в классную комнату, чтобы послушать, как он читает вслух какой-то рассказ, и он вдруг заявил мне:
– Но ведь наш король – Генрих!
– Да, конечно, наш король – Генрих, – подтвердила я.
Мэгги быстро глянула на нас, хмурясь от беспокойства.
– Значит, им не следует так громко выкрикивать мое имя, – сказал Тедди. Ему, похоже, и в голову не приходило, что он может сам стать королем.
– Безусловно, не следует, – согласилась я. – Надеюсь, они скоро перестанут его выкрикивать.
– Но они явно не хотят короля Тюдора!
– Ну, вот что, Тедди, – вмешалась Мэгги, – ты прекрасно знаешь, что на эту тему говорить не следует.
Я ласково накрыла своей рукой руку мальчика.
– Мало ли чего они хотят, – сказала я ему. – Тюдор выиграл битву и был коронован как король Англии Генрих VII. И кто бы что ни говорил, а он действительно король Англии. Все мы совершили бы очень и очень большую ошибку, если бы забыли об этом.
Тедди посмотрел на меня; его честное личико прямо-таки светилось искренней преданностью королю.
– Я никогда не совершу такой ошибки! – пообещал он мне. – Я ничего не забыл. И хорошо понимаю, что теперь он – наш король. А тебе, Лиз, хорошо бы объяснить это тем плохим мальчишкам, что кричат на улицах.
* * *
Но я ничего не смогла объяснить «плохим мальчишкам», и те продолжали выкрикивать призыв «За Уорика!». Леди Маргарет никому не разрешала выходить за тяжелые ворота Вестминстера, пока не утихнет возбуждение, царившее в городе. Стены дворца не были повреждены, тяжелые мощные ворота невозможно было взять силой. Разъяренную толпу гвардейцы легко держали на расстоянии, а потом и вовсе отогнали, и мятежники устремились в дальние районы города или же в бессильном гневе попрятались по домам. На улицах Лондона вновь воцарилось относительное спокойствие, и мы распахнули ставни на окнах и открыли тяжелые ворота дворца, показывая всем, что мы вполне уверены в себе, и народу следует приветствовать нас, своих нынешних правителей. Впрочем, я сразу заметила, что настроение у лондонцев весьма мрачное; каждый поход дворцовых слуг на рынок заканчивался потасовкой; на стенах по-прежнему дежурила удвоенная стража; и мы по-прежнему не имели вестей с севера и не знали даже, состоялось ли сражение Генриха с повстанцами и за кем осталась победа.
Наконец в конце мая, когда при дворе следовало бы уже настраиваться на летний отдых за городом – готовиться к различным развлечениям: прогулкам вдоль реки, турнирам и репетициям спектаклей, а также музицировать и ухаживать за дамами, – леди Маргарет получила от Генриха письмо, в которое была вложена и записка для меня. Король также прислал открытое письмо парламенту – его привез мой дядя Эдвард Вудвилл, который прибыл в Лондон в сопровождении небольшого отряда йоменов, специально переодетых в ливреи, чтобы показать, что слуги Тюдоров могут совершенно спокойно, ничего не опасаясь, ездить по Большой Северной Дороге из Йорка в Лондон.
– И что же пишет король? – спросила у меня мать.
– С мятежниками покончено, – сказала я, быстро прочитав полученную от мужа записку. – Генрих пишет, что Джаспер Тюдор преследовал повстанцев далеко на север и только после этого вернулся. Франсис Ловелл сумел бежать, а братья Стаффорд вновь укрылись в святом убежище. Но Генрих приказал вытащить их оттуда… – Я помолчала, глянув поверх письма на мать, и неуверенно продолжила: – Он приказал вломиться в святое убежище… Он грубо нарушил законы церкви… Он пишет, что все они будут казнены…
Я протянула матери письмо, удивляясь тому, что при этом испытываю странное облегчение. Конечно же, я хотела реставрации Дома Йорков. Конечно же, мне хотелось, чтобы враги Ричарда были наказаны. Порой мне страстно хотелось увидеть – и в своих снах и мечтах я действительно видела это! – как Генрих падает с коня на землю и из последних сил пытается спастись, но против яростной кавалерийской атаки ему не выстоять, и он снова падает, и конские копыта топчут землю рядом с его головой… И все же я обрадовалась, получив это письмо; оно принесло мне добрую весть: мой муж остался жив. Ведь я сейчас носила в чреве своем маленького Тюдора, и я никак не могла желать смерти отцу своего ребенка! Я не могла желать, чтобы и его, голого и окровавленного, как Ричарда, перекинули через седло его охромевшего боевого коня. Я вышла за Генриха замуж, я дала ему клятву, но самое главное – я носила под сердцем его ребенка, хоть сердце мое и было похоронено в некой безвестной могиле вместе с телом Ричарда. Да, я была принцессой Йоркской, но я стала женой Генриха Тюдора, я поклялась ему в верности, и будущее мое отныне было связано именно с ним.