– С чего ты взял! Примитивен до раздражения. Обычная схема для нашего края: один брат идет работать в правоохра­нительные органы, другой в партийный аппарат, третий в со­ветский, а остальные занимают хлебные должности: на мясо­комбинате, на лесоскладе, винно-водочном заводе, торговле, строительстве, автотранспорте, нефтебазе и тянут, что только могут. Да при такой страховке со всех сторон, абсолютной без­опасности и самый осторожный станет тащить день и ночь. Потом, как ты знаешь, такие люди роднятся с себе подобны­ми, если в клане нет выхода на прокуратуру, они найдут его че­рез молодоженов, в каждом доме и жених и невеста найдутся, которые никогда не пойдут против воли родителей. Говорят, однажды Уткур Назарович похвалялся, что на всей длинной цепи проверок и контроля, в каждом звене у него есть родня, она и предупредит его заранее, и не заметит того, чего не надо, и защитит, если потребуется. Уткур возглавлял там в разное время три особо чтимые на Востоке места: мясокомбинат, ле­соторговлю, а в последние годы, и по сей день, крупный авто­комбинат с парком междугородних автобусов, автобазой реф­рижераторов и большегрузных автомобилей-дальнебойщиков, место даже почище, чем мясокомбинат вместе с винзаводом.

Два старых дела, это когда он возглавлял мясокомбинат и лесоторговлю, замяли старые сослуживцы и выдвиженцы от­ца, хотя не обошлось и без помощи Тулкуна Назаровича, он тогда в народном контроле республики работал, его заключе­ние дважды и спасло вороватого братца Уткура. А третье дело завели уже при Юрии Владимировиче Андропове, и вряд ли бы он выкрутился, но изменилась обстановка в стране в связи с приходом Черненко, к власти вернулись многие друзья и коллеги отца. Но самое большое влияние на ход дела оказал наш общий ныне друг Артур Александрович Шубарин. Все до одного водителя забрали свои заявления о том, что директор автокомбината облагал их непомерной данью за каждый рейс. Видимо, крепко поработали Ашот и Коста с друзьями, шофера народ вольный, упрямый, и то сдались, дружно сказали, что оговорили директора за принципиальность и твердость.

Время поджимало, и они решили действовать безотлага­тельно. Акрамходжаев набрал по вертушке четырехзначный номер телефона Тулкуна Назаровича в ЦК и довольно-таки твердо просил принять его утром. На вопрос, по какому поводу и почему такая спешка, прокурор ответил туманно: «Не теле­фонный разговор…»

Старый и многократно проверенный прием заставить че­ловека волноваться, думать, что же это за тайна, что нельзя ее доверить телефону.

– Дожал ты все-таки его, и первый ход за тобой, мог при его замашках и амбиции и отмахнуться от встречи, – сказал Салим, как только шеф положил трубку.

– Да я припру его к стенке не только из-за должности, карьеры, а еще потому, чтобы они всерьез считались со мной. Такие люди понимают только силу, грубую силу, а мы сегодня с тобой при общем хаосе и растерянности вокруг могучи как никогда.

Направляясь в ЦК, он проанализировал свою первую встречу с Шубариным после налета на республиканскую Про­куратуру, так же тщательно оделся и так же жестко запланиро­вал строить разговор, жать до последнего и дать понять, что он всерьез и надолго решил перебраться в здание на берегу Анхора.

Проговорили они час пятнадцать минут, возник момент, когда важный хозяин кабинета даже порывался выставить на­хального шантажиста из Верховного суда за дверь, но тот на­чал выдавать такие подробности, что Тулкун Назарович сразу перешел на примирительный тон, а в конце концов, добитый, устало спросил:

– Чего вы хотите, чего добиваетесь?

– Я бы не хотел, чтобы меня несправедливо оттесняли от должностей в Узбекистане, – сказал он веско и с достоинством и тут же сам похвалил себя за ответ. Уроки Шубарина и общение с ним пошли на пользу.

– Разве служба в Верховном суде не устраивает вас? – удивился Тулкун Назарович.

– Я признателен, что вы высоко оценили мое сегодняш­нее положение, но я знаю, что моя кандидатура не рассматри­валась здесь ни на один серьезный пост, я не числюсь у вас да­же в резерве. Разве это справедливо? По-партийному? Я спра­шиваю вас как коммунист коммуниста. Я – доктор наук, чело­век с большой практикой, наверное, вам и мои взгляды на пра­вовую реформу известны, они широко обсуждались в респуб­лике.

– В каком отделе вам хотелось бы работать в ЦК? – спро­сил хитрющий Тулкун Назарович, поняв, куда клонит проку­рор Акрамходжаев.

– Я знаю, у вас сейчас вакантно место заведующего отде­лом административных органов… – небрежно бросил Сенатор.

– Это сложно, мы сейчас рассматриваем две кандидатуры, есть и за, и против, – начал уклончиво хозяин кабинета.

– Вот вы и предложите третью, в ситуации, обозначенной вами, будет выглядеть вполне объективно, вашу кандидатуру и рассматривать будут иначе, – польстил он на всякий случай, чувствовал, что Тулкун Назарович ему пока не по зубам и луч­ше с ним разойтись полюбовно.

Уходя, оставил ему для ознакомления три папки с делами его брата Уткура с новейшими комментариями к ним, над ко­торыми они с Салимом трудились всю ночь, было над чем призадуматься, на выводы и предложения они не скупились. Приложил прокурор к делам и кучу анонимных жалоб на брат­ца Уткура, которых в достатке привез с собой помощник, все они писались с глубоким знанием жизни вечного директора Назарова, но что странно, никто не связывал его родства с Тулкуном Назаровичем.

Через три недели, когда Артур Александрович вернулся из Франции, он тут же позвонил Акрамходжаеву, решили обмыть новое назначение, возвращение из Парижа, долго уговаривали друг друга, на чьей территории встретиться. Шубарин пригла­шал к себе домой, прокурор настаивал у себя. Спор разрешил Салим Хасанович. Он тоже собирался отметить свое повыше­ние. Впервые за долгие годы работы вместе с прокурором они разъединились. Хашимов остался в Верховном суде, и должность шефа перешла к нему автоматически, на этом настоял Сенатор в разговоре с Тулкуном Назаровичем. Чтобы пойти на такой шаг, они долго размышляли и решили, что держать под контролем дела в Верховном суде важнее всего, все-таки последняя инстанция, суд – венец правосудия. Тут и дела кру­тые и цены – отведи от вышки иного дельца, и миллион в кар­ман за один заход. А как это делается, они знали. Нанимают журналистов и прочую пишущую братию до суда, которые со слезой в голосе пишут о жестокости советских законов, о гу­манности, присущей и отличающей социалистическое обще­ство от всего мира, что прогрессивный наш народ не приемлет столь суровую меру, как расстрел, что не наказание искоренит преступность, а воспитание, сострадание, любовь – полный набор социальной и нравственной демагогии, которой нас пичкают газеты последние двадцать лет.

Скрывая от народа статистику уголовных преступлений, реальную картину положения дел, в эпоху Брежнева в 1979 го­ду установили абсолютный рекорд мира – 21500 убийств, на четыре тысячи смертей опередив, считай голыми руками, Америку, где двести лет свободно продается оружие, включая автоматическое, страну, которую у нас иначе чем Меккой пре­ступников и преступлений не представляли. Оболваненный целеустремленной лживой пропагандой, строящейся на на­грабленных и наворованных деньгах, через продажных и бес­принципных адвокатов, юристов, газетчиков, ученых, социо­логов, писателей, не зная, что с тех пор, как ведется такая мощная и изощренная атака на советское правосудие, пре­ступность выросла в десятки, а в иных видах и проявлениях в сотни раз, обыватель и готов пустить слезу по бедным пре­ступникам и убийцам, против которых, оказывается, суров го­сударственный закон. После таких газетных выступлений са­мое время спустить на тормозах любое дело, где намечалась исключительная мера, и миллион в кармане, и прослывешь гуманистом, человеком либеральных взглядов; миллионы и имели в виду, оставляя Хашимова на работе в Верховном суде, тем более располагая на подпольных Рокфеллеров подробней­шими досье.

Миршаб предложил отметить три важных события в жиз­ни каждого из них в доме своей любовницы Наргиз.