В воскресенье 14 августа, при переходе в Рогекюль, с утра нашел густой туман. К 6 часам 45 минутам туман рассеялся. К полудню миноносец ошвартовался у стенки в гавани Рогекюль.

В этот день в Рогекюле состоялись похороны погибших в недавних трагических событиях на эскадренном миноносце «Доброволец» нижних чинов. Для участия в траурной церемонии от экипажа миноносца «Расторопный» было выслано 10 человек. В 14 часов 40 минут матросы построились в полной форме, с винтовками. Старшим назначили мичмана С. Д. Клиентовского и с ним мичмана Б. А. Садовинского.

Вернувшись в 18 часов с похорон, Бруно Садовинский еще долго находился в угнетенном состоянии. Его учили воевать с врагом, но его никогда не учили переносить смерть и гибель матросов и офицеров – своих товарищей по оружию. И от этого потери, даже если это потери другого экипажа, а не твоего корабля, не становились менее болезненными. Стоя в строю под Андреевским флагом, над могилой погибших моряков, мичман Садовинский не давал себе никаких клятв, он только крепче сжимал скулы и стискивал кулаки. Придет срок, и они посчитаются с проклятыми немаками за все!

Война! Фронт, растянувшийся от Балтийского моря до Черного, полыхал артиллерийским и минометным огнем, задыхался германскими газами и сгибался под ливнем пуль германских автоматических ружей (автоматов).

Военная газета «Русский инвалид» в № 211 за 8 августа 1916 года, в военном обзоре Штаба Верховного главнокомандующего о положении на Северном, Западном, Юго-Западном фронтах, писала следующее:

«За последнее время на правом фланге наших позиций (боевые линии Рижского района) наши части продвинулись с боем несколько вперед, где и закрепились. Противник долго обстреливал нас артиллерийским огнем, выпустив массу тяжелых снарядов, частью с удушливыми газами, но старания противника были безуспешны, и окопы остались за нами».

Далее «Русский инвалид» приводит телеграммы с других фронтов:

«Французский фронт.

ГАВР, 5-го августа. Бельгийское официальное сообщение: “На бельгийском фронте – полное спокойствие”.

ПАРИЖ, 5-го августа. Агентство Гаваса сообщает: “В течение всего вчерашнего дня мы укрепляли и переустраивали позиции, захваченные нами к северу и югу от Соммы. Ни ночью, ни днем неприятель не проявлял попыток нам противодействовать”».

Вахты сменялись вахтами. Переходы Куйвасто – Роггекюль, Рогекюль – Ревель, Ревель – Лапвик, Лапвик – Рогекюль чередовались, как в калейдоскопе. Боевая работа заслоняла собой все воспоминания мичмана Садовинского о береговых делах в Гельсингфорсе, и они уходили в память все глубже и глубже. Но одно чрезвычайное происшествие случившееся 16 августа на переходе «Расторопного» из Лапвика в Рогекюль, неожиданно позволило мичману Садовинскому оставаться в Гельсингфорсе в течение последующих 16 дней и вновь видеть Ирину.

В 10 часов 25 минут миноносец «Расторопный», на пути из Лапвика в Рогекюль, разошелся контркурсами со сторожевым судном «Ворон». В 12 часов 00 минут вахтенный офицер доложил командиру, находящемуся на мостике, что наступает время прохождения поворотного буя с Растхольмского створа на Хестхальский створ Нукке – Вормского фарватера.

Что произошло дальшее, какие решения принимал командир миноносца, особенности метеоусловий: ветер, видимость, волнение, как маневрировал встречный угольный транспорт, – теперь уже сложно установить, но в вахтенном журнале «Расторопного» за 16 августа 1916 года, на 12 часов 02 минуты, была сделана следующая лаконичная запись:

«12:02 У поворотного буя с Растхольмского створа на Хестхальский створ Нукке – Вормского фарватера – столкнулись с угольным транспортом “Мыслете”».

(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60382)

Столкновение не имело серьезных последствий, и через полтора часа миноносец «Расторопный» вошел в гавань Рогекюль и ошвартовался к эскадренному миноносцу «Деятельный». И еще этот день запомнился мичману Б. Садовинскому тем, что, как было записано в вахтенном журнале:

«Сего числа, прибыл на миноносец из штаба Командующего Флотом мичман Михаил Михайлович Воронин».

(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60382)

За время службы на «Расторопном» они крепко сдружатся.

Накануне командир запросил разрешение командования Минной дивизии на переход в Гельсингфорс для постановки миноносца на заводской слип с целью осмотра подводной части корпуса после столкновения с угольным транспортом. 17 августа разрешение было получено, и эскадренный миноносец «Расторопный» в 12 часов 22 минуты ошвартовался у пристани судоремонтного завода «Усберг» в Сернесте, в Гельсингфорсе.

На следующий день, после того как сторожевое судно «Кондор» освободило судоподъемную тележку, миноносец отошел от пристани и в 11 часов 30 минут начал входить на тележку. В 15 часов 15 минут вошел на тележку, и завод приступил к ремонтным работам. Ремонт должен был продлиться до 1 сентября. На период ремонта миноносца мичману Б. А. Садовинскому был предоставлен отпуск сроком на десять суток – с 22 по 31 августа включительно. Он получил распоряжение передать, по приезде в Петроград, пакет с бумагами «под шпиц» Адмиралтейства, и все оставшееся время было в его полном распоряжении. Позвонив по телефону Ирине и рассказав ей о неожиданно полученном отпуске, Бруно с удивлением и радостью для себя услышал в ответ:

– Я так рада, Бруно! Мы вместе поедем в Петроград. Целыми днями будем вместе. Будем гулять по берегам Невы и стрелке Васильевского острова.

Документального подтверждения предоставлении отпуска мичману Б. А. Садовинскому и его поездке в Петроград в конце августа 1916 года в документах Минной дивизии, находящихся в РГАВМФ, мной не обнаружено, но факты говорят о следующем: В течение января – марта 1916 года в Морском корпусе ему отпуск не предоставлялся. С прибытием в апреле на Минную дивизию, на миноносец «Разящий», и до конца июля, когда он был назначен на эсминец «Расторопный», в отпуске Садовинский не был. Об этом свидетельствуют регулярные подписи мичмана в вахтенном журнале «Разящего». С начала августа и по 21 августа включительно мичман Б. Садовинский регулярно расписывается в вахтенном журнале «Расторопного». Затем подписи отсутствуют, и с 1 сентября регулярные подписи мичмана Б. Садовинского возобновляются.

В ежедневном рапорте вахтенного офицера командиру миноносца, в пункте «Число больных офицеров», за период с 22 по 31 августа стоят нули, значит, мичман Б. Садовинский отсутствовать по болезни в этот период не мог. Командировки флотских офицеров в Петроград практиковались, но сроки их не превышали 3–5 суток. Отсутствие на корабле мичмана Садовинского в течение 10 суток совпадает с длительностью предоставления отпуска флотским офицерам в военное время. Отдыхать в Гельсингфорсе, конечно, можно было остаться, но отсутствие своего жилья и достаточно однообразные развлечения молодых флотских офицеров в гарнизоне делали поездку для отдыха в Петроград предпочтительнее.

Пульмановский вагон мягко нес их мимо больших и маленьких озер, мимо густых лесных массивов и небольших опушек. Вдали мелькали опрятные финские хутора и аккуратно обработанные поля. Бруно и Ирина болтали о чем-то незначительном и, как дети, радовались путешествию.

Петроград встретил их мокрыми от дождя мостовыми, свежим ветром и усеянным обрывками облаков небом. От вокзала они взяли извозчика. Исаакиевский собор поблескивал мокрым от недавнего дождя куполом. Шпиль Адмиралтейства вонзался в небо острой золотой иглой. На первый взгляд казалось, что все – как всегда. Но война наложила свой отпечаток на город, не только сменивший имя и сбросивший вниз тевтонских рыцарей с их конями, со здания бывшего германского посольства. В Петрограде уже не было того бесшабашного, довоенного столичного веселья. На Невском проспекте то тут, то там мелькали солдатские фронтовые шинели, проезжали не шикарные авто, а крытые брезентом военные грузовики, и афишные тумбы пестрели не афишами театральных премьер, а призывами помощи фронту, раненым и увечным.