– Мама?!

Ирка – встрепанная, с пылью в волосах – все-таки услышала, что-то услышала, находясь в доме. Плеск воды? Сдавленный крик, перешедший в бульканье?

– Виноградов, где мама? – глаза ее метались по участку, как два напуганных крысенка.

Он медленно повернулся к ней, выпрямившись во весь рост, развернул плечи и ответил после тяжелой паузы:

– Разве я сторож маме твоей? И у меня есть имя.

Сделал три уверенных шага к крыльцу и повторил раздельно:

– У меня. Есть. Имя.

Ирина смотрела на мужа сейчас (и всегда!) сверху вниз, она вообще была на четыре сантиметра выше, но под его давящим взглядом из-под очков сжалась, ссутулилась, отступила назад, сказала неуверенно, прислонившись к двери:

– Ты чего, Вино… Леша?

– Ничего, все в порядке, – жестко улыбнулся он уголками губ, поднимаясь по ступеням. – Пошли в дом. В наш дом.

Конечно, ничего этого не было. Все это Леша представил, пока теща возвращалась от пруда с сумкой. А Ирка действительно выскочила на крыльцо с совершенно ледяным лицом. Леша попытался принять тот суровый и мужественный вид, который только что вообразил: напряг скулы, стиснул кулаки и распрямил узкие плечи – и тут же скривился, сдавив невзначай ноющий волдырь ожога.

Ирина не обратила никакого внимания на его мимические попытки, прошла к машине, не глядя ни на мать, ни на мужа.

– Запирайте дом, Алексей. Мы уезжаем, – Елизавета Васильевна явно не собиралась посвящать его в подробности разговора с дочерью и в детали принятых (или отложенных?) решений.

– Но ведь… мы ведь еще… постройки… теплица, фундамент для бани… – залепетал Леша совсем уж невразумительно.

– Мы уезжаем, – повторила теща с плохо скрытым презрением.

Если бы кто-то сказал этой высокой, моложавой, абсолютно спокойной женщине, что зять подозревает ее в отравлении (его? этого слизняка?) – она смеялась бы долго, весело и абсолютно искренне. Ну и возомнил зятек о себе! Да чтобы растереть такого в порошок, достаточно одного слова и короткого взгляда, а потом хорошенько проветрить комнату…

«С этим надо кончать. С этим надо кончать», – твердил Леша про себя два последних дня.

Не конкретизируя, впрочем, с чем ему покончить: с такой вот непутевой семейной жизнью, с осточертевшим обществом тещи или с тем, кто живет в пруду. Наверное, он имел в виду все сразу. Но начать решил именно с пруда.

Последняя попытка должна стать окончательной. Довольно. Хватит. Где бы ни была проклятая яма – в его мозгу или на дедушкином огороде, – сегодня и сейчас он с ней покончит. Убьет всех таящихся на дне призраков и зысыпет самосвалом песка, если надо – двумя самосвалами. А потом разберется и с другими проблемами. Пришло время.

Он поднес огонек зажигалки к кембрику, плотно набитому спичечными головками – в воде такая штука не гаснет, горит никак не хуже бикфордова шнура. Кембрик исчезал в недрах толстой трубы – корпуса старого автомобильного насоса. Чтобы снарядить это оружие возмездия, пришлось вспомнить все навыки пиротехника-любителя времен средних и старших классов (а нынешние, ха-ха! – так вот не смогут, куда уж им, избалованным китайскими ракетами да петардами).

Но основная убойная сила отнюдь не в насосе, он только должен привести в действие главное оружие – плотно забитый, загерметизированный корпус с четырех сторон сжимали крутые бока здоровенных, двадцатипятилитровых бутылей толстого стекла. Бутылей с концентрированной серной кислотой – центнер с лишним чистого олеума. Или не олеума? С химией у него в школе обстояло еще хуже, чем с геометрией, но не надо быть Менделеевым, чтобы понять – такая доза убьет и растворит все, что угодно. И кого угодно.

Содержимое кембрика вспыхнуло, огонь пополз внутрь пластиковой трубочки, выбрасывая наружу искры и вонючий сизый дымок.

«Раз…» – сказал про себя Леша.

И поспешил (стараясь, однако, не слишком топать) к другому, снабженному противовесом, концу деревянной конструкции, отдаленно напоминающей не то самый древний из шлагбаумов, не то журавля над деревенским колодцем.

Старина Архимед не подвел, закон рычага сработал без осечки – чудовищный заряд, раза в полтора тяжелее своего создателя, осторожно проплыл по воздуху и застыл над самой серединой пруда; аккуратно, без плеска, коснулся поверхности и медленно погрузился почти полностью – над поверхностью торчал лишь дымящийся кембрик.

«Двенадцать… тринадцать…» – дрожащей рукой Леша выдернул заранее воткнутый в дерево конструкции скальпель. Полоснул по натянутому струной нейлоновому шнуру – тут же, не ожидая падения на дно заряда и реакции на это тех, кто сидел в пруду, бросился бежать. Не в слепой панике, как в прошлый раз, а заранее выбранным и выверенным маршрутом.

Оказавшись в безопасном далеке, выглянул из-за угла сарая, продолжая отсчитывать секунды. Сработало на тридцать пятой.

Пуф-х-х-х!!!

Не очень эффектно, взрыв сквозь толщу воды донесся негромким глухим хлопком, но бутыли он наверняка разнес. И Леша знал: сейчас там, у дна, царил ад.

Ему казалось, что поверхность вздулась огромным пузырем, потом вздыбилась концентрическими кругами – может, действительно на дне подыхал кто-то большой, а может, просто затихала ударная волна взрыва – отсюда, издалека, разобрать было трудно. Но скоро все успокоилось – ни единой капли не выплескивалось над зелеными берегами…

Вот и все.

Так просто. Больше в пруду никто не сидит. Можно зарывать. Ничего и никого живого в этой луже теперь нет. «Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз еще вернется», – дурацкая песенка крутилась в голове победным маршем.

Леша улыбнулся – именно так, как не получилось у него в субботу на глазах у жены. Ну, с женой и тещей разговор еще будет…

Выждав для гарантии несколько минут, он направился к пруду неторопливой и уверенной походкой человека, хорошо сделавшего главное и трудное дело.

…Он не ошибся – ничего живого действительно в пруду не осталось, а что осталось – в мучениях издыхало. Но главного Леша никак не ожидал – пруда как такового тоже не было.

Воронка – без воды. Крутые склоны покрыты липкой грязью. Там бьются умирающие, с разъеденной чешуей и выжженными глазами рыбы (надо же, водились ведь и вполне крупные!) – разбрасывают в стороны брызги ила и воды, ставшей внезапно такой жгучей и ядовитой. Одни из рыб замирают навсегда, другие скатываются вниз, на дно… нет, дна у воронки не осталось (или никогда не было?), вместо него – ровный, чуть больше метра в диаметре, круг бездонного на вид провала. Или норы. Или шахты. Или дыры, ведущей непонятно куда и уж совсем непонятно зачем…

«Это куда же я прожег…» – оторопело подумал Леша, затрудняясь определить, что же именно он прожег. И тут пришел звук, пришел оттуда, снизу, из глубин дыры – звук напоминал шкворчание масла на раскаленной сковородке… Если вылить цистерну масла на сковороду с футбольное поле размером.

«Бежать!!!» – Команда мозга не успевает дойти до мышц, все происходит слишком быстро.

В верхней, кое-как освещенной дневным светом части шахты возникает бурлящая, пузырящаяся масса. Не вода, воды в этой жиже мало – слизистое, неоднородное месиво. Кажется – там мелькают в безумном танце и извивающиеся куски чего-то еще живого, и только что ставшего мертвым, и бывшего мертвым всегда, а может, это только кажется. Рассматривать некогда – чудовищная пушка выплевывает чудовищный заряд. Кошмарный гейзер взлетает над воронкой и тут же падает. Горячая, обжигающая слизь летит во все стороны.

Возвращаются назад не только улыбки. Заряды кислоты – тоже.

…Наверное, он рефлекторно успел прикрыть лицо ладонями… или очки спасли глаза… – и Леша продолжал видеть, несмотря на дикое жжение на лице и руках, залитых кипящей грязью. Инстинктивно рванулся туда, где виделось спасение – к бочке, к старой железной бочке с дождевой водой – скорей окунуться, скорей смыть проклятую гадость, разъедающую одежду и кожу…