Леля. Что вы сказали? Какой Маржерет?
Хозяйка. Вы не знаете Маржерета?
Леля. Маржерет — это полководец[220], по-моему.
Хозяйка. Он именно полководец. Это очень остроумно. Под его начальством находится почти всемирная армия артистов.
Леля. Я вовсе не собиралась острить.
Хозяйка. Августин Мария Маржерет мой родственник, и я получаю иногда даровые места в театр «Глобус».
Леля. Ах, директор «Глобуса».
Хозяйка. Да, Августин Маржерет — директор первого в мире мюзик-холла. Вы хотите сохранить инкогнито, мадемуазель Гончарова?
Леля. Я вас не понимаю.
Хозяйка. Вам принесло бы пользу знакомство с Маржеретом. Я могла бы написать письмо. Если он узнает, что вы известная артистка, это его заинтересует.
Леля. Разве Сара Бернар играла Гамлета в мюзик-холле?
Входит Федотов.
Хозяйка. Вот молодой человек, который приезжал вчера. Доброе утро.
Хозяйка бочком уходит.
Федотов. Здравствуйте, товарищ Гончарова. Вас зовут Елена Николаевна? Моя фамилия Федотов. Я сотрудник полпредства.
Леля. Вы подаете мне руку?
Федотов. А почему нет?
Леля. Я ведь предательница.
Федотов. Ну, какая вы предательница.
Леля. Рабочие звали меня в колхоз. Я согласилась. И вместо того, чтобы ехать в колхоз, приехала сюда. Я обманула рабочих.
Федотов. Ну, зачем так торжественно…
Леля. Ну да, конечно… Я забыла, что я только артистка. Артистка — что? Ничто. Надстройка. Разве я могу поколебать базу. Предательство артиста — не предательство. Его бегство — не бегство. Если бы все искусство бежало из пролетарской страны, никто даже не заметил бы этого.
Федотов. Все ждут вашего возвращения.
Леля. Да, но я в «Правде» читала филиппику против себя.
Федотов. Это дело замято. Вы прощены. (Смеется.)
Леля. Скажите пожалуйста.
Федотов. Мы вас любим и ценим.
Леля. А я вас ненавижу.
Федотов. Ну, это неправда. Оставим этот разговор. Я рад, что познакомился с вами.
Леля. Я тоже.
Федотов. Как же вы живете здесь?
Леля. Хорошо.
Федотов. Ну, как… Европа. Нравится?
Леля. Очень. А вам?
Федотов. Тоже.
Леля. Вот видите.
Федотов. Мне нравятся демонстрации в Пруссии, в Баварии и Саксонии. Мне нравится голодный поход безработных на столицу. Мне нравятся бои с жандармерией в Дюнкиркене. Европа сейчас ближе к революции, чем когда бы то ни было.
Леля. Не знаю. Я уже три недели отдыхаю от мыслей о революции.
Федотов. Уже три недели вы здесь… Ну, что же выделаете… музеи…
Леля. Ничего не делаю. Хожу.
Федотов. Куда?
Леля. Просто хожу.
Федотов. Просто ходите?
Леля. Иногда останавливаюсь и смотрю: вижу, лежит моя тень. Я смотрю на нее и думаю: моя тень лежит на камне Европы.
Пауза.
Я жила в новом мире. Теперь у меня слезы выступают на глазах, когда я вижу мою тень на камне старого[221]. Моя жизнь была неестественной. Расстроились части речи. Ведь там, в России, отсутствуют глаголы настоящего времени. Есть только времена будущие и прошедшие. Глагол: живу… Этого никто не ощущает у нас. Ем, нюхаю, вижу. Нам говорят сейчас как вы живете, это не важно. Думайте о том, как выбудете жить через пять лет. Через сто. Вы или ваши потомки. И мы думаем. Из всех глаголов настоящего времени — остался только один: думать. Я вспоминаю, в чем состояла моя личная жизнь в мире, который вы называете новым. Только в том, что я думала Революция опила у меня прошлое и не показала мне будущего[222]. А настоящим моим — стала мысль. Думать. Я думала, только думала, мыслью я хотела постигнуть то, что не могла постигнуть ощущением. Жизнь человека естественна тогда, когда мысль и ощущение образуют гармонию. Я была лишена этой гармонии, и оттого моя жизнь в новом мире была неестественна. Мыслью я воспринимала полностью понятие коммунизма. Мозгами я верила в то, что торжество коммунизма естественно и закономерно. Но ощущение мое было против. Я была разорвана пополам. Я бежала сюда от этой двойной жизни, и если б не бежала, то сошла бы с ума В новом мире я валялась стеклышком родины. Теперь я вернулась, и две половины соединились, я живу естественной жизнью, я вновь обрела глаголы настоящего времени. Я ем, нюхаю, смотрю, иду… Пылинка старого мира, я осела на камне Европы. Это древний, могучий камень. Его положили римляне. Никто не сдвинет его.
Федотов. Его развор/от/ят скоро и будут воздвигать из него баррикады. Неужели вы не ощущаете того, что сейчас происходит в Европе? Не все глаголы настоящего времени вернулись к вам: глагол «ощущать» остался в новом мире.
Леля. Как раз это тот глагол, тоска о котором привела меня сюда. Там, у вас, я только думала, здесь я стала ощущать.
Федотов. И перестали думать.
Леля. Каждый хочет думать только о себе.
Федотов. Вы просто устали.
Леля. Не говорите со мной, как с ребенком. Это там, в советской стране, ни во что не ставят наши мнения и, слушая нас, пересмеиваются смешком авгуров.
Федотов. Когда вы вернетесь?
Леля. Это вы спрашиваете меня как лицо официальное? От имени посольства?
Федотов. Да.
Леля (не отвечая). Почему вы не пойдете в магазин — не купите себе человеческую одежду? Ведь вы же в посольстве служите…
Федотов. Как-нибудь пойду и куплю.
Леля. Это просто старинная ненависть к Европе. Прежде всех европейцев называли немцами, а теперь называют — фашистами. Вечное азиатское высокомерие. Все европейское — оттолкнуть. Как было в допетровское время, так и теперь.
Федотов. Ну, что вы… Зачем нам Европа? Мы Америку перегоняем…
Леля. Родным пахнуло… Три недели не слышала этой фразы. Закрываю глаза и вижу: оборванные люди… Кузнецкий мост вижу… Тулупы, шапки, нахлобученные на глаза, чтоб легче было смотреть исподлобья, стужа, лошадиные морды и пар. Скоро у нас люди будут делиться на людей в русском платье и в немецком. Как в допетровское время.
Федотов. Легкой промышленности нет. Это мелочь. Через два года все будет.
Леля. Через два года я буду старая.
Федотов. Это обывательский разговор.
Леля. Артистка должна считаться с обывателями.
Федотов. Наоборот. Презирать обывателей.
Леля. Артистка только тогда становится великой, когда она воплощает демократическую, общепонятную и волнующую всех тему.
Федотов. Эта тема — социализм.
Леля. Нет.
Федотов. А какая же?
Леля. Урод хочет быть красивым. Нищий богатым. Лентяй хочет получить наследство. Матери хочется приехать к сыну. Вот тема общепонятная.
Федотов. Тема личного благополучия. Кулаческая тема.
Леля. Что ж. Марксизм в Европе не официальная идеология. Пусть… кулаческая.
Федотов. Хорошо, что вы хоть понимаете.
Леля. Я все понимаю, в этом мое горе. Помогите мне. Я не знаю, что происходит со мной. Нет ничего и никого, ни вас, ни России, ни этого города. Я одна во всем мире, только я одна. Весь мир — это я. И во мне все это происходит: и возникновение нового мира, и существование старого. Это все в душе у меня: борьба двух миров. И не с вами это я спорю, а спорю сама с собой. Веду сама с собой мучительный длинный спор, от которого сохнет м/озг/, — смотрите, что делается со мной: волосы мои седеют… Что стало с моей жизнью? Я была гимназистка, вдень окончания гимназии цвела акация, лепестки падали на страницы, на подоконники, в сгиб локтя[223]. Я видела свою жизнь: она была прекрасна. В тот год произошла революция. И что стало со мной? С того дня я стою нищая, на коленях стою, прямая, как истукан, протянув руки, шершавые, как песок. Что вы сделали с людьми? Ради чего?
