Когда Виллии окажут помощь и перенесут ее в машину, обещал он себе, я отправлюсь к мосту и, переплыв канал, вернусь на материк.

Минут через пять в дверном проеме появился Мендельхаус. Он медленно и торжественно зашагал к Полу, хотя тот сидел в густой тени и считал, что заметить его невозможно. При приближении священника Пол быстро вскочил на ноги. Тревога сжала его горло.

— Ну, как она? Виллия…

— У нее нервный кризис, — печально произнес Мендельхаус. — Она почти… э-э… немного не в себе. Может быть из-за сильного жара. Но…

— Да?

— Она пыталась покончить с собой. Ножом. Говорит, что картечь была бы лучше… Во всяком случае, что-то подобное.

— Вот черт! Ну как же!

Пол сел на траву и закрыл лицо руками.

— Она почти не навредила себе, — тихо сказал священник. — Слегка порезала запястье. Похоже, у нее не было сил на основательную попытку самоубийства. Отец Виль дал ей гипосульфит, ввел сыворотку от столбняка и какой-то сульфамид… К сожалению, у нас нет пенициллина.

Он посмотрел на несчастного Пола.

— Вы любите эту девушку?

Пол напрягся и вскинул голову.

— Да вы что здесь, все с ума посходили? Любить маленькую кожистую бродяжку? Чтобы вас всех черти…

— Блаженно будь…

— Послушайте, отец. С ней будет все нормально? Я лучше уберусь отсюда!

Он, покачиваясь, поднялся на ноги.

— Я не знаю, сын мой. Вполне реальны и инфекция, и шок. Если бы девушка попала к нам раньше, то она была бы в безопасности. И будь у нее последняя стадия невродермы, это тоже бы помогло.

— Почему?

— По разным причинам. Когда-нибудь вы поймете. Но вы устали, друг мой. Может быть вернетесь с нами в госпиталь? Третий этаж абсолютно пустой. Там нет никакой опасности инфицирования. Кроме того, мы держим наготове стерильную комнату — на тот случай, если к нам поступит больной-негипер. Вы даже сможете запереться изнутри, хотя, поверьте, в этом нет никакой необходимости. Этажом ниже живут монахини. Мужская братия обитает в цокольном этаже. В здании нет ни одного мирянина. И я гарантирую, что вас не побеспокоят.

— Нет, мне надо уходить, — угрюмо ответил Пол, затем его голос смягчился. — Хотя я ценю ваше предложение, отче.

— Как хотите. Но лично мне очень жаль. Вы могли бы получить какой-нибудь транспорт. Может, все-таки подождете?

— Нет, и точка! Я не собирался этого говорить, но ваш остров заставляет меня нервничать.

— Почему?

Пол посмотрел на серые руки священника.

— И что… вы по-прежнему не хотите прикоснуться ко мне?

Мендельхаус показал на свой нос.

— Ватные тампоны и немного камфоры. Я не чувствую ваш запах.

Он смущенно помолчал.

— Нет, я не стану лгать вам. Желание прикоснуться есть… в какой-то степени.

— И в минуту слабости вы можете…

Священник выпрямил плечи. Его глаза холодно сверкнули.

— Я дал вам слово, молодой человек. Иногда, когда я смотрю на красивую женщину, во мне пробуждается желание. Когда я вижу, как человек ест жирный кусок в дни поста, я чувствую зависть и голод. Когда я вижу доктора, которому дают большой гонорар, меня раздражает обет воздержания. Но в этой внутренней борьбе мы очищаем душу. Да, я гипер, но превыше всего я слуга Бога!

Он резко кивнул, повернулся на каблуках и зашагал прочь. На полпути к домику священник остановился.

— Она зовет Пола. Вы не знаете, кто это мог бы быть? Возможно, кто-то из ее семьи?

Пол стоял, не говоря ни слова. Священник пожал плечами и направился к двери.

— Отец, подождите…

— Да?

— Я действительно немного устал. Эта комната… Я хотел сказать, вы покажите мне завтра, где взять транспорт?

— Обязательно покажу.

Они вернулись в монастырь перед самой полночью. Впервые за несколько недель Пол лежал на удобном матраце — лежал без сна, рассматривая узоры лунного света на подоконнике. Где-то внизу, в операционной находилась Виллия, и хирург пытался сшить ее разорванное сухожилие. Пол вернулся с ними на машине скорой помощи. Он сидел у самых носилок, уклоняясь порою от блуждавших рук и вслушиваясь в стоны девушки.

Теперь же Пол чувствовал, как все его тело зудело и чесалось. Каким дураком он оказался — касался веревки, лодки, тачки, сидел в их машине. Он мог подхватить несколько случайных микроорганизмов, оставшихся на предметах после прикосновения зараженных людей. А сейчас он лежал здесь — в гнезде чумы.

Но странно, это было самое спокойное место, которое он видел за последние месяцы. Монастырь принял чуму — возможно, с мазохистским самодовольством — но совершенно спокойно. Крест или кара, или что-нибудь еще. Казалось, они приняли ее почти с радостью. Впрочем, в этом не было ничего особенного. Все кожистые ходили с дикими от счастья глазами под наркотической дозой своего «любвеобильного» желания. Хотя у священника глаза были вполне нормальные.

Все равно человек, одержимый таким желанием, не может быть нормальным. А если и правда — очищение?

— Мир и спокойствие, — прошептал он и начал засыпать.

На рассвете его разбудил стук в дверь. Пол с отвращением отозвался и сел в постели. Дверь, которую он забыл закрыть на ночь, медленно отворилась. Круглолицая монахиня вошла в комнату и опустила на стол поднос с завтраком. Увидев его лицо, она остановилась, потом закрыла глаза, сморщила нос и беззвучно зашептала молитву. Через несколько секунд женщина медленно попятилась назад.

— Я извиняюсь, сэр! — произнесла она из-за двери дрожащим голосом. — Я думала… что здесь больной. Простите меня. Я не знала, что вы негипер.

Пол услышал ее быстрый бег по коридору. И тогда он действительно почувствовал себя в безопасности. А вдруг они этого и добиваются? Что если это ловушка? Он оставил дробовик в прихожей. И теперь кто он такой — гость или пленник? Месяцы бегства от серого ужаса сделали его подозрительным человеком.

Пол начал одеваться. Едва он закончил натягивать брюки, как появился Мендельхаус. Священник открыл дверь и остановился на пороге. Он улыбнулся и со слабым укором произнес:

— Так это вы, Пол?

— Она пришла в себя?

Голос Пола был хриплым и слабым. Священник кивнул.

— Хотите с ней увидеться?

— Нет. Я собираюсь уходить.

— Это пошло бы ей на пользу.

— Да, но это не пойдет на пользу мне! — раздраженно крикнул Пол. — Я уже и так слишком долго нахожусь в окружении серокожих!

Мендельхаус пожал плечами, но в его глазах промелькнуло презрение.

— Как угодно. Вы можете уйти прямо сейчас. По внешней лестнице, чтобы не беспокоить сестер.

— Лучше скажите, чтобы избежать их прикосновений!

— Поверьте, ни одна из них не прикоснется к вам.

Пол молча оделся. Перемена отношений расстроила его. Но эта показная «терпимость», с которой они якобы относились к нему, обижала Пола. Она скорее походила на «терпимость» врачей в психиатрической больнице.

— Я готов! — проворчал он.

Пройдя по коридору, Мендельхаус вывел его на залитый солнцем балкон. Они спустились по каменной лестнице, и священник, по-прежнему стоя спиной к Полу, заговорил:

— Она еще не совсем в себе, и у нее небольшая температура. Два года назад никто не стал бы беспокоиться по такому поводу, но сейчас у нас нет многих лекарств. Если сульфа не остановит инфекции, нам придется ампутировать ей ногу. Мы будем знать об этом через два-три дня.

Он замолчал и, повернувшись, посмотрел на Пола, который замер на лестничной площадке.

— Так вы идете или нет?

— А где она? — тихо спросил Пол. — Я хочу посмотреть на нее.

Священник нахмурил брови.

— Вам действительно не следует встречаться с ней, сын мой. И я извиняюсь, если каким-то образом принуждал вас к этому. Вы и так сделал достаточно. Как я понимаю, вы спасли ей жизнь. Очень мало негиперов отважились бы на такой поступок. Я думаю…

— Где она? — сердито оборвал его Пол.

Священник кивнул.

— Этажом ниже. Ступайте за мной.

Когда они вошли в здание, Мендельхаус сложил руки рупором и прокричал: