– Это убийство? – спросил я.

– Местный следователь так не думает. Однако у меня есть сомнения. Смущают некоторые особенности – противоречия, – и поэтому я пришел к вам, мистер Холмс, – я ведь журналист и писатель, а не сыщик.

Я улыбнулся:

– На самом деле, сэр, мне уже известно, кто вы.

Он казался удивленным:

– Простите меня. Я не представился.

– Никаких официальных представлений и не требуется, как и сложной цепочки умозаключений с моей стороны. Публикации ваших работ в этом году повсюду.

Он выглядел польщенным:

– Вы с ними знакомы?

– С теми, которые были в “Пэлл-Мэлл баджет”, в “Нэшнл обсервер” и во всех других журналах. Я большой поклонник ваших научно-фантастических романов. – Я протянул ему руку. – Рад с вами познакомиться, мистер Уэллс!

* * *

Холмс согласился поехать с Уэллсом в дом Бримикума, находившийся около Чиппенхэма, и уговорил меня сопровождать его, несмотря на мое нежелание уезжать из Лондона и на то, что мне уже почти удалось отказаться. Но Холмс мягко настоял.

– Вам известно, как редко мои расследования соприкасаются с глубинными тайнами науки, Ватсон, – сказал он. – Возможно, это дело вы сможете включить в вашу книгу! Почти как в старые добрые времена.

И вот так получилось, что на следующий день я вместе со своим саквояжем оказался в вагоне поезда, отправлявшегося в 10.15 с вокзала Паддингтон. Мы заказали себе отдельное купе – для Холмса, Уэллса и меня. Холмс закутался в серый дорожный плащ и вытянул длинные ноги на мягком сиденье, а Уэллс в это время тонким писклявым голосом излагал нам детали дела во всех подробностях.

– Я знал Ральфа Бримикума с той поры, когда мы в восьмидесятых оба еще ходили в университетский колледж, готовивший преподавателей естественных наук, – начал он рассказ, – и наши дружеские отношения продолжались вплоть до его недавней смерти. Ральф был довольно странным, погруженным в себя человеком, удивительно непрактичным в быту – до такой степени, что, когда он женился, еще учась в колледже, я воспринял это как нечто совершенно невероятное. Но в голове Ральфа всегда кипели творческие идеи. Предметами его увлечения в колледже были астрономия, астрофизика и все в том же роде – наряду с изучением электричества и магнитного поля. Еще студентом Ральф начал выдвигать интересные идеи касательно сопряжения, как он выражался, электричества с гравитацией. Наши теории гравитации давно уже нуждаются в пересмотре, утверждал он, и возможны даже практические достижения. В споре он был восхитителен! Можете себе представить, какую родственную душу я в нем нашел!

– Сопряжение? – уточнил Холмс.

– Как вам известно, гравитация – это сила, которая придает нашим телам вес. Ральф пришел к убеждению, что силу притяжения такого крупного тела, каким является Земля, можно ослабить путем правильного распределения токов высокого напряжения и магнитных потоков. Ослабить, или уменьшить.

– Уменьшить? – спросил я. – Но если это так, то коммерческая польза была бы просто колоссальная. Подумайте об этом, Холмс. Если бы можно было снизить вес перевозимых товаров, к примеру…

– О, к черту коммерцию и грузоперевозки! – вскричал Уэллс. – Доктор Ватсон, Ральф Бримикум утверждал, что нашел способ полностью устранить влияние силы притяжения. А при отсутствии силы притяжения человек обретает способность летать! Он даже говорил, что построил небольшую капсулу… и пролетел в ней – прошу заметить, один, без свидетелей – до Луны и обратно. Он показывал мне следы на своем теле, которые, по его словам, появились вследствие недостатка во время полета пищи и воды и под воздействием космических лучей, а также ожоги от лунного вакуума. И он вручил мне маленький пузырек, в котором, если рассказанное им – правда, находится лунная пыль – “доказательство” его путешествия. Пузырек со мной. – Он похлопал себя по карманам.

Холмс вскинул тонкую бровь:

– И вы в это поверили?

Уэллс задумался.

– Пожалуй, я хотел верить. Но сомнения все-таки были. Ральф имел склонность преувеличивать собственные успехи. Он с таким нетерпением ожидал признания и уважения. Однако я забегаю вперед. Несмотря на огромный талант, Ральф с большим трудом сдавал экзамены в колледже, настолько одержим он был своими навязчивыми гравитационными идеями. Поэтому никакое приличное учреждение не приняло бы его на работу, и ни один журнал не опубликовал бы его теорий и скороспелых выводов из ограниченного числа экспериментов. – Уэллс вздохнул. – Вероятно, величайшей трагедией для Ральфа стала безвременная кончина его отца спустя несколько месяцев после того, как Ральф окончил колледж. Бримикум-старший сколотил состояние в Трансваале и, выйдя в отставку, вернулся в Чиппенхэм, лишь затем, чтобы умереть от хронической малярии. Он оставил все свое состояние двум сыновьям: Ральфу и младшему – Тарквину. Это внезапное наследство сделало Ральфа богатым человеком. Ему больше не нужно было убеждать коллег в значимости своей работы. Теперь он мог двигаться собственной дорогой, куда бы она его ни привела. Ральф обосновался в Уилтшире и всецело посвятил себя исследованиям. Он в частном порядке публиковал их результаты, которые – вызывая огромный интерес у таких же, как я, студентов, увлекающихся эзотерикой, – резко и грубо отвергались другими учеными.

– А что скажете о Тарквине? – спросил Холмс.

– Я его не очень хорошо знал. Мне он особо никогда не нравился, – сказал Уэллс. – Он разительно отличался от Ральфа. Тщеславный, эгоистичный, умом он с братом тягаться не мог, однако знаний поднахватался и, если я правильно понимаю, кое-что в его достижениях смыслил. Тарквин промотал свое наследство, попытавшись пойти по стопам отца в Южной Африке, потерпел неудачу и вернулся домой, преследуемый кредиторами. В конце концов брат взял его к себе старшим ассистентом. Тарквин покупал оборудование для экспериментов Ральфа, готовил установку и так далее. Но даже с этим он справлялся плохо, и Ральф вынужден был определить его помощником к своему инженеру, флегматичному местному парню по фамилии Брайсон.

– Похоже на то, что ваш обед проходил прямо в центре сделанной Ральфом установки, – заметил я.

– Да, – улыбнулся Уэллс. – Он обожал такие представления. И я обязан описать вам назначение установки, поскольку это будет важно для расследования. Я уже упоминал о попытках Ральфа – иногда успешных, по его словам, – ослабить силу земного притяжения. Но результата он добивался лишь с малыми величинами. Для того чтобы расширить свои возможности – строить корабли больших размеров, способные переносить группы людей через космическую пустоту, – Ральф продолжал изучение более тонких аспектов феномена гравитации, особенно эквивалентности инерционной и гравитационной масс. Знаете…

Я замахал руками:

– Погодите, мистер Уэллс. Не могу говорить за Холмса, но у меня уже голова идет кругом. О гравитации я знаю только то, что она вызывает у моих пациентов сколиоз и плоскостопие.

– Позвольте объяснить вам с помощью аналогии, доктор Ватсон. Мистер Холмс, вы не дадите мне пару монет? Соверен и фартинг подойдут – то, что надо. Спасибо. – Он поднял монеты вверх. – Послушайте, Ватсон. Соверен значительно тяжелее фартинга.

– Это совершенно очевидно.

– Если я отпущу обе монеты одновременно, они упадут на пол.

– Разумеется.

– Но какая из них упадет первой – фартинг или соверен?

Холмс, казалось, забавлялся. Я же почувствовал оторопь, которая иногда на меня находит, если мне не удается выстроить цепочку логических рассуждений. Однако вопрос казался довольно простым.

– Соверен, – уверенно ответил я. – Не принимая во внимание сопротивление воздуха, а по той причине, что он тяжелее…

Уэллс отпустил монеты. Они упали рядом друг с другом и звякнули о пол купе одновременно.

– Я не эксперт в гравитационной механике, – упрекнул меня Холмс, – но принципы Галилея помню, Ватсон.

Уэллс вернул монеты.

– Все это объясняют различные законы Ньютона. Под действием силы тяжести все предметы падают с одинаковым ускорением, вне зависимости от их массы. Представьте себе следующее, Ватсон: если бы вы оказались в лифте, а трос порвался, то вы бы с лифтом упали одновременно. Но вы ощущали бы себя парящим в кабине лифта.