На сей раз мне уже не пришлось далеко бежать. Оказавшись по другую сторону кустов, я лицом к лицу столкнулся со шпионом. Нет, уже не со шпионом. Да, на нем была все та же невзрачная одежда, которую я заприметил среди ломких листьев рододендрона, и его лицо по-прежнему имело коричневый оттенок. Однако выражение лихорадочной злобы, пылавшее на нем, уже исчезло, и я узрел знакомые черты моего друга Шерлока Холмса.

– Извините, Ватсон, что пришлось заставить вас в один день дважды гнаться за людьми, – проговорил он. – Я всего лишь хотел отманить вас от этого бедняги, но при этом не раскрывать себя.

– Холмс, – воскликнул я, – так это вы были там, в окне?

– Это был я, доктор. Я понимал, что мне позарез нужно самолично рассмотреть вашего таинственного пациента, вот я и взял на себя смелость последовать за вами, зная, что вы, согласно расписанию, посетите вашего больного именно сегодня. Но вы оказались чересчур проворны, мой друг, и мне пришлось скрыться несколько быстрее, чем я планировал.

– И все же, Холмс, – произнес я, – у вас не было веских оснований предполагать, что есть необходимость подобным образом шпионить за моим пациентом.

– Не было веских оснований, доктор? Мне кажется, средний палец его правой руки дает на то вполне достаточные основания, если уж нет других причин.

– Средний палец его правой руки?

– Именно так, друг мой. Вы же не станете утверждать, будто ничего не заметили? Я смотрел в окно всего три-четыре минуты и обнаружил эту важную деталь задолго до того, как вы обернулись и меня увидели.

– Хотя постойте, я припоминаю, что мой пациент действительно носит на среднем пальце правой руки напальчник, – произнес я. – Видимо, какая-то мелкая травма. Она явно не имеет ни малейшего отношения к его болезни.

– Я и не говорил, что имеет, доктор. Уверен, этим медицинским наблюдением ваши способности не ограничиваются, вы отлично знаете свое дело. Но и я знаю свое, уж поверьте.

– Неужели это важно – то, что он прикрывает свой палец? – спросил я.

– Разумеется, важно. Скажите, что мужчина обычно носит на своем среднем пальце?

– Полагаю, кольцо. Только обычно его носят не на правой руке, верно?

– Да, Ватсон, кольцо. Как всегда, вы очень проницательны. Но зачем бы человеку прятать некое кольцо? Ну-ка?

– Холмс, я не знаю. Просто теряюсь в догадках.

– Кольцо скрывают, когда оно имеет особое значение. А кто носит такое кольцо? Ну как кто? Разумеется, монарх. Уверяю вас, тот человек в постели – король. И он скрывается по весьма веским причинам. Сомнения практически исключены.

Однако я все же не мог до конца согласиться с его умозаключением. Да, Смит – фамилия, которую мог бы избрать себе человек, проживающий инкогнито. Однако в речи моего пациента не было ни следа иностранного акцента, который наверняка бы чувствовался, окажись он владыкой одной из маленьких европейских стран, облик которого мог быть неизвестен мне – особенно если учесть, что у больного окладистая борода. Да, у него есть слуга континентального происхождения, но и это не такая уж редкость для одинокого английского джентльмена, возможно имеющего склонность к путешествиям. Мне хотелось обрушить эту лавину вопросов и сомнений на моего друга, однако, сообщив мне свои выводы по поводу закрытого пальца моего пациента, он погрузился в знакомое мне безмолвие и на протяжении всего нашего пути обратно в Лондон не проронил почти ни слова, лишь сообщив на хартфордширской станции, что ему срочно нужно отправить ряд телеграмм.

Эта история разожгла мое любопытство, и на другой день я изыскал возможность снова зайти на Бейкер-стрит. Я застал Холмса полностью одетым и в гораздо более оживленном расположении духа, чем во время моего прошлого визита, однако я не успел добиться от него ни единого намека относительно дальнейшего направления его изысканий. Как всегда, когда на него нападало такое настроение, мой друг, демонстрируя завидный кругозор, благодушно разглагольствовал о всякой всячине – о картинах бельгийского художника Энсора, об амурных приключениях Жорж Санд, о деятельности русских нигилистов, о тяжелой политической ситуации в Иллирии. Ни по одному из этих вопросов я не чувствовал себя достаточно осведомленным, однако Холмс, похоже, обладал громадным багажом знаний касательно всех этих предметов. Наконец я продолжил визиты к больным, ни на йоту не приблизившись к разгадке тайны: кто же он, мой хартфордширский пациент? Просто нервозный англичанин мистер Смит, каковым он и кажется? Или же действительно какой-то иноземный властитель, укрывающийся под псевдонимом на мирной земле королевы Виктории?

Наутро я получил от Холмса телеграмму, в которой он просил меня встретиться с ним в его банке на Оксфорд-стрит “по делу о закрытом пальце”. Разумеется, я оказался в назначенном месте в назначенное время, даже минут на десять раньше.

Холмс явился точно в срок.

– А теперь, старина, – проговорил он, – если вы окажете мне любезность и немного прогуляетесь со мной по улице, то я обещаю вам зрелище, которое может дать ответ на большинство тех вопросов, которые, без всякого сомнения, уже несколько дней роятся у вас в голове.

Молча мы двинулись по оживленной улице. Я не мог удержаться от взглядов налево и направо – на прохожих, на кэбы, на экипажи и фургоны, на сверкающие витрины, – пытаясь заметить то, что Холмс намеревался мне показать. Однако все мои усилия оказались тщетными. Ничто из увиденного не наводило меня на какие-то мысли.

Вдруг Холмс схватил меня под руку. Я замер.

– Ну? – резко спросил он.

– Друг мой, я никак не пойму, на что вы обращаете мое внимание.

Холмс с откровенным раздражением вздохнул:

– Эта витрина, Ватсон. Она прямо перед вами.

Я посмотрел на нее. То была витрина фотомастерской, тесно увешанная бесчисленными портретами известных и неизвестных личностей.

– Ну? – еще более нетерпеливо спросил Холмс.

– Вы собирались показать мне одну из этих карточек? – уточнил я.

– Именно, Ватсон, именно.

Я снова оглядел их: актеры и актрисы, модные красотки, политические деятели.

– Нет, – произнес я, – совершенно не понимаю, по какой причине я мог бы выделить среди этих фотографий одну. Вы ведь хотели от меня этого?

– Смотрите, Ватсон. Во втором ряду, третий слева.

– “Граф-палатин Иллирийский”, – прочел я подпись под изображением, о котором говорил Холмс.

– Да, да. И вы ничего не видите?

Я еще раз как можно внимательнее изучил снимок.

– Ничего, – признался я.

– Даже весьма очевидного сходства между правителем этой страны, которая переживает сейчас тяжелые времена, и неким мистером Смитом, в настоящее время оправляющимся от своей болезни в Хартфордшире?

Я вновь рассмотрел портрет.

– Да, – согласился я наконец. – Сходство есть. Их бороды имеют между собой много общего. И еще, может быть, выражение лица.

– Совершенно верно.

Из внутреннего кармана Холмс извлек газетную вырезку.

– “Таймс”, – пояснил он. – Вчерашний номер. Прочтите внимательно.

Я прочел и снова озадаченно посмотрел на Холмса.

– Но здесь сказано, что граф-палатин появился на балконе своего дворца и был с величайшим энтузиазмом встречен огромной толпой собравшихся, – заметил я. – Как же тогда человек с этой фотографии может оказаться моим пациентом, который еще два дня назад лежал в своей хартфордширской кровати?

– Ну же, Ватсон. Объяснение – по-детски простое.

Ощутив некоторую обиду, я ответил чуть резче, нежели следовало:

– Я полагаю, что тут существует единственное и очень простое объяснение. Мой пациент и граф-палатин – два совершенно разных человека.

– Чепуха, Ватсон. Сходство очевидно и не вызывает никаких сомнений. Да и мое объяснение вполне прозрачно. Абсолютно ясно, что человек, которого в Иллирии издалека приветствовала толпа, является двойником графа-палатина. Как вы знаете, ситуация в этой стране весьма непростая. Там вспыхнули опасные волнения. Если станет широко известно, что граф не контролирует ход событий, республиканские силы наверняка сделают попытку захватить власть, и эта попытка, смею вас уверить, будет иметь все шансы на успех. Однако мы с вами знаем, что граф серьезно болен и проживает сейчас в Хартфордшире под вашей умелой опекой, мой дорогой Ватсон. Решение проблемы напрашивается само собой. Приближенным удалось на время подменить графа двойником, который будет выступать на публике в тех случаях, когда обстоятельства не позволят его с легкостью идентифицировать.