Не смущай же меня,

                                    не забытый,

не достойный моей строки,

не оплаканный,

не убитый,

не подавший в беде руки.

Между 1965 и 1968 (?)

ИЗ ЦИКЛА «АННЕ АХМАТОВОЙ»

1

…Она даритьлюбила.

                                        Всем. И — разное.

Надбитые флаконы и картинки

и жизнь свою, надменную, прекрасную,

до самой той, горючей той кровинки.

Всю — без запинки.

Всю — без заминки.

…Что же мне подарила она?

                                Свою нерекламную твердость.

Окаяннейшую свою,

                               молчаливую гордость.

Волю — не обижаться на тех,

                                кто желает обидеть.

Волю — видеть до рези в глазах,

                                и все-таки видеть.

Волю — тихо, своею рукой задушить

                                подступившее к сердцу отчаянье,

Волю — к чистому, звонкому слову.

                                И грозную волю — к молчанию.

1970

2

Анна Ахматова в 1941 году в Ленинграде

У Фонтанного дома, у Фонтанного дома,

у подъездов, глухо запахнутых,

у резных чугунных ворот

гражданка Анна Андреевна Ахматова,

поэт Анна Ахматова

на дежурство ночью встает.

На левом бедре ее

                                  тяжелеет, обвиснув, противогаз,

а по правую руку, как всегда, налегке,

в покрывале одном,

                                      приоткинутом

                                                                над сиянием глаз,

гостья милая — Муза

                                          с легкою дудочкою в руке.

А напротив, через Фонтанку, —

                                                   немые сплошные дома,

окна в белых крестах. А за ними ни искры,

                                                                              ни зги.

И мерцает на стеклах

                                         жемчужно-прозрачная тьма.

И на подступах ближних отброшены

                                                               снова враги.

О, кого ты, кого, супостат, захотел

                                                                     превозмочь?

Или Анну Ахматову,

                                     вставшую у Фонтанного дома,

                                                                                     от Армии невдалеке?

Или стражу ее, ленинградскую эту бессмертную

                                                                                    белую ночь?

Или Музу ее со смертельным оружьем,

                                                               с легкой дудочкой

                                                                                          в легкой руке?

1970 или 1971

"О, как меня завалило жгучим пеплом эпохи!.."

О, как меня завалило жгучим пеплом эпохи!

Пеплом ее трагедий, пеплом ее души…

Из зыбкой своей могилы: «Милый, — кричу я, —

                                                                                      милый, спаси,

хотя бы внемли!..»

Из жаркой своей могилы кричу: «Что было, то было.

То, что свершается, свершается не при нас…

Но — с моегосогласья!..»

1970-е годы

ЛЕНИНГРАДУ

Но для меня не существует дат.

Теперь уж навеки,

                                теперь до конца

незыблемо наше единство.

Я мужа тебе отдала, и отца,

и радость свою — материнство.

И нет мне дороже награды,

чем в годы военной угрозы

моих благородных сограждан

скупые и светлые слезы.

За всё и за всех виноватой,

душе не сказавшей «прости»,

одной мне из этой палаты,

одной никогда не уйти.

"Вот обижали и судили…"

Вот обижали и судили,

забрасывали клеветой,

а все-таки не разлюбили

ни глаз моих,

                         ни голос мой.

1970-е годы

Иллюстрации

Ф. X. и М. Т. Берггольц с Ольгой. 1912

Ф. X. и М. Т. Берггольц с Ольгой. 1912

Ф. X. Берггольц. 1914

Ф. X. Берггольц. Надпись: «Милой моей дочке Ляле. Углич. 30. VIII/19». В паспарту вставлена фотография более раннего периода (ИРЛИ)

О. Берггольц.

Лето 1927 г. Высокий остров, Новгородская губерния. На обороте фотографии надписи О. Берггольц:

«О весенние зори и теплые майские росы!..

О прекрасная юность моя!.. И<ван> Б<унин>. Июнь-июль-август 1927 г.». «Пройдет моя весна, /И этот день пройдет, / Но радостно бродить / И знать, что все проходит. Ив<ан> Бун<ин>».

А также помета Н. Молчанова: «Салютую тебе, красавица! Николай. 28/II 1931 г. Алма-Ата» (РГАЛИ)

Борис Корнилов и Ольга. 1929

Оборот фотографии с надписью, сделанной во время посещения родителей Б. Корнилова: «Дорогим папе и маме на хорошую память от детей. 1929 год, село Ильинско Заборское. Борис, Ляля Корниловы» (РГАЛИ)

О. Берггольц (второй ряд, третья слева) в группе со студентами III курса ЛГУ. Ленинград, 8 июня 1930 г.

На обороте надпись О. Берггольц: «„Группа кошмариков“ (комсомольская группа III курса Слав<янского> цикла ЛГУ). Гринберг - отец семейства (благородного), ныне процветающий критик, Я - Берггольц - дама-патронесса, Еселев - тоскующая Лорелея, в центре А. Гробовщикова» (РГАЛИ)

Ольга Берггольц и Николай Молчанов. Казахстан, 1930

Николай Молчанов на срочной службе в Туркестане. 1932

Ирина, дочь О. Берггольц и Б. Корнилова. 1935 (РГАЛИ)

О. Берггольц. Конец 1930-х.

Блокадный метроном. Февраль 2010 г. (Музей Дома Радио)

«Говорит Ленинград». Центральная часть триптиха (1967). Художник Л. Кривицкий (Собственность художника)

Характеристика, выданная О. Берггольц в Радиокомитете 13 декабря 1941 г. за подписью Я. Бабушкина (Музей Дома Радио)

Г. Макогоненко, О. Берггольц и Я. Бабушкин в Радиокомитете. Ноябрь 1941 г. (РГАЛИ)