Мэдди заподозрила, что накануне он заучил наизусть историю этого театра, чтобы иметь возможность беседовать с ней хоть о чем-нибудь, кроме погоды. Это ее тронуло. По правде говоря, она испытывала почти непреодолимое желание погладить графа по голове и сказать: “Молодец, мальчик”.

Граф предложил ей руку, и Мэдди оперлась на нее, заметив, что он выше ростом, чем казался прежде. Сейчас глаза их были на одном уровне, а в прошлую встречу ей приходилось опускать взгляд, чтобы встретиться с ним глазами.

В следующую секунду она заметила, что граф не совсем твердо держится на ногах. О Боже! Неужели необходимость сопровождать ее в театр была для него так мучительна, что графу пришлось укрепить свой дух щедрой порцией спиртного?! Мэдди смущенно опустила голову… и тут же поняла, нечему граф ступает так неуверенно. Каблуки его вечерних туфель были не меньше трех дюймов в высоту!

На всякий случай Мэдди крепче взяла его под руку. И это оказалось весьма благоразумно, поскольку прежде, чем добраться до заказанной ложи, граф дважды успел споткнуться.

Театр был полон до отказа, и Мэдди едва удерживалась, чтобы не уставиться с разинутым ртом, как деревенская дурочка, на всю эту блестящую публику и не менее блестящий интерьер. Все богатые театралы Лондона сочли своим долгом посетить премьеру мистера Кина, и просторный зал сверкал драгоценностями, в которых красовались и женщины, и мужчины, занимавшие отдельные ложи.

Мэдди вздрогнула от охватившего ее возбуждения. Бели бы только рядом с ней сейчас был Тристан, она была бы полностью счастлива. У нее ныло сердце от тоски после злосчастной вчерашней встречи с ним, и воображение попыталось сыграть с ней злую шутку. Мэдди готова была поклясться, что видела, как Тристан вошел в одну из лож на противоположной стороне.

Она пригляделась внимательнее. В той ложе было двое мужчин и женщина. Светловолосый мужчина сел, а брюнет, похожий на Тристана, помогал женщине снять накидку. Ложа была слишком далеко, чтобы Мэдди смогла разглядеть черты его лица, но в наклоне головы и развороте плеч этого брюнета было что-то знакомое. Граф поднес к глазам оперный бинокль и навел его на ложу, расположенную на ярус выше той, которую так внимательно изучала Мэдди.

– Кто-то знакомый? – беспечно спросила Мэдди.

– Виконт Тинсдэйл с женой и дочерью… леди Сарой Саммерхилл. Владения виконта граничат с Уинтерхэвеном. – Граф опустил бинокль, и в глазах его отразилась такая мука, что Мэдди пришлось крепко сцепить руки, чтобы не коснуться его жестом сочувствия. Должно быть, понесенная им утрата как-то связана с этой соседской семьей. Наверное, он потерял старого друга детства, причиной чему могла быть или смерть, или какое-то ужасное недоразумение. Мэдди всем сердцем сожалела о том, что не может утешить этого милого, несчастного человека.

Пока она размышляла над сущностью горя, постигшего графа, ропот голосов вокруг умолк и занавес начал медленно подниматься.

Граф вложил бинокль в ее руку, и Мэдди, поднеся его к глазам, была очарована игрой Кина – не меньше, чем его великолепным голосом. Как же этому человеку удается вечер за вечером так изливать перед публикой потаенные глубины своей души и все же оставаться в здравом рассудке?!

Увы, первый акт скоро кончился, и занавес опустили. Мэдди с бьющимся от волнения сердцем повернулась к графу – и, к своему изумлению, обнаружила, что тот опустил голову и закрыл глаза. Мэдди недоуменно покачала головой. Чтобы уснуть во время столь волнующего представления, нужно обладать чувствительностью и темпераментом ежа… или черепахи…

Подняв голову, Мэдди заметила, что множество биноклей из лож напротив устремлены на другие ложи… и не в последнюю очередь на ту, в которой разместились они с графом. Подумать только, этот невзрачный человечек, спавший рядом с ней в кресле, вызывал такой интерес! Наверное, лондонскому свету просто катастрофически недоставало развлечений.

Мэдди навела свой бинокль на ложу, где сидел мужчина, напомнивший ей Тристана… и ахнула. Это и вправду был Тристан в элегантнейшем вечернем костюме.

Светловолосый мужчина оказался гораздо старше Тристана, он был увлечен беседой с женщиной – прекрасно сложенной блондинкой с пышной грудью (куда до нее “старой приятельнице” Тристана Минни!), довольно крупными чертами лица и розовыми щеками, свежий цвет которых, с точки зрения Мэдди, был достигнут не без помощи румян.

Несомненно, это была любовница. А изысканное платье из рубинового шелка, щедро обнажавшее ее великолепную грудь, и настоящие рубины, сверкавшие на ее шее и в ушах, свидетельствовали о том, что ее покровитель – человек весьма богатый. Мэдди вздрогнула от ужаса. Неужели раннее детство Тристана, проведенное в компании падших женщин, приучило его к подобному обществу?! И что, если эта привычка сохранится у него и после женитьбы?!

Мэдди настроила бинокль, чтобы рассмотреть дальнюю ложу внимательнее. Женщина от души смеялась над каким-то замечанием Тристана или пожилого блондина… грудь ее колыхалась от хохота так, что грозила вот-вот вывалиться из малопристойного декольте.

Затем женщина прикрыла лицо усыпанным драгоценностями веером, словно перешептываясь по очереди со своими спутниками. По-видимому, она пыталась в шутку стравить их друг с другом… и, кажется, весьма успешно. Теперь рассмеялись мужчины, да так, словно эта вульгарная девица только что высказала самую очаровательную мысль из всех, какие им когда-либо доводилось слышать.

Мэдди взяла на заметку, что на досуге ей надо будет освоить искусство обращения с веером: оказывается, это удобное подспорье в беседе. С этой мыслью она опустила бинокль. С нее довольно. Какие же дураки все мужчины… даже лучшие из них. Неужели Тристан и его приятель почтенных лет не понимают, что выставили себя на посмешище?

В этот момент граф зашевелился и выпрямился в кресле. Открыв глаза, он огляделся по сторонам в очевидном недоумении.

– Первый акт окончился?

Мэдди кивнула:

– Да, милорд. Мистер Кин был превосходен:

– Прекрасно. Я надеялся, что вам понравится театр, мисс Харкур. – Он застенчиво улыбнулся. – А я всегда засыпаю в театре. Он оказывает на меня такое же воздействие, как проповеди нашего деревенского священника.

Заметив в руках Мэдди бинокль, он осведомился:

– Вы, я вижу, наблюдаете не только за игрой актеров, но и за играми светской публики?

Мэдди фыркнула:

– Я наблюдаю за играми вашего брата Тристана, милорд. Он со своим приятелем – в одной из лож напротив.

Граф зевнул.

– Ах да, он говорил, что будет на премьере. С министром иностранных дел Каслри и великой герцогиней Софией.

– Эта женщина – великая герцогиня?! Вы уверены? – Мэдди вручила графу бинокль. – На мой взгляд, она больше похожа на дорогую куртизанку.

– Мисс Харкур! – Граф залился краской смущения. – Я не ожидал, что невинная девушка знает, как называются и как выглядят женщины такого рода!

Он поднес бинокль к глазам и вгляделся в глубину ложи, на которую указывала Мэдди.

– Хм-м-м… Понимаю, что вы имеете в виду. Да, она и вправду производит такое впечатление. Но это действительно великая герцогиня какого-то австрийского герцогства. Трис подружился с ней на Венском конгрессе… хотя не понимаю, что он там делал. Послушать Триста, так он только и занимался, что вальсами, пьянством… – запнувшись, граф еще сильнее покраснел. – Конечно, это не мое дело, но Трис в подобных делах весьма искушен. Думаю, что дружба с этой герцогиней принесла большую пользу лорду Каслри, ибо она – правая рука князя фон Меттерниха.

– Который, в свою очередь, правая рука австрийского императора, – подхватила Мэдди, вздохнув от облегчения. Значит, Тристан все же не флиртовал в свое удовольствие, а действовал во благо страны.

– Учитывая, что Наполеон вырвался с Эльбы, – продолжала она, – лорду Каслри особенно выгодно держать Меттерниха в друзьях: ведь австрийский император выжидает, пока не выяснится, кто встанет во главе Франции.