— У меня все в порядке?

— Я бы осмелился предсказать, что это будет мальчик, — дружески покосившись на нее через плечо, сказал врач. — Понимаете, вы носите его довольно низко. А девочки обычно помещаются гораздо выше, под самыми ребрами.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, — настаивала Лили.

— Плод весьма велик, — вздохнул доктор, — а вы довольно хрупкая женщина. Я не считаю, что решение рожать первого ребенка где-то в глухомани достаточно мудрое, миссис Холидей.

Лили зажмурила глаза. Как только об этом узнает Калеб, он ни за что не позволит ей вернуться домой до того, пока она не родит, и это будет ужасно. Но, с другой стороны, она страстно желала родить здорового сильного ребенка.

— Я понимаю вас, доктор, — пробормотала она наконец.

— Все будет хорошо, — уверенно отвечал он. — Так нечего бояться.

Реакция Калеба нимало не удивила Лили.

— Мы никуда не двинемся отсюда, пока ты не родишь, — мгновенно решил он, и по тону его голоса она поняла, что спорить с ним не стоит. Они будут снимать дом в Чикаго и отправятся домой весной, постаравшись успеть к весеннему севу.

Но вскоре у Лили вылетело из головы все, кроме непосредственно предстоявшего им дела, пока очередной нанятый ими кеб грохотал по булыжным мостовым.

— Как ты думаешь, мы сможем что-нибудь разузнать про моих сестер? — без конца спрашивала она.

— Да, — отвечал Калеб, нежно сжимая ее руку. — Мы будем спрашивать всех подряд до тех пор, пока что-нибудь не узнаем.

Адвоката Кэтлин в городе не оказалось, но его клерк дал им адрес ее дома, хранившийся в картотеке.

Адрес привел их, как это ни удивительно, в самую респектабельную часть города. По сути дела, это была городская усадьба, каменный дом, окруженный запущенным садом, в котором хозяйничали пчелы. Отделенный от улицы высокой чугунной оградой, он весь зарос густой травой.

Калеб нашел ворота в ограде и ткнулся в них. К великому облегчению Лили, они распахнулись, но она не нашла в себе силы ступить на подъездную аллею.

С ободряющей улыбкой Калеб взял ее за руку. Он, как ребенка, повел ее по аллее, по мраморным широким ступенькам крыльца. В двустворчатую парадную дверь запросто мог бы проехать запряженный лошадьми фургон, и почему-то это открытие несколько ослабило нервное напряжение Лили.

На их стук никто не откликнулся, и они пошли в обход дома в поисках другой двери. Но и с черного хода они не добились успеха.

Лили совсем упала духом, но Калеб потряс ее за плечо и напомнил:

— Мы ведь можем расспросить соседей. У нас для этого есть более чем достаточно свободного времени.

Однако в окрестных домах они застали одних лишь слуг, да и те на вопрос об ее матери отвечали поджатыми губами и отрицательными кивками. Судя по всему, скандальная репутация Кэтлин последовала за ней и сюда, в этот фешенебельный район.

Чтобы хоть немного развлечь Лили, Калеб пригласил ее в оперу. Они ходили расспрашивать соседей день за днем. Попутно Холидей сняли для себя дом неподалеку — тоже весьма элегантный.

Поскольку дом сдавался с полной обстановкой, вплоть до книжных полок в библиотеке, Лили не пришлось бегать по магазинам за покупками. Ее жизнь заметно облегчилась оттого, что она обзавелась слугами, хотя поначалу сильно смущалась и жаловалась, что умеет командовать только Ка-лебом.

Он смеялся и говорил, что ей надо поскорее всему учиться.

Время шло своим чередом, и талия у Лили становилась все полнее. Она научилась извлекать кое-какие аккорды из стоявшего у них в гостиной рояля, прочла практически все книги из библиотеки и заставила Калеба описать ей всю свою жизнь до мельчайших подробностей. Большую часть дня он проводил в деловых районах города, но к закату уже возвращался домой и превращался в самого заботливого и любящего мужа, какого только можно представить.

Лили навещала пустовавший дом ее матери по меньшей мере два раза в неделю, делая это в обществе Лоретты, их горничной, но по-прежнему напрасно.

И вот пришел декабрь с его холодными ветрами и снегопадами. Лили гуляла у себя в саду, веселилась и перебрасывалась с Калебом снежками, когда почувствовала первые схватки.

Она вскрикнула и уселась на снег, и Калеб тотчас оказался рядом.

Доктор Бранском прибыл почти через час. Как он и предсказывал, роды у Лили были длительными и тяжелыми, но, несмотря на это, еще до полуночи на свет Божий явился Джосс Руперт Холидей. Он весил целых девять фунтов[7] и яростно вопил.

— У меня ведь будут еще дети, правда? — требовательно осведомилась Лили у доктора. Даже после всех мучений, связанных с первыми родами, она горела желанием нарожать Калебу новых детей. Причем много.

— Не вижу, почему бы им не быть, — важно подтвердил доктор Бранском. Вымыв руки, он написал свидетельство о рождении, оделся и уехал восвояси.

Калеб унес своего сына в другую комнату, чтобы его выкупали, а когда вернулся с орущим свертком в руках, его физиономия так и сияла от счастья.

— Орет, как сто чертей, правда?

— Ты бы на его месте тоже орал, если б тебя так долго рожали. — Несмотря на усталость, Лили нашла в себе силы для шутки.

— Я люблю вас, миссис Холидей, — сообщил Калеб, целуя Лили в лоб и кладя младенца рядом с ней, — но я подумал, что, может быть, нам стоит остановиться на нашем Джоссе?

— Ох, нет, — решительно покачала головой Лили. — Я хочу иметь еще детей, и я их рожу. Док Линдсей, может быть, и старый коновал, но, мне кажется, что он справится с моими следующими родами, Малютка Джосс орал по-прежнему, и Лили взяла его и дала ему грудь. Хотя молока в ней быть еще не могло, судя по всему, младенца вполне утешила возможность сосать, и Лили улыбнулась.

Как только Лили достаточно оправилась, чтобы подняться с постели, она возобновила регулярные посещения материнского дома. Каждый день она упорно стучала в двери этого дома и всех домов в округе и каждый день ничего не могла добиться. А ведь через пару недель им будет пора возвращаться к себе на ферму и здешние поиски придется оставить. Она разрывалась между любовью к своей земле и тем, что только здесь, в Чикаго, оставалась последняя надежда найти сестер.

И вот третьего марта 1879 года ей впервые улыбнулась фортуна. Она только было потянулась к знакомой ручке дверного молотка, как в запримеченное ею до этого распахнутое окно полились звуки рояля, игравшего ту самую песенку, которую так чудесно распевали когда-то все три сестры.

Сердце замерло у нее в груди. Лили не стала стучать и повернула дверную ручку. Через мгновение она уже шла, не чуя под собой ног, через переднюю, и навстречу ей неслись знакомые аккорды.

А им вторил чистый, звонкий голосок: