— Козлы! — высказал он мнение, приблизившись к Джудит. — Скучные псевдоинтеллектуальные посредственности, на девяносто девять целых девять десятых. Не знают, куда девать свои деньги, добытые, как правило, сочетанием слепой удачи, родственных связей и расчетливым жополизанием, хотя каждый считает свой достаток доказательством того, что он состоялся как личность; делает их «победителями», как они себя горделиво именуют, в отличие от «неудачников». Неимоверно безграмотны во всем, хоть чуть-чуть выходящем за самое обыденное, но все равно резонерства хоть отбавляй. — Костелло вздохнул. — Млеют от собственной храбрости, пуская по кругу самокрутку в ванной или бросая крамольные фразы, перевирая все, от Мао Цзэ Дуна с Че Геварой до Хью — Бог ты мой! — Хефнера. Думаешь, я не знаю?

— И чего тебе тогда надо?

— Чего ради я отираюсь среди этих заевшихся олухов? Потому что, дорогуша, революционно-подрывная деятельность не годится ни к черту по всей стране. И наоборот, если не учитывать пропаганду, с нашей и с их стороны, последний год мы мало чем занимаемся, кроме пустого фразерства. Среди людей ходят разговоры о движении Сопротивления, но, скажу я тебе, движение-то ничтожно слабо, как у той Алисы с королевой из сказки, мы все бежим на месте. И теряем наших лучших людей. Дэвид был не единственным.

Имя упало между ними внезапно брошенным камнем.

— Конечно, — продолжал он, словно не замечая, — здесь обязательно отирается хотя бы один осведомитель из Управления, поэтому действовать в открытую довольно рискованно. Вместе с тем Управление прекрасно знает, что эти трусоватые вундеркинды кроме как на болтовню ни на что не способны, так что едва ли подошлют утку первого разряда. Потому хотя бы просто вычислить осведомителя — уже существенный прогресс. — Костелло нахмурился. — По правде говоря, нынче все что угодно, любую мелочь можно считать прогрессом. Даже если из эдакого сборища можно выжать хоть что-то для себя полезное, это уже стоит того, чтобы посетить их с полсотни.

Ничего особо радующего в этих словах не было, но Костелло, очевидно, знал, что делает. О самом Костелло ей не было известно почти ничего; даже подлинное его имя оставалось в секрете, а чин или его статус в Сопротивлении всегда звучали неопределенно. Джудит он иной раз представлялся как организатор, иной раз как лидер, и в обоих случаях было неясно, кто же он все-таки есть. Не было даже известно о его вышестоящем начальстве или о ячейке, с которой он поддерживал связь; единственно, что ей было известно, так это что он завербовал ее с Дэвидом и еще пару человек.

Знала она и то, что он мучительно ее хочет, но пока еще не жмет напрямую. Очевидно, это человек, которому в жизни не раз доводилось подолгу ждать, и терпения занимать ему не придется еще очень долго.

Водоворот гуляния кипел вокруг и катился мимо, пока минуя Джудит стороной, хотя, несомненно, считанные минуты оставались до того, как подкатит какая-нибудь мужская особь, возможно пьяная, безусловно сексуально озабоченная, донельзя скучная, и как положено в таких случаях, развязно раскинется по-крабьи и попытается затеять разговор. Начнет непременно с того, как: а) отменно нынче сидим, или б) хреновато нынче сидим. Большей вероятностью, похоже, будет все-таки б), с возможным резким гамбитом на «может, покатим куда-нибудь еще», но тут заранее гадать нельзя.

Джудит была женщиной средних размеров на подходе к тридцати годам, с густыми черными волосами и вполне ординарным лицом. Нос именно такой величины, зрачки именно такие карие, а глаза именно такие большие, что не приходится сносить фразы наподобие, мол, «вы не похожи на еврейку». У нее была большая грудь, широкие сильные бедра (и те и другие излишне округлые для участия в конкурсе манекенщиц) и по-настоящему красивые ноги. Мужчины, однажды положившие глаз на ноги Джудит, редко уже переводили внимание на все остальное, что по-своему ее и раздражало и радовало: если какой-нибудь бесстыжий свинтус таращится ей на ноги, это по крайней мере не дает ему заметить, что зад у нее все же широковат. Голос у Джудит был вкрадчиво шепчущий, от чего многие мужики кидались на ближайшую стенку. Он был такой не из жеманства, просто от курения.

Джудит прислонилась к стене, закрыла глаза, и обреченно слушала гульбище.

Гульбище говорило:

«…нет никакого сомнения, что уж астрология, во всяком случае, куда ценнее, чем…»

«…велосипед пробовал, железо тягать, даже из лука стрелял, но все равно, бег…»

«.. знаешь, сейчас ведь только пересеклись, а у меня ощущение, будто я тебя знаю вот уж…»

«…прошлым летом в Йоханнесбурге, и я знаю, но, понимаете, все к нам были очень дружелюбны, и природа дикая там просто фантастика, да и в конце концов, нам-то что до…»

«…вся, думается, концепция письменной литературы соответствует…»

«…соприкасается с твоим внутренним…»

«…слушай, говорю, сунь ты свой флоппи-диск в дисковод…»

«…Фродо, кажется, музыкальная версия Повелителя…»

«…жалко их, но вот идешь через эти кварталы и видишь, как живется…»

«…больше раза или двух не надену, но это же я…»

«…надо в самом деле ближе познакомиться, может, пойдем ко мне в…»

«…определенные размеры пирамид, или, может, это Стоунхендж, и будто бы знаешь, все это предсказывает…»

«…по крайней мере, Управление изъяло все это оружие из оборота и…»

«…просто с собой надо быть в ладу…»

«…слышать мне, прелесть моя, все это старое засохшее дерьмо! Бедняки — вшивота, проблемы их — вшивые, и плесни-ка мне вон там еще…»

«…во мне самой немного индейской крови, бабушка у меня была…»

«…ко мне на точку…»

«…соответствует…»

«…твой бэйсик…»

«…вклад…»

«…сука…»

«…я тогда и говорю этому Уильяму Ф. Бакли: „Да пошел ты в жопу!“».

Открыв глаза, она первым делом обнаружила, что на нее с двух сторон сразу держат курс двое хорошо одетых молодых людей, один справа, другой непосредственно спереди. Уклоняясь от столкновения, Джудит продвинулась в единственно свободном направлении, к окну и остановилась там, глядя в темноту снаружи. Точнее, делая вид, что глядит, поскольку затянутое смогом окно для выглядывания наружу было едва ли сподручнее стены. Хорошо, что воздух в районе Залива по крайней мере демократичен: одинаково пачкает окна и богатым, и бедным.

С внезапным отвращением подумалось о том, что лежит за окном. Уроженка Сан-Франциско, она ненавидела то, во что превратился город: неприглядная паутина магистралей, все шире расползающиеся трущобы, горчичного цвета воздух, жирно отливающие нефтью пляжи. Контуры зданий Сан-Франциско были когда-то знамениты. Теперь же вид у него был как у любого другого западного города — Леббос, обезображенный бездарным лентяем-архитектором: сплошь высотные безликие здания, причудливые старые дома почти все взорваны, дабы расчистить место под новые бетонные храмы-блоки.

Получался холмистый вариант Лос-Анджелеса, ну а сам Лос-Анджелес, разумеется, давно уже превратился в нечто, напоминающее юго-западный угол преисподней.

Большой Сан-Франциско, в соответствии с теперешним наименованием. Как будто бесконечный унылый лабиринт Восточной Бухты имел что-то общее с чем-то, характеризующим величие. Скорее уж, сплошной муравейник, до самого Сан-Хосе и дальше раскинувшийся по обеим берегам залива, да и муравейник-то далеко не образцовый. Муравьи опрятнее… Крысятник, или как там именуется место, где обитают крысы.

Тем не менее, Костелло был абсолютно прав: для Сопротивления лучше места не придумаешь. Скученность, запущенность, сумасбродное местное руководство, всегда боявшееся вверенного ему города, безработица и многоликость трущоб, вызывающая межэтнические трения — все это давало почву нестабильности, чреватой яростью. К тому же Сан-Франциско традиционно славился неповиновением властям, так же как и близлежащие университетские городки; у Администрации здесь никогда не было поддержки.