— Куда? — машинально спросил дядя Викентий.
— А вот номерок записан… — подполковник передал дяде Викентию листок, сложенный вчетверо. — Позвоните, спросите Четверикова. А как ответит, скажите, Корнетов, мол, звонит, и все, что надо, передадите.
— И когда звонить?
— В любое время. Товарищ Четвериков дежурит у телефона и днем и ночью.
— Товарищ Четвериков… — задумчиво повторил дядя Викентий и убито сказал: — А я теперь, выходит, товарищ Корнетов?
— Как решите, Викентий Георгиевич, как решите… — негромко откликнулся подполковник и, словно подчеркнув договоренность, спросил: — Вас куда подвезти?
* * *
В этот раз, зайдя в квартиру Терезы, дядя Викентий первым делом обшарил все углы, выглянул в окна, задернул плотнее и так полуопущенные шторы и только после этого уселся не на свою любимую кушетку, а в хозяйкино кресло. Едва он умостился, как Тереза, неотрывно наблюдавшая за его странным поведением, подошла ближе и, остановившись за спинкой кресла, испуганно спросила:
— Цо си стало, Янчику? Що то з тобою?
— Со мною, с тобою… — дядя Викентий сердито забарабанил пальцами по гнутому подлокотнику. — То не стало, то, к сожалению, уже было…
— Что было, Янчику? — Тереза, как всегда в таких случаях, попробовала приласкаться к дяде Викентию.
— Подожди, — отстранился дядя Викентий. — Сядь-ка…
— Хорошо… — озабоченность дяди Викентия была непонятной, и Тереза, устраивавшаяся рядом, тоже забеспокоилась. — То поясни ж мени…
— Пояснить? Можно и пояснить, — дядя Викентий бессильно откинулся на мягкую спинку кресла и едва слышно произнес: — Пропали мы с тобой… И все пропало…
— Чому, Янчику? — всполошилась Тереза и, стараясь успокоить сама себя, принялась рассуждать вслух: — То, що крамничку мою закроют, то вже без сумниву. Ну, то и нехай… Так проживем.
— Магазин, говоришь, закроют? — оборвал ее дядя Викентий и долгим взглядом посмотрел на Терезу. — Нет, милая, твой они долго не закроют…
— А чому саме мий?
— А потому что следят они за тобой. А также за всеми, кто сюда ходит. Поняла, дорогая ты моя?
— Как следят? — Тереза испуганно дернулась, и если бы дядя Викентий не придержал ее, могла б упасть с кресла.
— Не знаю как, но он мне сказал, что меня еще у твоих дверей в самый первый день засекли, так, значит, давно следят.
— С ключом? — спросила Тереза и, словно боясь узнать правду, едва слышно шепнула: — А кто он-то?
— Подполковник. Из госбезопасности.
— А як? Як вин взнав?
— Откуда мне знать? — дядя Викентий взял себя в руки.
— Значит, за мной следили… — Тереза нахохлилась и после короткого размышления спросила: — И что ж теперь будет, Янчику?
— Не знаю… Предупредил еще, скажу тебе, твоим же продадут с потрохами. Дока… Знал, куда бить…
— Це куда, Янчику? — тихо спросила Тереза.
— По тебе. И Гричишин твой, и этот, с двух сторон… Нет, — замотал головой дядя Викентий, — совсем дело швах!
— Так что ж нам теперь, Янчику, обоим в петлю?
— Куда? В петлю? — дядя Викентий даже вздрогнул. — Ну уж нет! Я тебя ни тем, ни этим отдавать не намерен… Разве что ты сама…
Дядя Викентий осекся на полуслове, вопросительно посмотрел на Терезу, и она, догадавшись, о чем он подумал, без колебаний сказала:
— Янчику, я как ты!
— Понятно… — дядя Викентий замолк на минутку, а потом каким-то отстраненным голосом произнес: — Ну что ж, попробуем выкрутиться, вот только Виктор…
Кое-что от этого внезапно возникшего холодного спокойствия передалось Терезе, и она, обняв дядю Викентия за шею, шепнула ему в ухо:
— Янчику… Я взнала, кто той фотограф.
— Узнала? — вскинулся дядя Викентий. — Где он живет?
— Домик у него собственный, как на Левандовку ехать.
— Хорошо! Начнем с него… — и, словно стряхивая с себя морок, дядя Викентий осторожно высвободился из объятий Терезы, встал и, оставив подругу в кресле, начал размеренно ходить по комнате.
* * *
Сумерки начинали сгущаться, когда «опель» с Виктором за рулем и сидящим рядом дядей Викентием проехал с включенными фарами путаными улочками предместья и остановился неподалеку от неприметного особнячка.
— Мне с тобой? — Виктор повернул ключ, и урчание мотора прекратилось.
— Да, — секунду или две дядя Викентий раздумывал и решил: — Машину здесь оставим.
Стараясь не привлекать внимания, прячась на темной стороне улицы, они прокрались во двор, и уже возле самых дверей дома дядя Викентий придержал племянника.
— Подожди, Витя… Тебе, пожалуй, лучше тут ос таться. Присмотреть. Ну а я в дом сам зайду, а ты, в случае чего, подстрахуешь…
Дядя Викентий еще раз прислушался и осторожно, с перерывами, постучал три раза. Через пару минут из-за двери послышалось:
— Кто то?
— Я перепрошую, пан Силевич тут мешкае? — тихо спросил по-украински дядя Викентий.
— На що вин вам?
— Терминова справа, — в голосе дяди Викентия зазвучали металлические нотки.
— Зараз… — поочередно громыхнули запоры, узкая полоска света упала на крыльцо, и кто-то, оставаясь внутри, пригласил: — Заходьте…
Оказавшись в комнате, дядя Викентий первым делом попробовал определить, есть ли в доме еще кто-нибудь, однако хозяин, не дав ему оглядеться, весьма невежливо пробурчал:
— Ну, то яка справа в пана?
— Справа? — дядя Викентий старался выгадать время и потому заговорил только после довольно длительного молчания: — Ну, якщо пан Силевич це вы, то справа дуже проста…
— Я пан Силевич, — грубо оборвал дядю Викентия хозяин. — Що дали?
— А дали ось… — дядя Викентий достал из кармана фотографию Эли и показал Силевичу. — Ваша работа?
— Не помню… — хозяин только скользнул взглядом по снимку и демонстративно спрятал руки за спину.
— Розумию, розумию, столько заказов… — дядя Викентий усмехнулся. — Однак, якщо, скажем, у меня сто доляров, то це, може, кое-что…
— Що ж, подывытысь можно… — хозяин, наклонив голову, как петух, напряженно приглядывался к дяде Викентию. — Але що саме интересует пана? Модель или?..
— Ну зачем мне модель? — откровенно рассмеялся дядя Викентий. — Нет, пан Силевич, я даю сто доляров за негатив с добавкой за каждый снимок.
— Ну що ж… Подывытысь можна…
Хозяин не спеша отошел в дальний угол, наклонился к шкафу и вдруг, резко отскочив в сторону, наставил на дядю Викентия неизвестно откуда взявшийся ППШ.
— Руки вверх, добродию!
— Не понимаю… — начал было дядя Викентий, но черная точка дула смотрела с такой зловещей ясностью, что он безропотно поднял руки.
— Вот так оно лучше! — хозяин слегка повел дулом автомата. — А теперь до дверей, помалу…
Дядя Викентий молча пожал плечами, повернулся и уже на выходе неожиданно громко забубнил, словно жалуясь, что все вышло плохо.
— Не понимаю, зачем наставлять автомат, когда я к вам с деловой пропозицией, еще хорошо, ствол в спину не тычете, но я перепрошую…
— Замовкни!..
Странное бульканье оборвало фразу на полуслове, и, резко оглянувшись, дядя Викентий едва успел подхватить тело хозяина, которое падало на него. Выпавший из рук Силевича автомат с металлическим лязгом свалился на ступеньки, и одновременно из темноты возник Виктор.
— Как я его?
— Нормально! — дядя Викентий перехватил тяжелеющее тело поудобнее и приказал: — Автомат возьми…
В освещенной комнате, куда дядя Викентий с трудом затащил фотографа, Виктор склонился над телом, пощупал пульс и спокойно сказал:
— Похоже, гаплык мужику…
— Ну и черт с ним! — махнул рукой дядя Викентий. — Если бы не ты, мне б самому гаплык…
— Да, чего-то везет нам в последнее время, — Виктор сочно выматерился и спросил: — Что делать-то будем?
— Вход постереги, Витя. Мне тут найти кое-что надо…
Дядя Викентий осмотрел комнату и, убедившись, что ничего интересного здесь нет, пошел искать дальше. Фотолаборатория оказалась в дальнем конце дома, за кухней. Дядя Викентий щелкнул выключателем, и сразу ему в глаза бросилась увеличенная фотография Эли, висевшая на стене. Дядя Викентий в ярости рванул художественное паспарту, и тут с легким шорохом на пол соскользнул черный пакет, лежавший за снимком.
