– Ничего, я за них возьмусь, – пообещала я. – Видели, они пулей вылетели отсюда.
Фрол Прокофьевич посмотрел на меня с восторгом и сказал:
– Не ожидал! Все получилось даже лучше, чем я предполагал! Свершилось! Теперь они оставят меня в покое!
– Не радуйтесь, – предупредила я. – Теперь они не оставят в покое меня. Куда вы думаете пошли эти змеи?
– Куда?
– Сдавать друг другу яд. Скоро они вернутся, и мало нам не покажется. Вы ещё прощение у них просить будете и с позором изгоните меня.
И Фрол Прокофьевич, бия себя в грудь кулаком мне поклялся, что никогда не произойдёт такого.
– Что бы ни было, я устою, – пообещал он. – Ведь у меня же теперь и перед вами обязательства.
– Вот только в пылу сражения не забудьте об этом.
– Нет, конечно, не забуду!
– Хорошо, – сказала я, – тогда облегчим вашу участь и перенесём поле боя на кухню, а вы оставайтесь здесь и смотрите телевизор.
И я бесстрашно отправилась на кухню.
Боже, какой там был гвалт. Впрочем, он прекратился, как только я вошла. Не буду говорить сколько излилось на меня ненависти. Липким облаком она повисла в воздухе, но мне плевать.
– Что за истерика? – строго сказала я, изящным движением поправляя на носу свои леопардовые очки. – Уж от тебя-то, Тамарка, я не ожидала. Ты что, все ещё любишь его?
– Я его ненавижу! – процедила она. – Но и от тебя, Мама, не ожидала. Евгений, такой парень…
– Успокойся, – оборвала её я. – Разберусь без тебя. Вы вот что, девочки, поели, попили, тосты свои дурацкие произнесли и вперёд к своим мужьям, а моего оставьте в покое. И чтоб вам не было скучно, скажу: это последний день рождения, где я видела ваши отвратительные рожи. Исключая, Тамарка, тебя, – опомнилась я. – Ты можешь приходить, но уже в другом качестве – в качестве подруги. Вот так-то милые, сдавайте ключи.
Что тут началось. Визгу было, хуже чем в свинарнике. Каждая кричала о своём и никто никого не слушал. Я кричала одно:
– Не отступлюсь! Вы и мне и Фрысику надоели! Сдавайте ключи!
– Нет, – вдруг громче всех завизжала Полина, – пусть он скажет мне!
И она побежала к Фролу Прокофьевичу. Я не была уверена в его моральной устойчивости, а потому хотела бежать за ней, но все дружно на меня навалились и не пустили.
– Пусть разберётся с этим негодяем, – задыхаясь от усилий (я оказывала достойное сопротивление) прохрипела Тамарка.
Кроме неё на мне висели Татьяна и Изабелла. Зинаида, слава богу, была занята – она курила, сбивая пепел в оригинальную ловушку для тараканов, изобретённую ею самой.
Я не стояла на месте, а старалась вырваться изо всех сил, и вырвалась бы безусловно, если бы не леопардовый костюм. Я не хотела его порвать и потому была вынуждена проявлять изобретательность, вместе с тем мои обидчицы с трудом могли бы пересчитать количество тумаков, которыми я их щедро награждала. Они же, вцепившись в меня, такую возможность утратили, но и у меня были свои неудобства: я не могла повлиять на разговор Фрола Прокофьевича и Полины, а лишь слышала её отдалённый голос.
– Я на коленях тебя прошу: не делай этого! – отчаянно кричала Полина.
«Значит держится мой Фрысик,» – порадовалась я.
В конце концов зарёванная Полина вернулась, меня бросили и снова начали истошно орать.
– Зачем он тебе? Зачем? – хором интересовались жены.
– А вам зачем? – проявляла любознательность и я. – Привыкли жить на два дома! Все! Баста! Не на ту нарвались! Я разгоню вашу свору!
– Нет, пусть он мне скажет! – взвизгнула Изабелла и помчалась к Фролу Прокофьевичу.
Естественно я устремилась за ней, но на мне повисли Тамарка, Полина и Татьяна. Зинаида по-прежнему нервно курила, часто сбрасывая пепел в свою тараканью ловушку.
– Зачем она тебе?! – визжала Изабелла. – Ты что, лучше найти не мог? Это же чучело! Позорное чучело! Тощая, как швабра!
– Я тощая?! – радостно изумилась я, уже готовая расцеловать эту противную Изабеллу.
– Вот же сучка, – обиделась за меня Тамарка. – Что она о себе воображает?
– Спасибо, ты настоящий друг, – прошептала я.
– Ещё бы, – усмехнулась Тамарка, не выпуская меня из своих цепких лап, – любой дурак увидит, что ты жирная, как свинья.
Я уже изготовилась побольней пнуть Тамарку, но прибежала Изабелла, и мне стало не до того. Начался скандал. Жены меня обступили и без всяких оснований потребовали, чтобы я немедленно покинула эту квартиру.
Назревала потасовка. Больше всего я боялась за свою шляпу, потому что лицу уже мало что могло повредить. Костюмчик, кстати, тоже мог пострадать, и я не могла допустить этого. В общем, я решила перейти к убеждениям.
– Девочки, – сказала я, – вы все неплохо в этой жизни устроились, так чего же вам ещё не хватает? Я понимаю, что жить так очень удобно, но побойтесь бога. Он вам не простит.
– Теперь она про бога заговорила, – с беспочвенной брезгливостью гаркнула Зинка-пензючка.
– А ты вообще непонятно что здесь делаешь, – психанула я. – В своём облезлом паричке! И не прикидывайся, что не знаешь!
– Чего я не знаю? – возмутилась Зинка.
– Сама знаешь чего, – уклончиво ответила я.
– Нет уж, говори, – потребовали остальные жены.
– Того, что мой Фрысик вообще тебя никогда не любил. Ты сама ему навязалась! – на одном дыхании выпалила я, прекрасно понимая, что всем моё высказывание понравится, а с одной Зинкой-пензючкой я прекрасно справлюсь.
Однако Зинка повела себя неожиданно. Вот не зря говорят в народе, что в тихом омуте черти водятся. Наша тихоня Зинка проявила неслыханный темперамент. Она схватила огромный кухонный нож и понеслась с ним к Фролу Прокофьевичу.
– Пусть он мне скажет! – убегая, вопила она.
Я помчалась за ней. Жены уже меня не держали. Им было интересно, чем все это закончится.
Когда я ворвалась в комнату, Фрола Прокофьевича видно не было, зато Зинка, размахивая ножом как последний янычар, зачем-то полезла под стол. Я поймала её за… В общем, я её поймала и без всякого труда отобрала нож. И надавала ей затрещин, под дружное одобрение остальных жён.
Нож я положила на стол, поправила свою шляпу и тоном победителя сказала:
– Попрошу оставить меня наедине с моим Фрысиком! – и, приподняв скатерть, прикрикнула: – Фрысик, вылезай!
Фрол Прокофьевич вылез из-под стола и жалобно взмолился:
– Сонечка, а может ну его, может не надо?
– Что значит – ну его? Что значит – не надо? – озверела я.
Жены со злорадными улыбочками мгновенно выстроились в ряд, знаками давая мне понять, кто здесь лишний.
– Сонечка, прости меня, очень перед тобой виноват, но пусть лучше остаётся, как было, – ещё жалобней взмолился Фрол Прокофьевич.
Это уже было выше моих сил. То, состояние, в которое впала я, трудно поддаётся определениям, но, думаю, его испытал на себе любой нормальный человек, когда-либо живавший в коммунальной квартире с одним туалетом. То есть, я буквально могла убить любого, первого, подвернувшегося под руку.
– Не-ет, – прогремела я, – так уже оставаться не может, потому что это уже не твоё, Фрысик, поражение! Это уже моё поражение, а к поражениям я не привыкла!
Тамарка, знавшая меня лучше остальных, услышав это, попятилась, я же, схватив со стола нож, кинулась сразу на всех жён.
До сих пор не пойму, как это мне удалось.
С жутким визгом они покинули комнату, а Фрол Прокофьевич снова забился под стол.
– Вот что, милый мой Фрысик, – вытащив его оттуда, заявила я. – Ты не на ту нарвался! Я искрошу сейчас здесь все в мелкую капусту, если ты в моем присутствии не скажешь своим жёнам, что больше в их обществе не нуждаешься.
– Скажу! Скажу! – замахал на меня руками Фрол Прокофьевич. – Сонечка, я все, что хочешь скажу.
И я отправилась на кухню. Жены, должна заметить, не галдели, а сидели в мрачной задумчивости. Некоторые даже дрожали.
– Идите, – рявкнула я – мой муж вас хочет видеть!
И они потянулись к нему гуськом.
Фрол Прокофьевич, увидев своих жён, сник, но заметив меня с ножом в руке за их спинами, мгновенно приосанился и скороговоркой выпалил: