Таким образом, мы можем лишний раз убедиться, что позиция Степанова была достаточно авторитетной (хотя и не единственной) как в Коминтерне, так и для КПИ. Однако значит ли это, что Р. Радош имел право сделать свой однозначный вывод о том, что коммунисты уже в марте (когда был в действительности написан доклад) планировали майские события? Увы, но приведенная цитата не дает оснований для столь однозначного вывода. Мнение о том, что политический кризис назрел и что по политическим противникам нужно нанести удар при первой возможности, было уже весьма распространенным с февраля-марта. Из текста письма, которое выражает мнение одного из представителей Коминтерна в Испании, вовсе не следует, что даже он предлагает организовать вооруженные столкновения в тылу — речь идет о политическом кризисе, который можно подтолкнуть самыми разными, в том числе и куда более мягкими средствами.

Убедительный ответ на этот вопрос не может быть однозначным. Политическая ситуация в Республике обострялась в связи к конфликтом двух стратегий в широкой антифашисткой коалиции. Коммунисты добивались смены правительственной стратегии и военной политики, не останавливаясь при необходимости на отстранении от власти главы правительства. Однако это не значит, что они заранее спланировали весь ход майского политического кризиса, начиная от вооруженных столкновений в Барселоне. Они были готовы действовать решительно и грубо, отыгрывая у оппонентов позицию за позицией, но когда их действия в Барселоне вызвали взрыв недовольства — в первый момент даже растерялись. Более того, результат их действий в Барселоне вовсе не гарантировал коммунистам разгром оппонентов и даже ставил под угрозу их собственные позиции. Чтобы выкрутиться из сложившейся ситуации, коммунистам пришлось предпринять сложные политические маневры, в которых их фактически спасли лидеры правого крыла ИСРП и президент Асанья. Это привело к новому разделу власти, в котором позиции коммунистов не были еще безусловно доминирующими, хотя и усилились. Коммунисты могли воспользоваться и другим, менее рискованным поводом, чтобы продвинуться по пути превращения Испанской республики в «народную демократию». Они не были всемогущими комбинаторами, их сила была в другом — в последовательности, с которой они шли по пути этатизации.

Защищая Х. Негрина от репутации марионетки Кремля (отчасти действительно незаслуженной), А. Виньяс переходит границы объективности, отрицая «импульс», который придал Коминтерн событиям, увенчавшимся созданием правительства Негрина: «Где, в таком случае, документальные доказательства, hard-core evidence, которые подтверждали бы импульс Коминтерна в манипулировании процессом, который привел к „майским событиям“ и, следовательно, перевороту во власти, который, если верить стольким авторам — консерваторам, поумистам, проанархистам, кабальеристам, просто антиреспубликанцам — был подготовлен в пользу Хуана Негрина? Возможно, что такие доказательства существуют, но до сих пор ни один автор их не привел»[1166]. Но не все так просто. Напомню, что Коминтерн — это организация, которая включает и Сталина, и Степанова, и Диаса. Влияние такой организации «в манипулировании процессом», который привел к отстранению от власти Ларго Кабальеро и в повороте во всем ходе Испанской революции, можно считать безусловно доказанным. Ее «импульсы» были весьма весомыми, если не решающими (значение февральской демонстрации в начале кампании по ослаблению позиций Ларго Кабальеро признается практическим всеми). Действия этой организации привели и к майским событиям, хотя организаторы авантюры с «Телефоникой» (как присягнувшие на верность Коминтерну, так и их союзники) вряд ли могли предположить, в какое опасное положение они поставят Республику и к каким последствиям это приведет.

Политический переворот подготовлялся не в пользу персон, а в пользу блока коммунистов и правого крыла социалистов. Дело не в Негрине — он был лишь представителем политической тенденции.

При этом коммунисты, разумеется, действовали не в одиночку, а в тесном союзе с противниками Ларго в ИСРП. Это породило в историографии еще один «перегиб». Как пишет Э. Грэхем, «Ларго Кабальеро не был свергнут хитростью и алчностью КПИ. Если о какой-то группе можно сказать, что она заставила его уйти в отставку, то это было реформистское крыло ИСРП, которое подорвало его полномочия как премьер-министра, отозвав его назначение в кабинет»[1167].

Из огня да в полымя. Либо только те, либо только эти. В действительности — и те, и эти.

Очевидно, что без поддержки КПИ и ОСПК правые социалисты не смогли бы одержать верх над Ларго Кабальеро и социальной революцией. Советские представители и эмиссары Коминтерна непосредственно участвовали в этих комбинациях и пользовались большим влиянием на коалицию «майских победителей».

А. Виньяс горячо опровергает «легенду» о том, что советские дипломаты, советники и агенты НКВД «успешно заменили совершенно не склонного к сотрудничеству председателя Правительства Республики Ларго Кабальеро на более услужливого Хуана Негрина»[1168]. Однако полностью отрицать роль советско-коминтерновской стороны в выдвижении Негрина не может и сам А. Виньяс. Не случайно он упоминает среди достоинств Негрина его близость к советскому посольству. Мы видим, что эмиссары Коминтерна были среди инициаторов свержения Ларго Кабальеро и майской провокации. В то же время очевидно, что в этих действиях участвовали далеко не все «слуги Кремля», а те, «кому следует». А остальные, в том числе и сотрудники НКВД, решали другие задачи.

Победа над левым крылом политического спектра Республики — дело не только коммунистов, но в той же степени — и правого крыла ИСРП. Эти две силы разделяют ответственность за падение правительства Ларго Кабальеро практически в равных долях.

Антонов-Овсеенко докладывал в Москву, что лидеры КПИ «приписывают себе в актив свержение правительства Кабальеро, тогда как режиссура кризиса была полностью в руках Прието». Более осведомленные работники НКИД зачеркнули слово «полностью» и заменили на «фактически»[1169]. Если Прието был режиссером кабинетной комбинации, то коммунисты — инициировали сам кризис. И пусть не все шло по нотам, но в итоге выиграли обе эти силы. Они и составили основу нового «майского» режима.

Правительство широкой антифашистской коалиции во главе с Ларго Кабальеро сменилось более узким по составу правительством Народного фронта во главе с Негрином. Негрин сохранил за собой также пост министра финансов. Военным министром стал И. Прието, что гарантировало сохранение старого стиля войны. Приетист Х. Сугасагоитиа получил пост министра внутренних дел (коммунисты, сохранившие свои прежние министерства, получили также очень важный в сложившейся ситуации пост главы службы безопасности). Иностранные дела перешли к Хиралю — либералы получили шанс договориться с Францией. Другой либерал Х. де лос Риос стал министром общественных работ и связи (общественные работы — традиционная вотчина левых, но теперь курс сдвигался вправо). Министром юстиции стал баскский националист М. Ирухо, а министром труда — каталонский Х. Айгуаде[1170].

Власть на местах формально перешла в руки муниципалитетов, хотя реальная сила оказалась у партий, победивших в мае и доминировавших в комитетах Народного фронта. Отсутствие лидеров крупнейших профсоюзных организаций в правительстве (сторонники Ларго Кабальеро продолжали сохранять свои руководящие позиции в ВСТ до осени) ослабляло координацию борьбы с франкизмом, но облегчало решение внутриполитических задач победившей группировки.

Новое правительство было сформировано к вечеру 17 мая. Но чиновники стали переориентироваться раньше. Уже 16 мая «Аделанте» и «Фрагуа социаль» вышли с цензурными пропусками[1171]. Зато правительство поддержал не только официоз ИСРП «Эль Социалиста», но и орган ВСТ «Кларидад».