— Не у меня, а у того, которого оскорбила — у бога проси прощения! — И вышла из трапезной.

Янка спокойно подошла к Сабине, допивавшей свою порцию чая, и отпустила ей звонкую пощечину.

— Вот тебе! И в другой раз не устраивай суматохи своими глупыми амурами. А ты, — повернулась она к Гельке и, запнувшись на полуслове, прикусила губу.

В дверях стояла матушка-настоятельница и внимательно глядела на нас.

— Слава Иисусу Христу! — громко приветствовали мы настоятельницу, вскакивая с мест.

— Сегодня у нас смена таинств. Прошу, чтобы ни одна не забыла об этом.

Матушка покинула трапезную.

«Laus Tibi, Christe… Слава тебе…»

Девушки стоят на коленях двумя тесными шеренгами. Руки молитвенно сложены перед подбородком, глаза опущены, но… из-под полуприкрытых век на новую монахиню устремляются любопытные, горящие взгляды.

«Она так хороша, что вполне могла бы быть негодницей, и тот ксендз наверняка влюбился в нее», — размышляла я, уставившись на алтарь.

Утомленные тяжелой работой, дремлют конверские сестры, спрятав свои лица под велонами. Хоровые монахини сидят на скамейках неподвижно, чуткие ко всему, что делается вокруг.

Рядом с сестрой Алоизой — сестра Барбара. Она высока ростом, молода; у нее приятное открытое лицо и большущие серые глаза.

Девчата проходят перед образами, преклоняют колени, опускают головы.

Шуршат накрахмаленные передники. У всех воспитанниц сегодня аккуратно заплетены косы, дыры на чулках заштопаны, ногти на руках ровно подстрижены и вычищены.

После выхода из часовни девчонки не носятся по коридорам, не визжат, не дерутся. Присутствие в монастыре новой монахини вселяет во всех необычную предупредительность и вежливость. Даже конверские сестры не покрикивают сегодня на воспитанниц. Сестра Романа грациозно орудует у кухонного котла, сестра Дорота, ведающая свинарником, тщательно проветрила свою рясу и скуфью, а матушка-настоятельница и сестра Алоиза щеголяют отлично выглаженными велонами и белыми как снег чепцами, словно демонстрируя всю привлекательность монастырской жизни.

После завтрака я побежала на кухню за тряпкой, чтобы вытереть посуду. Посередине кухни стояли сестра Барбара с подносом в руках и матушка-настоятельница, спрятавшая свои руки под рясой. Обе пристально смотрели друг на друга: новая монахиня — с удивлением и страхом, матушка-настоятельница — с гневом.

— Прошу оставить поднос, — сказала настоятельница, с трудом сдерживая возмущение. — Я сама подам ксендзу завтрак, а вы тем временем познакомьтесь с нашими воспитанницами…

Сестра Барбара, смутившись, посмотрела на поднос.

— Может быть, я все же сперва подам, а потом сразу же вернусь. Мне хотелось помочь сестре Романе…

Я мысленно усмехнулась, видя такую неопытность новенькой.

Как можно не знать о том, какое величайшее наслаждение для нашей матушки-настоятельницы — наблюдать за тем, как ксендз съедает румяные булочки и попивает сливки!

— Никто не требует от вас этой услуги. — Матушка-настоятельница недоброжелательно взглянула на свежее, совсем еще юное лицо новой монахини, и ее собственное лицо словно окаменело и посерело.

— Идите, пожалуйста, — жестко закончила она.

Когда я вернулась в трапезную, сестра Алоиза возвещала надменным голосом:

— Кто до обеда станет плохо вести себя, тот во время обеда будет лишен сюрприза.

— Какого? Какого? Ну, скажите, пожалуйста!

— Сегодня на обед будет компот!

— Компот! — малышки бросились друг другу в объятия.

— А почему? — пролепетала ошеломленная Зуля.

Воспитательница понимающе улыбнулась:

— Потому что у нас сегодня долгожданный гость!

После обеда малышки, уткнувшись в котел, усиленно соскабливали со дна прилипшие яблочные кожурки.

Неожиданно в столовой появилась сестра Алоиза.

— Ну и как, девочки, понравился вам десерт?

Воспитанницы сперва затихли, а потом, сообразив, что речь идет о компоте, крикнули дружным хором:

— Да, да! Понравился!

Зоська чмокнула сестру Алоизу в руку:

— Ничего более вкусного ни разу в жизни еще не ела!

— А что вы скажете, если, я предложу вам кулиг, прогулку на санях за город?

Онемевшие от восхищения и неожиданности, воспитанницы не могут выдавить из себя ни слова. Тридцать пар глаз с мольбой уставились на монахиню.

— Боюсь только, не промерзли бы вы, мои милые. Сестра Дорота выдаст вам теплые лыжные костюмы. На прогулку поедут все, за исключением самых младших и больной Людки. — Подходя уже к двери, она добавила лукаво: — Да смотрите, не опаздывайте с возвращением. На ужин будут сосиски.

Визжа от радости, бросились мы всей гурьбой вверх по лестнице.

На чердаке, в чулане, где на гвоздях, вбитых в балки, рядами висела рабочая одежда, нас поджидала сестра Дорота, склонившись над открытой плетеной корзиной.

— Вот здесь ваши лыжные костюмы. Разделите то, что есть. Все равно на всех не хватит.

Благороднейшие заветы о любви к ближнему тут же рухнули — сильнее всего на свете в этот момент оказалось желание вытащить из корзины что-нибудь получше. Началась рукопашная. К счастью, сестра Дорота, всегда столь благожелательная к воспитанницам, схватилась за железный прут.

— Руки прочь! Встать парами! Иначе я закрою корзину!

Мы выстроились в две шеренги. Сестра-свинарка бросила какое-то тряпье на руки ближе всех стоявшей воспитанницы.

— На тебе! Теперь следующая, держи!

Наконец подошла и моя очередь. С удивлением рассматривала я костюм, поданный мне монахиней. Остальные девчата с какой-то боязнью и недоверием примеряли доставшиеся им «лыжные пары».

Взглянув на вырядившихся воспитанниц, сестра Дорота весело рассмеялась:

— Глядите-ка! Таких лыжниц еще свет не видывал! — И, побрякивая ключами, направилась в келью.

Одетые в «лыжные костюмы», девочки парами спустились по лестнице, миновали коридор и вышли на двор. Здесь они рядами выстроились возле стены. На ослепительно-белом, искрившемся от мороза снегу четко вырисовывались мрачные шеренги черных и длинных суконных плащей. Береты из серой шерсти и серые шарфики также не придавали нашей одежде блеска.

Делая вид, что нас совершенно не касается уродство «лыжных костюмов», мы подтрунивали над Эмилькой, обсыпанной снегом и похожей на «снежную бабу», когда на тропинке показалась Казя. Размахивая руками, она кричала:

— Санки! Санки едут!

Мы галопом бросились к калитке. В это время на крыльцо вышли сестра Алоиза и сестра Барбара. Укутанные в толстые шерстяные пелерины, в овчинных тулупах, они неторопливо пошли за устремившейся к дороге толпой девчонок.

У калитки нас уже поджидала пара саней. В первые сани, ничем не отличавшиеся от иных саней нашего курортного городишки, уселись обе монахини.

Другие сани, представлявшие собою обыкновенные крестьянские розвальни, но только с плетеными бортами, были выложены по днищу сеном. Лишь незначительная часть любительниц санной езды могла разместиться в них. За право ехать в этих санях тотчас же разгорелась короткая, но энергичная драка. Усиленно работавших кулаками и ногами девчонок ничуть не смутило то, что на них в полном недоумении смотрит сестра Барбара.

— Перестаньте! — пыталась утихомирить расходившихся воспитанниц сестра Алоиза. — Те, кому не достанется места, поедут в следующее воскресенье. Как вам не стыдно драться на улице! Ведь люди на вас смотрят!

Однако в обещанное «следующее воскресенье» ни одна из девчонок не верила, а то, что на нас смотрят люди, — мало кого беспокоило. Лихорадочно цепляясь за сплетенные из вербовых прутьев борты, каждая старалась во что бы то ни стало вскарабкаться в уже до предела заполненную корзину саней. Мне досталось место возле кучера.

Сестра Алоиза, заметив, что какая-то пани сунула Казе в руку злотувку[1], возмущенная, сорвалась со своего места.