И я вспомнил.

Как-то в воскресенье мы с Акджагуль сидели у открытого окна, пили чай. Акджагуль тихонько сказала:

— Завтра Огулнияз тоже выроет очаг во дворе, на виду у всех будет жарить мясо.

Я не понял.

— Это почему?

— Посмотри, тетя Гумры жарит мясо, они купили барана. Уж завтра Огулнияз расстарается! На базаре не купит — в магазине возьмет, подешевле, не барана, так говядину, но жарить будет обязательно. Вот увидишь, она поставит свой казан у тамдыра, на самом видном месте.

И точно — на следующий день Огулнияз крутилась вокруг очага и тамдыра и, покрикивая на Мусу и дочерей, важно бросала куски мяса в раскаленный казан.

Вот и сейчас она заставила Мусу на виду у всех преподнести подарок. Пусть теперь попробуют сказать, что Огулнияз — скряга! Сама она прийти не захотела. У туркмен принято праздновать рождение сына в семье отца, а не матери. А уж кто лучше, чем Огулнияз, знает старинные обычаи и чтит их. Правда, когда ей это выгодно…

Женщины сидели в лоджии, и до нас доносился шум их голосов.

Я налил себе "Массандру", привезенную Посалаком из Крыма. Тамадой, как всегда, был Посалак. Меня усадили на почетное место, рядом с ним. Напротив сидел Ягмур — зять Посалака, симпатичный, улыбчивый парень. Сегодня я увидел его впервые.

— Ты заметил, как старается Муса, он торчит здесь с утра, помогает. А как верхняя тетя подарок преподнесла, видел? — спросил Посалак.

— Видеть-то видел, да никак не пойму, что произошло? Помирились?

— Ягмур — автоинспектор, — усмехнулся Посалак, — а Муса, как ты, наверное, слышал, на днях покупает машину. Теперь понятно? У них без расчета ничего не бывает: ни часа времени, ни улыбки. Вот с утра помогает мне. Плов готовит. — Посалак встал. — Люди, появился на свет человек, имеющий непосредственное отношение к семье Куртиевых. — Посалак гордо откинул голову. — Разумеется, появление на свет нового человека — дело хорошее, но в этом мире, полном наслаждений, жить не так-то просто. А потому я прежде всего желаю нашему малышу вырасти настоящим мужчиной. И пусть он долго живет! Думаю, вы все присоединитесь к моим пожеланиям и поднимете бокалы!

— Муса! — окликнул я. — Оторвись от плова.

Муса с чайником в руке нерешительно шагнул к столу.

— Чай после пьют, сосед! Сперва вот это, — я протянул ему рюмку с коньяком.

Послышалось покашливание Огулнияз, Муса тоскливо посмотрел наверх и оставил рюмку.

— Я не пью, — вяло сказал Муса. — Сами ешьте и пейте. — Он боязливо посмотрел на брата. Заметив, что Посалак не обращает на него никакого внимания, наклонился к Ягмуру. — Дома все благополучно? — спросил торопливо.

Тот вежливо кивнул, но ничего не ответил.

Разговаривая с Посалаком, я незаметно наблюдал за Мусой. Именно на таких торжествах проявляется все светлое и веселое, что есть в человеке. Однако Муса оставался бесцветным и вялым. Казалось, он все время ждет окрика, так растерянно, неприкаянно он оглядывался по сторонам, так осторожно протягивал руку к чайнику. И чай пил экономно, не разбрызгивая ни капельки.

Почему он так скован? Все его чувства, все его желания надежно заперты. Человек в футляре. Вот он кто, Более точных слов невозможно подобрать.

— Ай, Муса, — снова Огулнияз.

Муса не двинулся, только поднял глаза вверх и застыл словно перед фотоаппаратом.

— Девушек пошли сюда!

Муса поставил пиалушку на стол и направился в дом, к женщинам. Вскоре оттуда вышли Бике, Гогерчин и Энеш. Очевидно, Энеш решила проводить сестер. По сверкающим ярким глазам молодой матери было видно, что она довольна жизнью. Улыбаясь, прошла она мимо отца, приостановилась около мужа и что-то шепнула ему. Парень смущенно улыбнулся, кивнул.

— Аю, Бпке! Идите быстрее, я хочу немного подремать.

Это, конечно, означает совсем другое: а ну-ка, не задерживайтесь возле мужчин.

Муса вернулся, сел рядом со мной, снова потянулся к недопитой пиале.

— Что сказала тебе Энеш? — спросил Посалак у зятя.

— Много не пей, сказала.

— Если так, то давай-ка наливай, — весело приказал Посалак. — Нужно, конечно, уважать женщину, но действовать мужчина должен самостоятельно, по-мужски. — Посалак в упор посмотрел на Мусу, тот опустил глаза. — Давай-ка сейчас поднимем бокалы за здоровье наших милых женщин, которые так не любят, когда мы пьем! Слышишь, Гумры, за вас пьем! — зычно крикнул Посалак.

Голоса на мгновение стихли, а потом раздался взрыв смеха и нестройное "Спасибо!".

Ягмур налил в рюмки коньяк, пододвинул Мусе его нетронутую рюмку. Затем позвал Огулнияз:

— Тетя, аю, тетя! Слышите, на этот раз провозглашен тост лично за вас, за ваше здоровье! Очень просим, разрешите Мусе выпить глоток вина. Все гости просят вас об этом.

Ответа пришлось ждать недолго.

— Муса хорошо знает, что ему нужно делать, — загремел сверху ее голос. — О аллах, какой срам вы затеяли! Впервые вижу, чтобы зять сидел с тестем в его доме и пил водку. Спаси аллах! Подальше от нас!

— Хоть что-нибудь хорошее пожелайте, тетя! — обиделся Ягмур. — Разве можно людям, а тем более родственникам, желать разлуки? Наоборот, нужно желать их сближения. Разве есть что-нибудь лучше этого?

Огулнияз не дала Ягмуру договорить, — заглушая его последние слова, она крикнула:

— Ай, Муса, пока тебя не развратили окончательно, иди-ка домой поскорее. Кажется, получил достаточно в благодарность за свою помощь. Ай, слышишь?

Конечно, Муса слышал. Боясь, что жена позовет его вторично, смущенный оттого, что им так долго все занимаются, он отставил недопитый чай, поспешно поднялся.

Люблю раннее утро. Воробьи за окном начинают чирикать задолго до рассвета, будят меня, и я, улыбаясь, в полусне слушаю их. Особенно радостно поют птицы весной и в начале лета. В такие дни просыпаешься словно заново родившимся.

Подхожу к окну, распахиваю его пошире, и утренняя прохлада течет в мою комнату. Весенний воздух проникает в грудь.

Прямо под моим окном бегает человек в синем тренировочном костюме. Наверное, ему в это утро так же хорошо, как и мне. Да это же Майин друг! Совсем недавно он украдкой стучал в дверь Майи, а теперь бегает здесь, как хозяин. Недаром говорят: "Арендатор хозяина с земли сгонит!" У подъезда стоит Майя, разряженная как павлин, и что-то говорит своему усатику. А тот отмахивается и продолжает бегать.

Неожиданно я вспомнил, где встречался с ним. Это он подписывал мне прошлым летом курортную карту — я уезжал лечиться под Москву. Ловок доктор, ничего не скажешь, похоже, из тех, кто любит легкую жизнь. Вот и Майя до работы уже сбегала в магазин — две тяжелые сумки оттягивают ее руки.

Никто бы не сказал, что эта радостно улыбающаяся женщина — мать двух взрослых дочерей. Дни, месяцы, годы неумолимо старят людей. Но, видимо, этот закон действует не на всех. Мне кажется, ни буря, ни землетрясение на Майю не повлияют — всегда у нее будет легкая походка, светлая и молодая улыбка. Она из тех, кто смеется, когда им тяжело.

Майя угощает меня свежими огурчиками, а я разглядываю ее, не веря своим глазам.

— Уж не влюбились ли вы в меня, милый сосед? — смеется Майя.

— Почти, — признаюсь я. — Вы колдунья! Люди стареют, а вы молодеете!

Она снова с удовольствием засмеялась.

— В сказанном вами есть доля истины. Я еще могу кое-кого очаровать.

— Случаем, не терапевты изобрели омолаживающее средство?

— Что, нравится мой терапевт?

— Да ничего парень, не сглазить бы. Я желаю вам счастья, вы заслужили его.

— Спасибо на добром слове, — прошептала Майя едва слышно.

— Раньше, я замечал, он вроде прятался от всех, а теперь ходит открыто. Вы, случайно, не поженились?

— Пусть аллах услышит ваши слова! — воскликнула взволнованно Майя. — Только о том и забочусь.

— Кстати, он хоть совершеннолетний? — пошутил я.

— В самом соку. Двадцать пять ему! — Майя хитро подмигнула. — Я ведь тоже знаю, где нужно ставить капкан, милый сосед.