Я отдернула руку от мужчины, касавшегося ее, одновременно открыла глаза. Вампир. Моравец. Носферату. Темный. Назовите его как угодно; этот мужчина был кровососом.

Мы встретились глазами, и я захлебнулась вздохом.

Он был к тому же самым симпатичным парнем, которого я видела за всю свою жизнь. Как говорится «открой-рот-и-позволь-течь-слюне» симпатичный. Одним словом очаровашка. Супер очаровашка. Самый горячий из всех очаровашек. Он был не просто приятным, а упасть-не-встать великолепным. У него были темно-каштановые волосы, стянутые сзади в конский хвост, черные глаза с ресницами такими длинными, что казалось, будто он пользовался тушью, модное количество мужественной щетины, и он был молод, или, по крайней мере, выглядел молодым, где-то на девятнадцать. Самое большее двадцать. Сережки в обоих ушах. Черная кожаная куртка. Черная футболка. На груди – серебряная цепочка с витиеватым кельтским крестом. О да, это был офигительный парень и он склонился надо мной, и таково уж мое везение, он оказался нежитью.

– В некоторые дни я просто не могу выиграть, – сказала я, выталкивая себя в сидячее положение.

– В некоторые дни я даже не пытаюсь, – ответил он, его голос был таким же, как тот, что касался моего разума. Он был чуть нездешним, не немецким, как у Сорена и Питера, но каким-то еще, возможно славянским? Я пробыла в Восточной Европе не слишком долго, чтобы достаточно хорошо различать акценты, а так как все на ярмарке говорили по-английски, мне реально не зачем было себя перетруждать. – Ты не ранена.

– Это был вопрос или комментарий? – спросила я, поднявшись, проигнорировав протянутую им руку, отряхнула джинсы и проверила ноги на предмет всевозможных переломов, ран и тому подобных увечий.

– Все вместе. – Он встал и смахнул грязь и траву с моей спины.

– О, я счастливица, меня переехал юморист, – проворчала я. – Эй! Держи руки при себе, парниша!

Его рука, которой он отряхивал траву с моих ног, приостановилась. Его брови поползли вверх.

– Мои извинения.

Я одернула футболку и наградила его взглядом, дававшим понять, что может он и вамп, но я-то выше его. А потом меня сразило наповал, когда я взглянула вверх, чтобы свирепо посмотреть на него. Вверх. Как в… верх.

– Ты выше меня.

– Рад видеть, что у тебя нет сотрясения мозга. Как тебя зовут?

– Фран. Мм… Франческа. Родители моего папы – итальянцы. Меня назвали в честь моей бабушки. Она в Италии. – Боже, могла ли я сказать большую тупость? Бормотала, я положительно бормотала как идиотка, мужчине, перед которым в какой-то момент его жизни огромноволосая французская малышка-революционерка обнажала ноги. О, блестяще, Фран. Заставь его думать, что ты бредящая лунатичка.

– Очень милое имя. Мне нравится. – Он улыбнулся, когда сказал последнюю фразу, демонстрируя белоснежные зубы. Не острые. И без клыков. Я хотела спросить, что произошло с его клыками, но Сорен и кто-то из парней из группы заметили, что мы стоим среди разбросанного кабеля  у опрокинутого мотоцикла.

– Фран, ты в порядке? – спросил Сорен, спрыгивая с грузовика, и хромая ко мне. Одна нога у него была короче другой, и он реально обижался на упоминания о своей хромоте, так что мы вообще не говорили о ней.

Вамп мельком глянул на  Сорена, потом обратно на меня.

– Приятель?

Я фыркнула, в тоже время, желая не делать этого. Я имею в виду, разве не стремно фыркать перед вампом?

– Нет! Он же моложе меня.

– Что-то не так, Фран? – сказал Сорен, хромая действительно быстро, награждая темноволосого парня таким взглядом, словно тот пытался забрать у него любимую игрушку. Честно говоря, меня вроде как задел прищуренный, подозрительный взгляд, которым наградил парня Сорен.

– Все о'кей, меня просто переехали. Думаю, кабель не поврежден.

– Переехали? – Двое парней из группы заспешили мимо Сорена и похватали  кабель, проверяя последствия.

– Шутка, Сорен. Я не поранилась. Это брат Имоджен.

Темноволосый вамп подарил мне любопытный взгляд, прежде чем протянуть руку Сорену. Он не отрицал этого, так что я сделала вывод, что мое предположение было верным. Хотя, это не было сюрпризом. Я имею в виду, сколько подлинных Темных должно бродить вокруг ярмарки в тот самый вечер, когда Имоджен ожидает своего брата?

– Бенедикт Черный.

– Черни? – спросила я.

– Это пишется Ч-Е-Р-Н-Ы-Й. Я чех.

– О. Верно, Имоджен сказала, что она из Чехии. А почему ее фамилия Словик?

– Женщины в моей семье берут фамилию своей матери, – без запинки сказал Бенедикт, ставя свой мотоцикл вертикально.

Он говорил о Моравцах. Я задавалась вопросом, знал ли кто-то еще, кем он на самом деле был. Имоджен сказала, что только Абсент знала о ней – я обнаружила это случайно, однажды ночью, когда мы обе добрались до нескольких доз ягодного коблера[9] и моя рука коснулась ее.

– Я Сорен Заубер. Моему отцу и тете принадлежит Готская ярмарка.

Сорен запыхался, его обычно добрые голубые глаза стали  абсолютно жесткими, когда он взирал на Бенедикта. Я никогда его таким не видела; обычно он весь был улыбчивым и дружелюбным, вроде громадного блондинистого щенка, который так и рвется следовать по пятам.

– Рад знакомству, – любезно сказал Бенедикт. Он повернулся ко мне и протянул руку.

Я убрала свои руки за спину.

– Сожалею, но у меня эта штука насчет касания людей. Это… мм… проблема с кожей. – Проблема с кожей. Проблема с кожей! Замечательно, теперь он подумает, что у меня проказа или нечто подобное.

Его левая бровь дернулась на мгновение, прежде чем осесть. Он оглянулся на Сорена.

– Я могу где-нибудь припарковать…? Да, вижу. Спасибо.

Его черные глаза метнулись ко мне. Я втянула щеки и попыталась выглядеть не как изъеденная проказой бормочущая идиотка, бросающаяся под мотоциклы.

– Я еще увижусь с вами обоими.

– Вау, – сказала я, когда он покатил свой мотоцикл туда, где рядом с автобусом Питера и Сорена был припаркован фургон для лошадей. – Он, вроде супер круть, или чего?

– Супер круть? – Сорен посмотрел вслед Бенедикту. У парня была реально приятная походка. Я имею в виду, пр-и-и-и-я-ят-на-а-ая. По ходу дела, его плотно облегающие черные джинсы не оскорбят ни чей взор. – Полагаю, что так.

Я обняла себя за ребра, рассеянно удивляясь, что они не повреждены, несмотря на то, что я плюхнулась наземь. У меня ничего не пострадало. Если по-честному, я чувствовала своего рода… перезвон.

– Ты должна держаться от него подальше, – сказал Сорен. Я выудила из кармана и натянула латексные перчатки, а сверху черные кружевные,  извлеченные из задних карманов. Я купила их у одного из торговцев, потому что они смотрелись как готские. Никто не посмотрит дважды на того, кто носит черные кружевные перчатки, но опыт научил меня, что если вы ходите вокруг с надетыми латексными медицинскими перчатками, люди начинают бросать на вас странные взгляды. Сорен молча наблюдал, как я надевала перчатки. Я сказала ему, что у  меня сверхчувствительная кожа (не жутко далеко от правды) в первый день нашей встречи, и он с тех пор никогда не сказал ничего о моих перчатках. Думаю, что с его хромотой он полагал не кошерным комментировать мои перчатки.

– Почему? Он показался мне нормальным.

– Он мне не нравится. Ты должна держаться от него подальше. Он может оказаться… опасным.

Я ухмыльнулась и по-дружески, как приятеля, хлопнула его по плечу.

– Ага, конечно. Я про все знаю: ты ревнуешь!

Он пораженно вылупился на меня.

– Что?

– К его мотоциклу. Ты ревнуешь, потому что он приехал на большущем ревущем Харлее или чем-то в этом роде, а твой папаша не позволит тебе сесть даже на паршивый мотороллер, пока тебе не исполнится шестнадцать.

Он просто пялился на меня с секунду, потом вернулся к грузовику.

– Ты собираешься помогать мне разгружать или нет?

– Конечно. – Я улыбнулась про себя. Парни ненавидят, когда вы цепляете их на крючок так быстро. Весь следующий час я помогала группе устраиваться за большим черным занавесом, скрывавшим заднюю часть сцены от передней, где проводились магические представления. Готская ярмарка имела два основных варианта клиентов – обычных людей, которые радовались одному виду передвижной ярмарки, приехавшей в город (а мы посещали некоторые реально маленькие городки) – людей, желавших, чтобы им прочитали по ладони судьбу и предсказали благосостояние, и прикупить какие-нибудь кристаллы, изображение ауры и всякие броские  безделушки – и вездесущих рокеров, в какой бы стране мы ни оказались, чтобы послушать группы.