По ходу моего рассказа он как бы между прочим отпускал оригинальные непарламентские фразы, давая оценку этому и высказывая свое личное отношение. Закончив, я спросил у него:

— Борис Евдокимович, ведь у нас было достаточно частей, которые могли бы справиться с задачами. Зачем вытянули еще этот полк?

— Это я должен у вас спросить — на кой хрен он нужен, этот полк? Ведь с ним будет одна морока. А нам надо, чтобы он дело делал, а не отвлекал нас от работы. Вы спросите у Генштаба — зачем его прислали? Тем более, насколько мне известно, вопрос так вообще не стоял. Хотите, я спрошу — зачем нам эти «партизаны»?

— Да нет уж. Я сам переговорю с Генштабом. Но коль полк оказался здесь, то ему надо поработать.

— А теперь, Валентин Иванович, у меня к вам вопрос из другой области. Вы что, в Афганистане уже решили все проблемы, что летаете туда-сюда, как челнок?

— Дело в том, что я здесь все закручивал, как вам известно, и сейчас, накануне первой чернобыльской зимы, надо, наверное, именно мне проверить готовность.

— Ладно. У меня есть дельное предложение — поехать посмотреть город Припять. Там проведены большие очистительные мероприятия. Наши товарищи предупреждены.

Я согласился, и мы поехали. Борис Евдокимович ударился в воспоминания о том, что и как было, начиная с первого дня. Оказывается, и Правительственнная комиссия первоначально размещалась не в Чернобыле, а в городе Припяти.

— Бестолково всё было — город дышал радиацией, а мы в нем сидели. Почему? Не было решения правительства об эвакуации. Заходит ко мне генерал ПВО Кузиков (неподалеку находился их большой объект) и говорит: «Я прибыл с задачей эвакуировать весь личный состав объекта —  приказ Главкома ПВО»… А я ему отвечаю: «Решения правительства на эвакуацию нет. А если вы это будете делать самостоятельно и сеять панику, я передам дело в военный трибунал». Тогда мне генерал предложил переехать из Припяти к ним на объект — там значительно чище в радиационном отношении. Что мы и сделали. Потом уж подготовили Чернобыль и переехали туда.

Полдня мы потратили на Припять. И не зря. Объехали буквально всё. Конечно, в сравнении с тем, что было, к примеру, в мае, общая обстановка изменилась значительно к лучшему: наведен общий порядок. Дважды провели очистку зданий, различных построек, дорог, и сейчас уровень радиации значительно ниже (в том числе в той части, которая ближе всего к АЭС), хотя и не позволяет еще пользоваться этим современным городом.

Б. Е. Щербина принял правильное решение о создании смешанной комиссии, которой поручалось всесторонне изучить ситуацию в городе и доложить комиссии возможные варианты решений.

Еще не раз и не два мы о многом беседовали с Борисом Евдокимовичем, разговор шел вокруг многих событий, но главным образом о Чернобыльской АЭС. Одной из основных проблем была скудная информированность нашего населения. Как плохо осведомлены наши люди обо всем, что касается радиации. Нет никакого сомнения в том, что наша цивилизация будет развиваться, а это потребует еще больших затрат энергии. Поэтому развитие ядерной энергетики —  это требование времени (во Франции 70 процентов электроэнергии получают за счет АЭС, в чем я лично убедился в 1990 году. Причем многие атомные электростанции там расположены в городах). Но для правильной их эксплуатации граждане страны должны соблюдать порядок и располагать элементарными знаниями. Даже интеллигенция делает круглые глаза, когда начинается конкретный разговор. А ведь это тоже часть современной культуры. Кто же отвечает за подготовку и переподготовку людей? Государство. К сожалению, государство просветительством граждан через средства массовой информации у нас занимается крайне недостаточно, считая, очевидно, что хватит школьных и вузовских программ. А ведь это почти ничего, если, к примеру, говорить о том, как надо пользоваться ядерной энергией в мирных целях, какие предпринимаются меры безопасности и что, как минимум, должен знать каждый гражданин. Ясное дело, безопасность любого производства должна быть обеспечена, но ясно и другое: каждый человек должен быть просвещен, как надо действовать во время чрезвычайной ситуации. Ничто не должно захватить его «голым», совершенно не вооруженным хотя бы элементарными знаниями, чтобы не оказаться в положении профана. Как вы, читатель, помните, в случае с Чернобыльской АЭС даже все сотрудники станции, начиная от директора, несколько дней были в трансе. Что можно говорить тогда об их семьях, а тем более о жителях прилегающих населенных пунктов?!

Да и Борис Евдокимович Щербина, критикуя существующую ситуацию с информированием и просвещением народа, сам оказался жертвой такого положения. Мощная фигура — ничего не скажешь. Но подставленный под удары смертельных лучей незащищенный организм был, конечно, обречен. Вот и потеряли мы преждевременно замечательного человека и прекрасного государственника.

А сколько еще умерло и умирает по этой причине, в том числе и среди военных? Особо трагично сложилась судьба у начальника Научного центра генерал-лейтенанта Алексея Константиновича Федорова. После Чернобыля его назначили в 1988 году начальником штаба Группы войск в Германии. Однако по болезни он вскоре уволился. Долго врачи толком не могли определить, что у него. Но, оказывается, альфа-лучи от частицы, которая попала вместе с воздухом в легкое и осела там, несколько лет разрушая организм. Алексей Константинович перенес ряд сложнейших полостных операций. В итоге потерял полностью одно легкое и почку. Я встретился с ним в госпитале, куда временно был помещен для проведения диспансеризации. Это было в 1996 году, а уже весной 1998 года мы его похоронили.

Бороться с такой силой, как радиация, надо умело. И готовиться к борьбе надо до прихода беды. Мы же стали этим заниматься, когда «гром грянул». Именно в связи с Чернобылем мы поставили перед Киевским, Калужским, Мелитопольским и Челябинским НИИ, соответствующими предприятиями сразу две принципиальные задачи: создать радиоуправляемое устройство (типа трактора с «рукой»), которое могло бы проводить очистку местности или объекта от излучающих элементов, и подготовить специалистов, которые могли бы управлять таким изделием из соответствующего пункта управления. И такая машина была создана под кодовым названием «Клин». Однако со временем пришлось перейти от радиоуправляемых устройств к управлению по кабелю — слишком сильное излучение давало мощные помехи. А по кабелю — нормально.

Но ведь все это пришлось делать день и ночь, в авральном порядке, впопыхах, когда катастрофа не просто уже имела место, а стремительно развивалась. Все это можно и нужно было предвидеть и готовиться к возможным ЧП заранее.

Закончив свою работу во время второй поездки в Чернобыль, я возвращался в Афганистан с тяжелым чувством неопределенности: чем все кончится в Чернобыле, если даже среди наших ученых-ядерщиков нет единства во взглядах.

Мне было ясно, что недисциплинированность сотрудников-экспериментаторов во время эксплуатации АЭС обернулась на четвертом блоке ужасными последствиями. Положительный скачок реактивности привел к разгону реактора с периодом менее одной секунды. При такой скорости нарастания мощности попытка «обуздать» ситуацию опусканием твел приводит только к их разрушению ядерным топливом, поскольку в реакторе резко возрастает давление и происходит взрыв. В результате верхняя плита взлетает, как крышка кастрюли. Но резкий разгон реактора на ускоряющихся нейтронах и его разрушение первым взрывом — это еще не все. Вслед за этим, секунд через двадцать, последовал второй взрыв, значительно мощнее первого. Он произошел внутри реактора из-за быстрого скопления большого объема водорода, который начал образовываться в результате реакции имевшегося в реакторе циркония с паром (при температуре 900 градусов и выше идет интенсивное выделение чистого водорода). Второй взрыв и сделал основной выброс в атмосферу.

Уже значительно позже, возвращаясь к событиям катастрофы на Чернобыльской АЭС, я проводил для себя аналогию с теми общественно-политическими явлениями, которые имели место в 80-х и 90-х годах в СССР и Российской Федерации.