Дошла очередь и до меня.

Беседу со мной вел подполковник. К этому времени я получил очередное звание и тоже был, как и кадровик, подполковником. Ведущий беседу старался казаться любезным, обходительным, но характер некоторых вопросов носил неприятный оттенок. Я зашел в кабинет и представился. В ответ вместо «здравствуйте» услышал удивленное:

— О, да вы уже подполковник?

— Почему «уже»? Вышел установленный срок, оснований для задержки звания у командования академии не было. Не я один получил очередное звание.

— Садитесь. Это я сказал в связи с тем, что в карточке-анкете вы еще майор.

Я выслушал пояснение молча. Кадровик приступил к опросу:

— С вами беседовали органы о ваших отношениях к генералу Варенникову Ивану Семеновичу?

— Беседовали.

— Ну, и как?

— Что «как»? Они выяснили, что это однофамилец, никаких родственных уз нет. Думаю, что это известно и вам, и командованию академии. Не понимаю, почему с этого начинается разговор.

— Вы до учебы в академии служили в Киевском военном округе? — Кадровик резко перешел на другую тему и ближе к делу. Видно, понял, что не стоит дальше обострять наш разговор. А я думал: эти кадровики, как правило, зануды. Причем чем ниже его звание и служебное положение, тем он злее и старается показаться всемогущим. Конечно, бывали и исключения — начальник отделения кадров 20-й механизированной дивизии, поставивший меня на путь военной службы, или старший офицер Управления кадров Северного округа подполковник Чичвага, рассмотревший во мне потенциального командира полка. Были и другие. И главное отнюдь не в том, что конкретно они сделали для меня лично, а в том, могут или не могут они правильно, по-человечески разговаривать с офицером. Вот и теперь, с какой целью кадровик напомнил мне эпизод беседы с работниками КГБ? Конечно, чтобы, во-первых, подчеркнуть, что он все знает и все может, и, во-вторых, доставить собеседнику неприятность, тем самым в какой-то степени подавить его, сделать сговорчивым, когда речь пойдет о конкретном и не очень приемлемом назначении. Вместо того чтобы поздравить с получением очередного звания и пожелать хорошей службы, удивленно восклицает: «О, вы уже подполковник!» Как все-таки важно, чтобы должностные лица, которым доверяются судьбы человеческие, обладали бы необходимыми для этого данными, тактом, человечностью.

Отвечаю кадровику на поставленный вопрос:

— Да, до поступления в академию я полтора года служил в Киевском военном округе.

— А до этого в Группе Советских войск в Германии?

— Так точно. Но в мою бытность это была Группа оккупационных войск в Германии. Все младшие офицеры и часть старших, которые не имели семей, жили на казарменном положении. Это я докладываю для того, чтобы у вас было правильное представление об этом периоде офицерской службы в Германии.

— И все же служба в Германии — это не Кушка и не Дальний Восток. А поскольку у вас за плечами Киевский военный округ и Группа войск в Германии, мы, конечно, должны вам предложить послужить и в отдаленных районах страны.

— Я готов на любые варианты. Меня это не беспокоит.

— А какую бы вы хотели получить должность?

— Желательно, чтобы было восстановлено мое положение, которое я занимал последние два года на войне и год после войны, т. е. положение заместителя командира полка.

— Заместителя по артиллерии?

— Нет, общего заместителя, с учетом того, что я окончил общевойсковую академию.

— Понятно, понятно… Но уже после войны вы ведь были и начальником штаба батальона, и заместителем начальника штаба полка. Так что с новыми академическими знаниями могли бы проявить себя и в штабной работе.

— У меня принципиальных возражений нет, но вы спросили, и я ответил — какую хотел бы получить должность. Она не выше тех, что я уже занимал, и в то же время отвечает моему пожеланию. В целом командованию должно быть виднее, где мне лучше служить.

— Вот поэтому мы вам и хотим предложить должность начальника оперативного отделения дивизии в бухте Провидения. Это Дальний Восток, Чукотка.

— Я готов.

— Вы подумайте. Вы представляете, где это?

— Так над чем же мне думать, если других вариантов нет? А что касается расстояния, так это от Москвы далеко, а до американцев — рукой подать, если потребует обстановка.

— Я понял так, что вы согласны?

— Разумеется.

Мы распрощались. Внутренне я как-то был даже доволен, что так все обернулось. Далековато, конечно. Почти полмесяца на поезде добираться до Владивостока. А оттуда до бухты Провидения пароходом еще столько же шлепать. А тут еще непогода — как-никак осень, штормы, качка. Но ведь люди живут, работают, служат, переезжают. В общем, выбор сделан. Вопрос решен.

Я шел к себе в группу в приподнятом настроении. Открываю дверь — все ко мне:

— Ну, как? Ну, что? Куда?

Я сел за свой стол, принял бравую позу и загадочно говорю:

— Если кто-нибудь отгадает — сегодня приглашаю всю группу. Жигулин, давай карту.

Майор Жигулин степенно расстелил карту. Все сгрудились и начали гадать. Битый час лазили по карте, но никому и в голову не пришло, что я попаду на край света. Видя тупиковую ситуацию и не желая больше мурыжить своих товарищей, я торжественно встаю и объявляю:

— Подполковник Варенников назначается туда, где Макар телят не пас! А именно: в бухту Провидения. Плюс к этому еще и на штабную должность.

Все сочувствующе притихли. А я улыбаюсь. Улыбаюсь потому, что, видно, только я удостоен такого внимания.

Опять все прильнули к карте. Действительно, получалось грандиозно! От Москвы — на Восток через всю страну, по горизонтали, до Хабаровска и далее — до Владивостока. А там на пересыльном пункте необходимо ожидать грузопассажирский пароход, который при нормальных климатических условиях ходит на Чукотку один раз в неделю. А осенью — в две недели раз. И в пути тоже две недели. Об этом же можно только мечтать!

Эти сведения мы собрали по крохам прямо в группе — у тех, кто там служил или имел какое-нибудь к этому отношение. Вдруг старший группы, Васильев, говорит:

— Между прочим, Валентин, ты зря улыбаешься. Это тебе не прогулка. Тем более что твоя жена ждет второго ребенка. Тебе, конечно, ничего, а каково ей? Ты подумай.

Все его поддержали и начали советовать, что в этих условиях надо просить, чтобы изменили назначение. Но это выходило за рамки моих принципов. На следующий день после занятий остались Кузьма Васильев, Михаил Дыбенко (член партийного бюро курса) и я. Снова стали обсуждать ситуацию. Оба давили на меня, чтобы я написал рапорт о пересмотре моего назначения с учетом положения жены и через начальника курса подал его по инстанциям. Я с ними не соглашался:

— Вы только поставьте себя на мое место: я даю согласие, а на второй день пишу рапорт с просьбой пересмотреть назначение! Вроде мне до этого не было известно состояние жены. Между прочим, когда я объявил Ольге о предстоящей нашей службе на краю света, то она восприняла это как должное. Даже проявила интерес…

— Да она, как и ты, просто не представляет сложности самой поездки! — перебил меня Васильев. — Целый месяц в пути, никаких врачей и вообще капитальной медицинской помощи. На пароходе, конечно, судовой врач и медпункт есть, они только и предложат таблетки от головной боли. Нет, надо решение менять.

Договорились, что Васильев устно доложит обстановку начальнику курса генералу Макавчуку, а Дыбенко — секретарю партийного бюро курса подполковнику Юденкову. А я буду на всякий случай наводить справки о самой поездке, о жизни и быте на Чукотке, о службе.

Уже в тот же день, когда со мной была проведена беседа, весь курс узнал о моем предстоящем назначении. Слушатели нашего курса и до этого относились ко мне уважительно, а в связи с этим событием зауважали еще больше, но вместе с тем в разговорах и при встречах пробивались нотки сочувствия. Я делал вид, что ничего не замечаю.

Как-то встретился со старшиной курса полковником Лукашевичем: