Фритаун был переходной ступенью от Среднего Города, где жили люди побогаче, к Нижнему Городу, там жили люди, работавшие весь день на небольших фабриках по переработке морских продуктов или в порту. Фритаун был условно поделён на Северный и Южный районы относительно башни Судьбы. Северный Фритаун, примыкавший вплотную к Среднему Городу, был сравнительно богатым районом, по сравнению с Южным. Дома в Северном были побольше и подобротнее, заведения, рестораны и бары пореспектабельней, мостовая почище. В Южном дома были похуже, мостовая повыщерблена, в переулках — мусор и ветер швыряет с места на место обрывки газет. Респектабельность и надутая важность сходили здесь на нет. Южный квартал был меньше застроен, дома здесь часто разделялись пустырями, а многие дома на окраине вообще были разрушены или постепенно разваливались сами. Здесь было пристанище для всех таких, как я — без дома и семьи.

Повзрослевшие преждевременно лица, хитрый блеск в глазах, хваткость и цепкость рук — вот что отличало таких, как я. Жить захочешь — будешь вертеться.

Я не видел их, таких, как я, в тот день. Снова на Город опускался вечер, жизнь в Северном квартале начиналась — район развлечений вспыхивал огнями, зазывая всех, у кого водятся деньги.

Южный начинал засыпать. Возвращались домой те, кто тяжело работал весь день от рассвета до заката, все возвращались домой и их встречал не электрический свет, а керосиновая лампа, не перина, а продавленный матрас, не развлечения, а неторопливый ужин и сон до рассвета, чтобы отдохнули, наконец, натруженные за весь день руки и ноги.

Во мне боролись два чувства — голода и усталости. Я ничего не ел с утра, и, вдобавок, шагал весь день. Когда впереди в наступающих сумерках выросли развалины большого каменного дома, я не колебался ни секунды. Первая же ниша в серой, поросшей мхом, стене приняла меня, как родной дом. Под головой вместо подушки — рука, одеяла никакого, и, слава Богу, что ночи ещё не слишком холодные. Я скрутился в комок, поджал под себя ноги, подышал немного на озябшие колени и заснул, не зная того, что зашёл я в один из самых опасных районов Фритауна — Восточный тупик...

Накануне я очень устал и поэтому спал я долго, так долго, что проспал почти весь следующий день — я думаю, что это было последствием шока. Меня разбудили камни, упавшие со стены. Кто-то ходил наверху. Я с минуту лежал неподвижно, ещё не проснувшись толком. Когда я поднялся на ноги, напротив меня стояли, полукругом прижав меня к стене, восемь таких же, как я. Я переводил взгляд с одного лица на другое и что-то плохое было написано на них, что-то совсем не доброе, — губы презрительно кривились в злых усмешках, кое-кто подбрасывал на ладони кусок камня, кто-то покачивал отполированное дерево дубинок. Все стояли, молча глядя на меня.

Вперёд вышел черноволосый, со сросшимися густыми бровями, острым длинным носом и широким ртом, толстые губы обнажали ряд потемневших зубов. Руки с большими лопатообразными кистями он скрестил на груди.

Я смотрел на него, ещё не зная, что стою лицом к лицу со своим врагом, врагом с большой буквы, врагом на всю жизнь.

— Никто не смеет находиться на моей земле, — коротко отчеканивая слова, сказал мой враг.

Я продолжал смотреть на него, а внутри меня толчками, идущими от сердца, рос страх, перехватывающий горло.

— Что ты молчишь, идиот?! — вскричал он и в его глазах я увидел бешенство, исказившее его губы в неровной усмешке.

— Я просто здесь спал, — запинаясь, сказал я и увидел растущую злобу в его глазах, дикую злобу безумца.

— Наверное, ты видел сны, идиот, — он оскалил зубы в усмешке, — видел красивые сны.

Я молчал и страх рос во мне, наполняя рот привкусом меди.

— Никто не видит сны, пока я не скажу, — он перестал улыбаться, — никто!

Камень, брошенный чьей-то меткой рукой, ударил мне в голову и кровь брызнула мне на лицо. Сквозь кровь, заливающую глаза, я увидел, как он развёл руки, сжатые в кулаки, в стороны, и услышал его безумный голос:

— Давайте сделаем так, чтобы этот идиот больше не видел снов.

Я бросился к нему, ударил его головой в лицо, сбил с ног и бросился бежать. Страх сделал это за меня, страх вёл меня, когда они бросились за мной, что-то крича.

Я вытер кровь с лица на бегу. Я боялся оглянуться, я не оглядывался, но знал, что они — за мной. Камень пролетел мимо моего уха и ударился о выступ стены. Я бежал вниз по холму, вся ложбина внизу была усеяна огромными камнями, наверное, обломками колонн. Я почти ничего не видел вокруг, ноги несли меня, я бежал, прижав левую руку ко лбу, останавливая кровь.

Судя по крикам, они гнали меня, окружая с обеих сторон. Я задыхался от усталости, в боку кололо тупыми спицами, я со свистом втягивал в себя ставший вдруг раскалённым воздух. Я устал, и когда что-то ударило меня по голове так, что мне показалось, что в моей голове взорвалось солнце, я упал и покатился по траве с единственной мыслью: «Ну вот и конец...»

Они окружили меня кольцом, они тяжело дышали, в их глазах было предвкушение завершения охоты. Двое из них отошли в стороны и я увидел, как он идёт ко мне, поигрывая небольшим ножом, с таким видом, как будто бы он придумал неплохую шутку и нож должен сыграть в этой шутке важную роль. Из его острого носа текла кровь, он вытер её ладонью, как бы отмахиваясь.

Он словно бы и не запыхался, когда подходил ко мне. Я лежал на избитой камнями спине и когда я упал, то разбил руки в кровь. Тупая безнадежность овладела мной. У меня не было сил встать и никакого желания бороться. Я был на грани помешательства и, когда мой враг медленно подходил ко мне, мне казалось, что ко мне идёт солдат с карабином в руках. Вот он оттягивает затвор, загоняя патрон в ствол, и целится в меня, небрежно держа оружие в левой руке.

Через миг видение исчезло и ко мне подходил парень, едва ли старше меня, одетый в черные штаны и потрепанную рубашку. Его черные башмаки давили пожелтевшую траву и солнце блестело на лезвии его ножа. Он с улыбкой опустился передо мной на колени и чьи-то ботинки с хрустом придавили к земле мои руки, а чья-то палка прижала правую ногу так, что вздрогнул от боли.

Его рука схватила меня за волосы, он заглянул мне в лицо, его сумасшедшие глаза не отражали солнечный свет, и в них я увидел себя, распростертого на земле, обессиленного и слишком загнанного, чтобы сопротивляться. У меня не было сил даже для того, чтобы кричать.

Он сжимал нож в левой руке и я почувствовал холод отточенной стали на своей шее. Он медленно провёл лезвием по моему горлу, его глаза горели безумным весельем, и его губы медленно произнесли:

— Теперь ты не увидишь снов.

— Брось его, Никиш! — раздался чей-то громкий голос.

Мой враг медленно отпустил меня и обернулся, поднимаясь на ноги.

Они стояли на невысоком холме, возвышаясь над остальными. Их было восемь человек и каждый из них был личностью, известной в Южном Фритауне.

Сама судьба явилась ко мне в виде крепко сложенного высокого светловолосого парня с голубыми глазами. Сила чувствовалась во всём: в его движениях, быстрых и небрежных, как у кошки, уверенном взгляде, властном голосе.

Мой враг поднял нож:

— Это не твоё дело, Артур. Здесь моя земля.

— Мне есть дело до всего, чего я хочу, Никиш, — ответил светловолосый парень, спрыгивая с камня, на котором он стоял.

Рядом с Артуром встал Арчер, правая рука Артура. Он был одет в безрукавку, черные брюки и длинный, до земли, плащ. Черноволосый, узкие тонкие губы, карие глаза всегда сохраняли спокойно-холодное выражение. Он никогда и ничего не боялся. Он встал рядом с Артуром и вытащил из-под плаща обрез — двуствольное ружьё с отпиленными стволами и прикладом. Стволы уставились на моего врага и я услышал щелчок взводимых курков.

Третьим спрыгнул Лис, рыжеволосый, ухмыляющийся, ловкий, гибкий, хитрый, он был игроком, его ловкие пальцы неплохо управлялись с карточной колодой или игральными костями, ему часто везло, он был непредсказуем и отлично блефовал, когда требовалось.