— Конечно! — встрепенулся матрос. — Как же… Ведь флаг! Это…
— А сам бы кинулся? — спросил кто-то.
— Факт!
— Если б вода была потеплей да море помельче, — невинно вставил Гена Блинов.
Кругом засмеялись. А Чугунов, не на шутку взволнованный, стал доказывать, что он непременно бы кинулся в воду.
— Вот и тот командир говорил, что не мог допустить, чтобы в первую его вахту корабль без флага остался, — заметил Митрофанов.
— Товарищ мичман! — окликнул Митрофанова стоявший вахту штурман. Он внимательно прислушивался к рассказу. — А кто же был этот командир? Где он сейчас?
— Фамилию я его запамятовал, товарищ лейтенант, — не сразу ответил мичман. — А где сейчас… Плавает, верно… Служит.
Я знал эту историю. Слышал раньше. Героем ее был Шухов, начинавший службу на одной лодке с Митрофановым. Сейчас он сидел в стороне, пристально разглядывал раскинувшийся в бухте город и, казалось, даже не слышал рассказа мичмана…
…Газиев только что вернулся на корабль. Попросил меня зайти к нему в каюту. Капитан-лейтенант был взволнован, глаза у него блестели.
— Ты выпил, что ли? — спросил я, приглядываясь к командиру. — С какой радости?
— Ой, нет! — рассмеялся Газиев. — Без вина пьян… Генеральный консул помог нам связаться со штабом флота… — Он застенчиво улыбнулся. — Понимаешь, Оля во Владивостоке… Жива, здорова…
— Поздравляю!
— Спасибо, дорогой… И вот еще… Я попросил, чтобы жена и дочь Константина Петровича ему весточку прислали, хоть несколько слов… Вот, дождался ответа. — Газиев протянул мне листок телеграммы. — Ты передай Шухову, пожалуйста, только так, чтоб не подумал он, что это я специально устроил. Понимаешь?
Я кивнул. В душе невольно ждал, что еще скажет командир. Но он молчал. Значит, для меня по-прежнему нет никаких новостей. Газиев, несомненно, запросил штаб и о моей семье…
20 ноября. Вот уже несколько дней наш отряд идет курсом на юг. Идем в крейсерском положении, не погружаясь, чтобы не снижать скорости хода. Последняя принятая нами сводка Совинформбюро такая, что механики выжимают все возможное из дизелей. Все думают только об одном — скорее! Скорее попасть на фронт, самому увидеть в пересечении нитей перископа силуэт врага, нажать спусковой рычаг торпедного аппарата.
Жарко. В отсеках влажная духота. Люди обливаются потом. С трудом борешься с непреодолимой дремотой.
Командир объявил рабочей формой «раздетыми до пояса». Потом разрешил быть на вахте в одних трусах.
Вчера я не выдержал — вышел в центральный пост в тельняшке. И тут же пожалел об этом: на вахте среди полуголых людей стояли одетые по форме два человека: Газиев и Шухов. Стояли так спокойно, как будто не было ни сорокаградусной жары, ни душного воздуха подлодки.
Мы идем к тропикам. Солнце в зените. Даже на ходовом мостике нет прохлады. По ночам над головой висят непривычно яркие созвездия. Штурман определяет место по Альфе Южного Креста.
Чтобы облегчить положение команды, Газиев разрешил в темное время суток выходить наверх по два-три человека для короткого отдыха. Теперь ночью у нас двойной комплект наблюдателей.
Но и днем и ночью сигнальщики неизменно докладывают:
— Горизонт чист!
Война. Три года назад здесь был оживленнейший перекресток морских путей, а сейчас ни дымка, ни мачты. Только стаи летучих рыб внезапно взметнутся над ровной поверхностью океана, опишут невысокую дугу и вновь скроются под водой. Таким пустынным видели Тихий океан, наверное, лишь спутники Магеллана…
…Прошлой ночью мы прошли вблизи маленького островка. Мы шли в темноте, без огней, а на островке горели костры, с берега доносился ритмичный перестук барабанов.
Я стоял на мостике рядом с вахтенным — командиром третьей боевой части Сердюком. Поодаль в темноте тускло светились огоньки папирос «сверхштатных» наблюдателей.
Море было спокойно. Ветер доносил запах неведомых цветов, и звук барабанов будил смутные, полузабытые мечты юности о тропических лесах, дальних странствиях, неизвестных людям островах.
— Праздник у них там, наверное! — послышалось рядом.
Я узнал голос Чугунова.
— А может, напротив, война? — возразил другой голос. Это Блинов. — Я читал, они в войну барабанами сигналы подают, как по азбуке Морзе.
— Нет, — вмешался третий невидимый собеседник. — Это, точно, праздник. Слышите, как барабаны бьют? Звучно, а без тревоги…
Это вносит ясность в спор Митрофанов.
— Вот бы взглянуть! — мечтательно вздохнул Чугунов.
— А ты попроси командира, — посоветовал Блинов. — Так и так, мол, комендор Чугунов желает сделать здесь остановку на предмет посещения концерта местного ансамбля песни и пляски.
Матросы тихо рассмеялись.
— Тише! — воскликнул Блинов. — Тише!.. Чуете? Поют будто…
Все затихли. И верно, порыв ветра донес далекий женский голос.
— Тоскует… — сказал Митрофанов.
— Кличет вроде кого-то… Может, он тоже в море ушел?
— Чужая печаль, а понятна…
— У нас на Урале девчата тоже славно поют, — проговорил Блинов. — А у вас, товарищ мичман, на Дону какие песни!
— У меня дома сейчас не до песен… — не сразу, глухо произнес Митрофанов. — Немец там…
Разом смолкли все разговоры. Исчезло очарование тропической ночи. Затих ветер. Не стало пряного запаха неведомых цветов. Смолк женский голос.
— Пора, товарищи! — строго сказал Митрофанов. — Надо и другим дать глотнуть свежего ветерка.
Мостик ненадолго опустел.
Мы обогнули мыс, и скрылись из виду огни костров. Только долго еще доносился затихающий перестук барабанов. Но теперь он мне в самом деле казался беспокойно-тревожным…
25 ноября. Сейчас все уже позади. Только что обошел лодку. Спят подвахтенные. Но люди на вахте возбуждены. Всюду разговоры, неохотно смолкавшие при моем появлении, а отвлекаться нельзя ни на секунду. Минувший день научил нас многому. Обманчиво пуст оказался Тихий океан. События последних часов не скоро изгладятся в нашей памяти…
Днем сигнальщик доложил, что видит бурун-чик на горизонте. Газиев вгляделся и крикнул:
— Всем вниз! Срочное погружение! Боевая тревога!
Через мгновение мостик опустел. Командир, рулевой, сигнальщики скатились вниз. Захлопнулся люк.
— Подлодка! — задыхаясь, сказал Газиев. — Идет прямо на нас!
Наша лодка с дифферентом на нос стремительно уходила вниз.
— Глубина пятнадцать! — доложил боцман.
— Задержаться на двадцати пяти! Моторы самый малый! Акустикам слушать!
Замерло все в отсеках. Ни звука. Мертвая тишина. Как будто не было здесь пятидесяти подобравшихся, готовых к бою людей.
Но тишина царила и за бортом. Сколько ни напрягали слуха акустики — ни звука в толще воды.
— Боцман, всплывай на перископную глубину! — приказал Газиев.
Лодка, качнувшись, поползла вверх. Газиев, подняв перископ до предела, напряженно ждал мгновения, когда откроется поверхность океана.
И вдруг голос акустика:
— Слышу шум винтов подлодки слева!
Все замерли. Срывающийся голос акустика:
— Слышу гул торпед! Идут слева от нас! Пеленг пятнадцать!
Теперь все решали доли мгновений.
— Заполнить цистерну балластного погружения!
Лодка камнем пошла на глубину.
Голос акустика:
— Торпеды проходят над нами! Шум винтов слева!
Газиев не отрываясь смотрел на глубиномер. Стиснул зубы.
— Ныряй на глубину!
Снова лодка рванулась вниз. Стрелка глубиномера летела по циферблату. 50 метров… 60…
— На семьдесят задержаться! — скомандовал Газиев. — Акустику слушать горизонт!
Опять замерли.
— Слышу шум торпед! Идут над нами! Шум винтов лодки по корме!
— Расстояние?
