С лязгом и грохотом в череде охватов и обходов, стремительных лобовых атак и обороны сошлись под Прохоровкой почти две тысячи боевых машин. Со своего командного пункта в Обояни командующий Воронежским фронтом внимательно следил за ходом сражения. Исход его был предрешен, ибо в 20 километрах юго-западнее, в районе Пена, стоял успевший покрыть себя славой 4-й гвардейский Кантемировский танковый корпус под командованием старейшего танкиста России генерала П.П.Полубоярова. Он был готов немедленно нанести удар при неблагоприятном ходе событий, но на этот раз до «стального спецназа Верховного главнокомандующего» дело не дошло: к вечеру победа на поле сражения, в котором противник потерял до 400 боевых машин, осталась за 5-й танковой армией.

Фон Манштейн не хотел мириться с поражением. Он рассчитывал выпросить у Гитлера 24-й танковый корпус, расположенный западнее Харькова, и продолжить наступление, но фюрер, зная обстановку на северном крыле Курской дуги, уже понял, что операция «Цитадель» потерпела крах. Его приказ о прекращении наступления спас дивизии фон Манштейна от окончательной гибели.

16 июля начался отход фашистских войск на исходные рубежи. Величайшее сражение, в ходе которого танковым войскам вермахта был нанесен невосполнимый урон, закончилось полной победой советского оружия. Отныне гитлеровское командование уже думать не могло о стратегическом наступлении. Зато утром 3 августа неудержимым валом двинулись вперед войска генерала Ватутина.

Быстрая подготовка операции объяснялась тем, что планирование ее велось командующим Воронежским фронтом заблаговременно и не прекращалось даже в самые напряженные дни оборонительного сражения. Противник преувеличивал потери советских войск и считал, что к скорому переходу в наступление они неспособны. Кроме того, он был введен в заблуждение относительно направления главного удара.

Первая позиция обороны фашистских войск продержалась всего лишь несколько часов. 1-я и 5-я танковые армии устремились на оперативный простор, увлекая за собой стрелковые корпуса. Впереди был Днепр!

Темп наступления достигал 30 километров в сутки, так как генерал Ватутин, используя принцип непрерывности боевых действий, не позволял противнику пополнять обескровленные соединения. На четвертый день глубина прорыва уже превышала 100 километров! Успех был полный.

Лишь к 12 августа противник, опомнившись, предпринял отчаянную попытку остановить наступление фронта ударом на Богодухов. Но тщетно! Генерал Ватутин умело громил контратакующие соединения врага только частью сил, в то время как главная группировка продолжала безостановочное движение туда, где за широкой лентой реки стояла древняя столица, мать городов русских.

Вскоре гитлеровское командование, поняв бесплодность своих усилий, принялось поспешно отводить измотанные в боях части на западный берег Днепра, чтобы до подхода советских войск пополнить их людьми, техникой, вооружением и, прикрываясь крупной водной преградой, создать неприступную оборону.

Фон Манштейн прекрасно понимал, как важно в этих условиях выиграть время. Сопротивление арьергардов на промежуточных рубежах он организовал хорошо, но тем не менее 21 сентября 3-я танковая армия генерала П.С.Рыбалко, всего лишь за двое суток преодолев с боями 190 километров, вышла к Днепру в районе Переяслав-Хмельницкий. Правда, форсировать реку и закрепиться на противоположном берегу смогли всего два мотострелковых батальона, действовавших вместе с танкистами: для переправы боевых машин и артиллерии были нужны паромы и понтонные парки, а они безнадежно отстали в ходе стремительного наступления.

Командующий фронтом приложил все усилия, чтобы использовать успех передовых отрядов. На плацдарм, получивший название Букринского, начали переправляться подоспевшие пехотинцы генералов К.С.Москаленко и С.Г.Трофименко (Сталин позаботился о том, чтобы освобождением Киева руководили генералы с украинскими фамилиями). Но без танков и артиллерии они могли лишь отражать атаки противника, закрепляя и в лучшем случае понемногу расширяя плацдарм, а понтонных парков все не было.

Противник тем временем не дремал: разведка доносила о колоннах войск, движущихся к Букринскому плацдарму. Если их не задержать, то пятачок земли, занятый советской пехотой, будет окружен…

Ночью 24 сентября в небе над Днепром раздался гул сотен авиационных моторов. Транспортные самолеты с планерами на буксире потянулись за реку, чтобы высадить в тылу противника две воздушно-десантные бригады и воспретить подход его резервов.

Дерзкий и красивый замысел новаторской по тому времени операции, горячим сторонником которой был представитель Ставки Верховного главнокомандования маршал Жуков, позволял рассчитывать на успех. Ведь еще вчера, по данным разведки 40-й армии, крупных сил противника в районах предстоящей высадки еще не было. Но вдруг ночная тьма над западным берегом взорвалась огненными трассами, лучами мощных прожекторов и разрывами зенитных снарядов.

Обстановка за минувшие сутки резко изменилась: противник успел подтянуть к Букринскому плацдарму до 5 дивизий и, судя по всему, десант ждал. Лишь немногим самолетам удалось выйти точно к указанным координатам. Остальные, лишившись опытных командиров – лидеров, промахнулись на 10, 15 и даже 70 километров!

Десантники, и без того понеся немалые потери в воздухе, оказались разбросанными на огромной площади. Некоторым из них, таким, как лейтенант Григорий Чухрай, в будущем великий советский кинорежиссер, удалось пробиться сквозь боевые порядки фашистских войск и выйти к своим на Букринский плацдарм. Кому-то удалось пристать к партизанам, остальные, объединившись в мелкие группы, начали боевые действия в тылу врага, но оказать решающее влияние на ход событий в районе плацдарма они уже не могли.

Вскоре пятачок земли, занятый советскими войсками был опоясан траншеями, опутан колючей проволокой, обложен минными полями. Теперь прорыв здесь стал делом настолько трудным, что даже 3-я танковая армия, переправившаяся с подходом понтонных парков через Днепр, не смогла исправить положение.

Генерал Ватутин тяжело переживал неудачу: ведь он всегда учил подчиненных добиваться победы при минимальных потерях, обыгрывать противника в стремительном, точно рассчитанном маневре. Верховный главнокомандующий упрекал организаторов Букринской воздушно-десантной операции. Что ж, справедливо…

Между тем оперативная пауза грозила превратиться в затяжную. Нужен был ход неординарный, масштабный, дерзкий. Командующий искал его, внимательно анализируя данные разведки, результаты боев, мнения специалистов штаба. Нет, не были напрасными ни упорные атаки, ни даже неудачный днепровский десант. Ведь именно они заставили противника сосредоточить здесь целых 10 дивизий и ослабить оборону других участков фронта. Благодаря этому севернее Киева, в районе Лютежа, также удалось захватить небольшой плацдарм.

Решение командующего было неожиданным для противника. В течение двух ночей, 26 и 27 октября, он вывел 3-ю танковую армию обратно на восточный берег и перебросил ее на 140 километров к северу. Гвардейцам генерала Рыбалко пришлось еще раз переправляться через Днепр – теперь на Лютежский плацдарм.

Маневр был проведен так умело, что противник его даже не заметил: немецкая служба радиоперехвата слышала на Букринском плацдарме работу тех же радиостанций, авиация наблюдала скопления танков и орудий в тех же районах, пытаясь их бомбить, так же как и ложные переправы. Отличить деревянные макеты от настоящей боевой техники с воздуха было трудно.

Тем временем танковые и стрелковые корпуса на Лютежском плацдарме завершили подготовку к битве за столицу Украины. Первый удар был все же нанесен с Букринского – пусть фон Манштейн до самого последнего момента думает, что именно это направление является главным. И только убедившись, что противник надежно скован здесь боями, командующий 1-м Украинским фронтом – так теперь назывался бывший Воронежский – сказал генералу Рыбалко: