Я в ужасе отпрянул.

— Нет! — отчаянный крик вырвался из моей груди. — Нет, нет! Не могу!

Я уплыл первым. Позорно бросил её одну и трусливо бежал. Я ненавидел себя, мне не хотелось жить, не хотелось больше терпеть эту муку. Никогда ещё я не плавал так быстро.

В ту ночь я впервые проклял море.

И вот пришёл день шестой.

Она появилась как ни в чём не бывало. Виноватая улыбка скользнула по её губам.

— Я сделала тебе больно. Прости.

Я молчал. Я ничего не мог ей объяснить. Это было бы слишком большим ударом для неё. Смертельным ударом.

Мы снова плавали вдвоём, бок о бок. Море было неспокойно, порывистый ветер в клочья рвал гребни волн и пеной бросал на берег. Надвигался шторм.

Мы долго молчали.

Потом она сказала:

— Как-то странно у нас всё получилось. Но это ничего, правда?

— Ничего, Катя, — чужим голосом отозвался я и вдруг добавил: — Я не хочу, чтобы ты уезжала…

— Это невозможно, — потерянно произнесла она. — Давай не будем больше об этом, а?

Я кивнул. Комок в горле мешал мне говорить. Мне было душно, я задыхался. Зачем, зачем я только встретил её! О море, отпусти меня к ней!..

— Я уезжаю послезавтра, — неожиданно сказала она и как бы невзначай назвала время отбытия поезда, его номер и номер вагона. — Ты придёшь проводить меня? — но, заметив смятение в моих глазах, отчаянно замотала головой; мокрые волосы её разметались по плечам. — Нет-нет, не надо, не приходи! Я сама. Терпеть не могу проводов.

Пролетело минут двадцать.

— Ну вот, опять акула, — спокойно сказала она и криво усмехнулась.

Неужели Друг вернулся? Нет, этого не может быть.

Я медленно повернул голову. И тут услышал, как она закричала. Дико, истошно, пронзительно.

Косой плавник бесшумно резал волны в тридцати метрах от нас. Он двигался по кругу, в центре которого находились мы — я и вцепившаяся в меня Катя. Круг быстро сжимался, это был уже не круг, а спираль.

На этот раз Катя не ошиблась: это действительно была акула. Явление довольно редкое в этих водах.

— Это ведь не акула, правда? — с надеждой спросила она, но дрожь в голосе и во всём теле выдала её неверие в собственные слова. — Это ведь другой твой друг, да?

Я замотал головой.

— Это акула, — сказал я, не отрывая глаз от приближающегося плавника. — Это акула, девочка. Плыви к берегу, я сам с ней разберусь.

— Нет, нет, — она порывисто схватила мою руку, — я останусь с тобой. Мы умрём вместе.

— Я не собираюсь умирать, — возразил я. — И ты тоже, Катя. Плыви, я догоню тебя.

Она рванула было прочь от меня, но тут же вернулась.

— Ты погибнешь, эта тварь сожрёт тебя, — исступлённо шептала она. — Ну разреши мне остаться с тобой. Милый, хороший мой, разреши, а? — Она просительно заглянула мне в глаза. О, что таилось в серо-голубой бездне этих глаз! Весь мир — и я в самом центре его. И ещё такая страстная мольба, что я на мгновение дрогнул. Но только лишь на мгновение.

— Нет! — заорал я. — Убирайся отсюда!

Я больше не просил — я требовал. Грубо, напористо, во имя жизни, её жизни. За свою жизнь я не боялся.

Округлившимися от ужаса глазами смотрела она на меня.

— Милый, милый, я хочу, чтобы ты жил.

Я оттолкнул её и повернулся лицом к акуле. Хищник был уже совсем рядом. Я нырнул, нож блеснул в моей руке. Но акула уже наметила свою жертву, и этой жертвой была она, Катя. Ну нет, эта девочка не по твоим зубам! Вот он я, видишь?! Я, а не она!..

Я ринулся наперерез огромной рыбине. Она была не менее двух метров в длину, вокруг неё вился целый сонм мелких рыбёшек, обычно питавшихся остатками кровавого пиршества морского убийцы. Акула перевернулась на спину, тупая морда её раздвинулась, обнажив ряды острых кривых зубов. Смертью пахнуло на меня из её разверстой пасти.

Я видел, как отчаянно молотят по воде голые пятки девушки. Плыви, моя любимая, плыви изо всех сил, я сумею защитить тебя…

Я опередил убийцу. Акула, нацелившаяся на девушку, заметила меня лишь в последний момент. Мой нож вонзился в её упругое тело, потом ещё раз, ещё и ещё. Я кромсал эту чудовищную живую торпеду, кромсал эту холодную, скользкую плоть, кромсал до исступления, до безумия, до беспамятства. Жажда убийства обуяла меня. Убийства во имя любви и жизни любимой.

Акула бешено вертелась на месте, пытаясь достать меня, вода окрасилась кровью хищника, я чувствовал её вкус на своих губах, рука уже устала колоть, но я колол, колол, колол… Длинное, бесконечно длинное брюхо убийцы вплотную скользнуло вдоль моего тела, коснулось его — и словно наждаком сорвало кожу с плеча. Я взвыл от боли и лишь крепче сжал стилет.

Акульи внутренности уже волочились за ней, уже хлестала из дюжины страшных ран холодная рыбья кровь, а сама она билась уже в последней агонии. Уже… Нет, ещё не конец, хищник всё ещё опасен, ещё теплится в её маленьких жадных глазках безумная жизнь, несущая смерть. И я снова и снова вонзал в это тело остро отточенный кусочек стали.

Не знаю, как всё кончилось, помню лишь, как медленно опускалось на дно обмякшее двухметровое тело убийцы. Я барахтался в мутном кровавом тумане, с трудом постигая, что вышел из этой схватки победителем.

Катя! Что с ней? Я должен был убедиться, что с ней всё в порядке.

Я вынырнул на поверхность. Нож я потерял — наверное, он остался в теле акулы. Ну да Бог с ним…

Где же она?.. Мой взгляд тревожно шарил по вздымающимся валам, силясь отыскать в их бешеной круговерти маленькую, бесконечно дорогую мне головку. Ветер свирепел с каждой секундой. Вот-вот разразится шторм, и тогда море сделает то, что не смогла сделать акула. Оно убьёт её.

О, только не это!..

А, вот она. Спасатели поднимали Катю на борт своей лодки, мотор отчаянно ревел, вгрызаясь лопастями в клокочущую морскую пену. Если через десять минут они не доберутся до берега, они не доберутся туда уже никогда.

Катя отчаянно отбивалась от двух спасателей, тыча пальцем в открытое море, туда, где на воде медленно расползалось густое кровавое пятно. Она что-то кричала им, плакала, молила, но они лишь качали головам и кивали на берег.

Спасите её, ребята, уносите ноги, скоро, очень скоро у вас этой возможности не будет. Море не прощает слабых.

Я собрался окликнуть её, но вовремя сообразил, что рёв ветра захлестнёт мой крик. Тогда я поднял руку — и тут же опустил.

Мелькнул один единственный миг — и я вдруг понял, какой исход мне избрать. Страшный, роковой, не знающий возврата, лишённый надежды исход.

Она не должна видеть меня. Я мёртв. Да, мёртв — для неё. Иначе этот ад не кончится никогда. Пусть она думает, что акула сожрала меня. Пусть. Это больно, очень, очень больно, но эта боль убьёт надежду, а вместе с надеждой умрёт и страдание — когда-нибудь, потом, не скоро, но умрёт. Всё пройдёт, всё быльём порастёт, уйдут тоска и печаль, останется только память. Память о странном, чудаковатом незнакомце, не пожелавшем назвать своё имя и отказавшемся от её любви. Мимолётный курортный роман — так, кажется, это называется? Роман со смертельным исходом.

О, проклятое море! Как я тебя ненавижу!..

Я незаметно следовал за лодкой, пока не убедился, что они в безопасности.

Потом начался шторм. В ту ночь вместе со стихией бесновался и я. Лишь чудом я не сошёл с ума.

К утру ветер утих, хотя море продолжало реветь и безумствовать ещё долго. И только на закате стихия утихомирилась.

Я ждал её весь день, но она не появилась. Значит, поверила. Поверила, что я мёртв.

Лучше бы та акула действительно сожрала меня!

Завтра она уедет. Милая Катя. Никогда, никогда я не смогу забыть тебя. А ты, ты забудешь меня? Забудь, не помни обо мне, так будет лучше, так легче, у тебя всё ещё будет, а у меня впереди — лишь мрак, пустота и одиночество. И вечная боль. Но ты о том никогда не узнаешь. Я мёртв — и точка. Забудь, девочка.

Ночью вернулся Друг. Нет, я не одинок, мой дельфин никогда не покинет меня. Но как этого мало!