Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– На, Клава, подарочек тебе, от индийских, это, благодарных коммунистов. Как назовем-то?

Слоник наклонил голову, потерся хоботом о Клавину руку.

– Так он же по-нашему не понимает, – засуетилась Клава, – кушать хочешь?

Слоник вздохнул. Кушать – это они на всех языках понимают. Кузьмич принес сена, налил в бадейку воды.

– Еропка, смотри, кто пришел. Удочеряй крошку!

Гусь обомлел: это слон, что ли? Как зовут?

– Да не думали еще. Клава, ты решай.

– Дуся пусть будет, как бабка моя покойная.

– Ну что, Дуся, потопали в сарайку на ночь, да не боись, у нас тихо тут…

Беседы на кулинарные темы случались у них часто.

– Нет таких иностранцев, да и вообще таких людей нет, чтобы гусям с ними спокойно было, – предложил тему Еропка.

– Есть такие иностранцы! – хотел возразить Дуся, но по-русски говорил еще плохо, даже про съедобное, и не решился.

– Вон у него на исторической родине индусы мяса добровольно не едят, – сказал Кузьмич. Он теперь слонами интересовался и выписал журнал «Юный натуралист». – Не едят, но эксплуатируют трудящихся слонов, – устыдился он: в Дусиных глазах стояли слезы. Слоник хоть и прижился уже, и осмелел, но деликатно не докучал спасителям рассказами об ужасах своего индийского детства. Втайне он молился своему богу Ганеше, чтобы не было войны, а то съедят всем колхозом!

– Свои колхозные не щадят даже болотных. А уж домашнего закормить-зарезать для них праздник, – занудствовал Еропка. Он мог много рассказать, навидался, да и сам в опасностях побывал. Если б не Шарик с Мотоциклом, давно бы перышки на подушку, косточки на поглодку…

Что человеку в сытость, то животному мука смертная.

По деревне ходили страшные слухи, что должны приехать корейские коммунисты. А корейцы собак кушают. Шарик за детей боялся, да и самому не хотелось бы.

Или вот китайцы были, они птиц в жиру стоймя на дыбе жарят. Утка по-пекински называется. А птица на деревне худая, Еропка хоть и старый, но жирок нагулян. За печкой всю делегацию просидел.

– Хорошо тебе, – говорил Кузьмич коту, – тебя никто не съест. Не едят люди кошатину.

– Исторически всякое бывало, – заметил Еропка.

Клава не выносила такого: ой, меня щас стошнит от ваших разговоров! Еще про мышей в сметане давайте. Тьфу!

– Ага, как кушать, так не последняя, а как говорить или курке шею свернуть – так Кузьмича зови! Все, Клавдия, сама кур души́, не могу больше. Она ведь мне в глаз смотрит и мигает, – застонал Кузьмич. Кот понимающе вздохнул.

– Ишь, разошлись, – заволновался Шарик, – а я что буду есть? Брюкву? Мне на сметанке голодно, я не кот вам. И так косточек всего ничего даете, овсом разбавлено. А мышей мне вредно для желудка.

Все смущенно замолчали.

– Любовь и голод правят миром, – процитировал Еропка.

Любимого не будешь кушать, даже если он гусь.

Отец Варфоломей катился с пригорка. Прикрывал лицо руками, старался не осерчать и гусиного ангела не стукнуть сгоряча.

– Ну отстань, светоносный, отстань, душелюбый, не буду я больше, до гроба упощусь, скоромного в рот не возьму!

Ангел не унимался: знаем мы вас, коммуняк, все подколодные, все обидчики душей невинных, к тебе Еропка на исповедь пришел, душу свою гусиную, как на алтарь, принес, а ты его тела возжелал укусить – и молотил его светящимся мечом.

Наконец Отец Варфоломей скатился в овраг и замер: смилуйся!

Ангел наклонился над ним.

– Убил, совсем убил, за гуся человека убил, а еще ангел! – трусливо выл Варфоломей.

– Убил не убил, – засмеялся ангел, – а в рай не пущу!

Вытер меч полою и взмыл в небо.

На пригорке Кузьмич утешал испуганного гуся. Шарик лизал ему шею – ранка небольшая, но перья повыдраны.

– Перевязать надо бы, – заметил он озабоченно, – домой неси скорей, Клава перевяжет.

Шарик чувствовал себя виноватым. Надо было с Еропкой пойти, нельзя людям доверять, а этот, Варфоломей, тоже пьющий. С безбожником председателем вечерами поддают. И газету выписывает. Сами знаете, что в газетах этих.

– К баптистам надо было, – оправдывался Шарик.

– Не-е, к людя́м не пойдем больше, – твердо сказал Кузьмич, – лучше в лес уйдем, землянку выроем…

У Кузьмича по трезвости душа отвернулась от безразличия. Тошно ему стало на безобразия смотреть. Он починил забор, побелил печь, вечерами вырезал мишек из дерева. Но Клава еще подозрительно смотрела.

«Намучилась с ним, – думал Мотоцикл, – оттаять душой время нужно».

Он тоже старался, задушенных мышей ей не показывал, берег пугливую женскую душу. Вспоминал свою загробную жизнь – пара деньков в раю, а как приятно было, как-то оно теперь будет?

Отец Варфоломей запил и сана лишился – из района приезжали с приговорной. Злобно сажал картошку на своем огороде и Кузьмичев дом обходил стороной. Писал доносы: кот у них важничает, советы дает. Да где ж это видано, чтобы кот умнее парторга был! Гусь Троцкого читает, а Кузьмич даже лимонаду на Седьмое ноября не пригубил. Клава с Шариком траву колхозную косили ночью – слона кормить. А слон все равно охудел, коммунистический подарок, а не берегут.

Но репутация у Варфоломея была последняя, белая горячка у него, вот и строчит.

Горячка не горячка, а дострочился до органов, окаянный.

Подъехал как-то чужой «уазик». Выходят двое, нездешние, в серых кепках. Не стучатся даже, скинули щеколду и в дом. Клава одна была: кто такие? Хоть и не из пугливых баба, смекнула быстро, что начальство.

Усадила за стол, предложила воды, молока.

– У нас информация имеется. Во дворе у вас проживает иностранец, без прописки. – Достали документ из папки: – Индийский слон. Это что за кличка шпионская?

– Не кличка это, это ему название. Я вот человек, а он слон. Дусей зовут.

– Издевается баба. Ишь, партизанка, где прячешь? Выводи Дусю.

Клава повела их к сараю. Ноги шли еле-еле, боялась она таких, городских в кепках. Еще с материных рассказов боялась.

– Вот, смотрите, подарок индийских коммунистов, бумагу имеем, дарственную.

– Говорю, издевается баба, где иностранец-то? Ишь, зоопарк прям у ней.

– Вот он иностранец и есть, доку́мент хотите? Щас вынесу, в избе он у меня, в комоде.

– А почему тебе подарок? У тебя там родственники?

– Колхозу подарок был, а нам отдали, потому как у мене муж непьющий.

– А чо это он непьющий?

– Да он обещал, если кота ангелы вернут, так пить бросит. Вот и бросил.

– Ангелы? Кота вернуть? Что вы мелете, гражданка, откуда кота?

– Из рая прямиком, да вы у него спросите, он сам расскажет.

– Кого? кота? Может, и слон у вас что-нибудь расскажет? И бить не придется?

– Хинди-руси дружжба навек, – отчаянно протрубил Дуся, – камммунист Ганннди!

– Судьбинушку не желаете предсказать? – забулгачил кот.

Кепки попятились.

– Ты, гражданочка, пропиши слоника, чтоб район не беспокоился.

– Ага, может, и кота прописать, и гуся заодно? Тогда пристроечку полагается, за государственный счет, – осмелела Клава.

– Да, чтоб иностранцы не подумали, что живем плохо, у Дуси пятнадцать метров с Шариком на двоих. Где это видано, чтоб слоны в тесноте такой жили? Как батрак до революции! – гундел им вслед Еропка.

– Ну что, натерпелись страху? – бодрилась Клава.

– После исторического двадцатого съезда нам нечего бояться. Ну, сошлют нас? A мы и так не в столицах живем! – рассуждал гусь. – Вон, Мотоцикл у нас знаменитый. Не тронут.

Мотоцикл, вернувшись из рая, стал публичный святой.

Многие приходили посмотреть, дотронуться, спрашивали судьбу и просили исцеления.

Кот смотрел ласково, морду не воротил, но и не обещал.

– Там располагают, – многозначительно говорил он страждущим и закатывал глаза.

Председатель и агроном выспрашивали о видах на урожай.

– Трудитесь, и воздастся вам, – сурово отвечал кот.

4
{"b":"197310","o":1}